Вот почему мама ушла в монастырь, поняла я.
– И ты, Оксана…
– Ника! Она – Ника! – заявил отец. – Ника Соловьева, фотограф и по совместительству киллер. Извини, дочка, что спалил твою галерею, твою главную работу, с языческим храмом, я взял с собой.
– Оксана! – прогрохотала мама. – Оксана и только Оксана! Да, бесы сильнее нас…
– Не бесы, а гены, – возразил отец. – Никакой идиотской мистики, а только биология. Мне души убиенных не являются, иначе бы у меня в спальне каждую ночь было столпотворение, как на площади Трех вокзалов. Только гены! Поэтому, Ника, ты и стала убийцей. Вся в нас, твоих родителей!
Как ни прискорбно, но он был прав.
– Не слушай его! – выкрикнула мама. – Он и есть главный бес! Да, в тебе живет желание убивать, но ты должна противостоять ему. Так же, как я. И я, дочка, помогу тебе. Уйди в монастырь, замоли грехи, и ты обретешь новую жизнь!
– А сколько монашек окочурилось за время твоего там пребывания? – ехидно осведомился отец. – Не ври, что не убивала! Конечно, убивала! Потом, конечно, опять каялась… и снова убивала. Я же тебя знаю! Тебе убивать надо, как когда-то трахаться!
И мама набросилась на отца. Вообще-то я не имела ничего против, если бы маньяка, каковым был Винокур, кто-нибудь придушил или забил до смерти, но не могла допустить, чтобы это сделала моя родная мать.
Оттащив ее, я убедилась, что отец все еще прочно привязан к кровати.
– Ника, видишь, она психопатка! Она еще хуже меня! – вопил он. – Потому что я, по крайней мере, не ханжа. Да, я убиваю, потому что мне это нравится. Просто убиваю, и никаких гвоздей. А твоя мамаша, ханжа, убивает, потом стоит, подвывая, на горохе перед своими бородатыми иконками, а затем снова убивает!
Винокур, то есть мой отец, помолчал пару секунд и вдруг сделал мне кошмарное предложение:
– Думаю, Ника, совсем классно убивать вдвоем – особенно если убивают отец и дочь. Присоединяйся ко мне! Мы такое устроим!
Тихо плача, мама сказала:
– Оксана, не слушай беса. Он желает затащить тебя в свои сети. Уйди в монастырь. Я научу тебя, как противостоять злу.
– Чего ему противостоять, если уже на совести столько людей? – перебил ее Винокур. – Ника, отвяжи меня, и мы вдвоем совершим наше первое совместное убийство – отправим на тот свет эту чертову монашку.
Он предлагал мне убить родную мать!
– Оксана, я дала обет и теперь не могу убивать, – заявила мама. – Но мир станет чище без этого монстра. Убей его, дочка, и мы вместе отправимся в монастырь. Убив его, ты станешь только чище! Потому что он – бес!
Мои родители опять сцепились в словесной перепалке. И даже не заметили, как я вышла в общий коридор и закурила. Отец был прав – зло во мне неискоренимо. Как бы я ни старалась, мне не перебороть его. Монастырь не выход. Но и освободить Винокура и на пару с ним убивать ни в чем не повинных людей – тоже не выход. Что же мне делать?
Похоже, тот, кто поставил меня в эту ситуацию, получал небывалое удовольствие. Божественное. Или, кто знает, дьявольское.
Наконец я приняла решение. Единственно правильное. Другого быть не могло.
Я вернулась в комнату – мои родители все еще жарко спорили, так и не заметив моего отсутствия. И мама была готова убить отца. То есть нарушить обет и снова стать убийцей.
– Мама, уйди! – сказала я.
И она беспрекословно подчинилась. Когда монахиня скрылась в коридоре, я склонилась над отцом. Тот, неверно интерпретировав мои намерения, удовлетворенно закивал:
– Молодец, Ника! Моя девочка, моя! Но зря ты ее отпустила. Ничего, сейчас развяжешь меня, и мы откроем сезон охоты на нее.
А затем он увидел, как я достала один из его ножей. И его глаза округлились. Отец заерзал, пытаясь освободиться.
– Ника, девочка моя, все недоразумения в прошлом! Если бы я тогда, в своем подмосковном доме, знал, что ты моя дочь, то никогда бы не причинил тебе ничего плохого. Ника, что ты задумала? Нет, не делай этого! Ника, ты ведь все равно не убежишь от себя…
Последовало утробное бульканье, а две минуты спустя все было кончено.
Мама вернулась в комнату, бросила взгляд на обезглавленное тело отца.
Я должна была это сделать. Должна! Во-первых, чтобы убедиться, что он точно мертв. Во-вторых, чтобы избавиться от ночного кошмара. А в-третьих… Я не хотела и думать о третьем.
– Его надо передать в руки правоохранительных органов, – сказала я устало. – На его совести столько людей!
– Нет, Оксана! – возразила мама. – Тогда его Центр детского здоровья закроют. И кто будет помогать страждущим малышам? Пусть тебя не удивляет, но он мог быть и хорошим человеком. В его груди билось как бы два сердца – ангела и демона.
Как и в моем…
Да, мама была права. Начнется следствие по поводу смерти профессора Винокура, и… Скандал ни к чему хорошему не приведет.
– Значит, он просто исчезнет, – произнесла я медленно, очищая нож от крови и стараясь не глядеть на отделенную от туловища голову моего отца-маньяка, что лежала на подоконнике. – Я все организую. Исчезнет, как исчезали его жертвы. Его будут искать, но не найдут. А об уликах в его особняке я позабочусь. Их никто не обнаружит.
На мгновение мне показалось, что голова моего отца-маньяка улыбнулась. Словно он подбадривал меня и пытался сказать: «Дорогая Ника, ты хоть и убила меня, а в итоге станешь такой же, как я».
– Хорошо, – кивнула мама. – Уладишь все дела, а потом ко мне в монастырь.
– Нет! – воскликнула я. – В монастырь я не уйду. Дело не в монастыре. Убивать можно и там. А за его пределами – не убивать. У каждого своя дорога, мама!
Конечно, моя мать пыталась переубедить меня. Но не вышло. В ту ночь, когда я убила своего отца и избавилась от его трупа, мы с мамой подожгли пустой дом. А затем отправились каждая к себе.
Я обрела маму, но потеряла отца. Или наоборот? Потому что отец продолжал жить – во мне, в моих мечтах, деяниях и кошмарах.
Ибо кошмар не исчез. Мой жуткий сон по-прежнему регулярно приходит ко мне, заставляя с криком на устах просыпаться посреди ночи. Но теперь под окровавленной подушкой я вижу лицо – мое собственное лицо. И это ужаснее всего.
Я по-прежнему занимаюсь тем, чем занималась раньше. Время от времени навещаю маму в монастыре. И убедилась в том, что отец был прав: там частенько имеют место «несчастные случаи». Похоже, мама принялась за старое – если вообще когда-либо завязывала. Значит, ни от генов, ни от бесов, ни от судьбы не уйдешь?
Теперь я боялась не прошлого. Я боюсь настоящего и будущего. И саму себя. Ведь в ту ночь я убила отца… Почему? Вернусь к тем своим мыслям.
Во-первых, чтобы убедиться, что он точно мертв.
Во-вторых, чтобы избавиться от ночного кошмара.
А в-третьих…
В-третьих, потому, что он был прав.
Я не знаю, что ждет меня. И кем я стану. Завершу ли свою карьеру профессиональной убийцы – или начну новую. Я не хочу и не могу думать об этом.
Да, я никогда не убивала из удовольствия. Никогда – вплоть до той самой ночи.
Ибо в ту ночь…
И именно это не дает мне спокойно спать. Именно это пугает меня. И заставляет видеть под окровавленной подушкой собственное лицо.
Ведь в ту ночь я впервые убила из удовольствия.
Эту историю читайте в романе А. Леонтьева «Часовня погубленных душ», издательство «Эксмо».
