— О! — радостно воскликнул майор. — Сергей Дмитриевич! А вы что же, под дверью нас поджидали?
— Этот, что ли? — проворчал полковник, не поворачивая к майору головы, и, не дожидаясь ответа, грудью пошел на Сергея Дмитриевича, словно перед ним было пустое место. Сергей Дмитриевич поспешно посторонился, окончательно растерявшись.
— Этот, этот, — радостно затараторил ему в спину Гранкин. — Шинкарев С. Д., прошу любить и жаловать…
А вы, Сергей Дмитриевич, я вижу, опять мусор выносите? Как тогда, а?
— Когда тогда? — выдавил Шинкарев.
— Когда вы якобы не видели Забродова на лестнице. Ну, в пятницу же, что вы, забыли? Вы знаете, кто-то из древних сказал, что у лжеца должна быть хорошая память. И это верно, Сергей Дмитриевич! Как это верно!
Видите, вы уже забыли, и запутались уже…
Сергей Дмитриевич хотел сказать, что он ничего не забыл и не понимает, на каком основании его здесь обвиняют во лжи, но не успел: не переставая тараторить, Гранкин неожиданно ловко выхватил у него из руки ведро и жестом гурмана, собравшегося понюхать булькающий в кастрюле суп, сорвал с ведра крышку.
— Обожаю копаться в мусорных ведрах, — сообщил он совершенно сбитому с толку Шинкареву. — Там иногда попадаются пре-лю-бо-пытнейшие вещи! Так, что у нас тут? Ну вот, я же говорил! Ножичек! Сломался ножичек, жалость-то какая! Товарищ полковник, взгляните-ка!
Молчаливый товарищ полковник внимательно осмотрел две половинки кухонного ножа, холодно взглянул на Сергея Дмитриевича и перевел взгляд на Гранкина.
— Э? — вопросительно произнес товарищ полковник.
— Так точно, похож, как две капли воды! Идеально совпадает с конфигурацией раны!
— Что? — выходя из ступора, возмутился Шинкарев. — Какая конфигурация? Какая рана? Что это за цирк, вы можете мне объяснить?
— Конечно, да! — с энтузиазмом воскликнул Гранкин.
— Конечно, нет, — одновременно с ним угрюмо пробасил полковник. Шинкарев и Гранкин удивленно воззрились на него, и тогда он значительно добавил:
— Вопросы здесь задаем мы. И, может быть, мы, наконец, сядем?
Не дожидаясь приглашения, он тяжело протопал в гостиную и опустился в кресло у журнального столика.
— Это мой начальник, полковник Сорокин, — с опасливым почтением сообщил Гранкин Шинкареву. — Помните, я вам про него говорил по телефону? Хотя, да, у вас же память ни к черту. Сами соврете, а потом сами же и забудете. Да вы проходите, что мы тут с вами стоим, как бедные родственники?
Он закрыл и запер дверь, после чего, невежливо оттеснив Сергея Дмитриевича, устремился в гостиную и поспешно занял второе кресло, так что Шинкареву пришлось сесть на диван, предварительно сдвинув в сторону скомканный плед. Полковник вдруг гулко откашлялся в кулак, вынул, наконец, правую руку из кармана и положил на журнальный столик тяжелый тускло-черный пистолет. Сергей Дмитриевич окончательно убедился в том, что перед ним тот самый полковник, который способен… гм… замучить даже мертвого.
«Что он, с ума сошел? — подумал Сергей Дмитриевич. — Так же, наверное, нельзя… Я же на него жалобу подам… генеральному прокурору.»
— Весь карман изорвал, — проворчал полковник, словно угадав мысли Шинкарева. — Приступайте, Гранкин, мне некогда.
— Итак, — сказал Гранкин, извлекая из папки бланк протокола, Шинкарев Сергей Дмитриевич, одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения, женат, проживает по Малой Грузинской, дом, квартира — это вы?
— Вы же знаете, — огрызнулся Сергей Дмитриевич.
— Ничего я не знаю, — все так же весело ответил Гранкин. — Может быть, про это вы тоже наврали. Так вы это или не вы?
— Я, я. Что вы мне все тычете в нос каким-то враньем? Когда это я вам врал?
— Ну как же, Сергей Дмитриевич. А про Забродова-то? Ведь видели вы его, и соседи ваши показали, что машина всю ночь во дворе простояла. Как же так, Сергей Дмитриевич?
— Не заметил, — буркнул Шинкарев.
— Бывает, бывает. Только надо было так и сказать: не помню, мол, не заметил, не берусь утверждать… А вы мне тут целую историю завернули про то, как вам ночью не спалось и вы покурить на кухню бегали. Перестарались, Сергей Дмитриевич. А? Я, дурак, вам поверил, ни в чем не повинного человека в камеру упрятал, а там, между прочим, двадцать человек на пяти койках, и это еще не предел. А вы тем временем пошли и предпринимателя зарезали.
— Никого я не резал.
— Можно, конечно, в несознанку уйти, есть такая тактика. Только как же это вы его не резали, когда вот он, ножичек-то? До чего докатились! Задница-то болит? — вдруг спросил он участливым тоном.
Сергей Дмитриевич вздрогнул — в районе заднего прохода и вправду с самого утра ощущалась тупая боль.
Глазастый Гранкин углядел рефлекторное движение и немедленно сообщил об этом всему миру.
— Ага! — воскликнул он. — Конечно, болит. Еще бы… Покойничек, земля ему пухом, очень это дело любил. И вы ему, значит, дали напоследок насладиться…
А потом разделали мальчишечку вот этим самым ножичком, как тушу в гастрономе, поиздевались всласть да и домой, к жене под одеяло… А?! — рявкнул он вдруг медвежьим басом. — Признавайтесь, Шинкарев: жена знает про ваши подвиги? Зачем вы убили Токареву? Чем вам не угодил Старков? Говорите, я жду! Жена знает или нет?
Сергей Дмитриевич был на грани обморока. Гранкин страшно орал, вдруг сделавшись совершенно непохожим на самого себя, а угрюмый полковник сидел, словно невзначай положив ладонь на рукоятку пистолета, и молча сверлил Сергея Дмитриевича тяжелым холодным взглядом из-под низко надвинутой фуражки с двуглавым орлом. Они явно ни в чем не сомневались, и Шинкарев совершенно потерял голову от ужаса — он не думал, что все произойдет так быстро. Кроме того, очень угнетала мысль, что он на старости лет изменил жене, и с кем! Добро бы это была молоденькая девушка, на которых Шинкарев, как всякий физически здоровый мужчина, частенько поглядывал с большим аппетитом, но мужик!.. «Оказывается, я еще и голубой», — подумал он с отчаянием.
— Что вы несете?! — зацепившись за последнюю мысль, закричал он. — Я что, по-вашему, голубой?!
— Да мне наплевать, голубой ты или оранжевый в зеленую полоску!!! — совершенно не своим голосом проревел Гранкин. Странный полковник при этом медленно кивнул, выражая согласие, и, взяв со стола свой пистолет, принялся вертеть его перед носом, так внимательно разглядывая, словно видел впервые. — Спи ты хоть с белыми мышами, людей-то зачем убивать??
Говори, жена знает?! Я ее упеку за соучастие, куда Макар телят не гонял! Где она — сбежала?! Говори, где жена!
Шинкарев затравленно огляделся. Полковник, казалось, совсем забыл обо всем, зловеще забавляясь с пистолетом, а Гранкин, сильно подавшись вперед, смотрел на Сергея Дмитриевича немигающим взглядом яростно горящих глаз. Лицо у него от крика сделалось красным, а на скулах, наоборот, проступили страшноватые белые пятна, и только теперь Шинкарев заметил, что на лице у майора имеется шрам: тонкая белая полоска строго вертикально спускалась от уголка левого глаза через всю щеку до самой нижней челюсти. Этот сумасшедший майор почему-то мертвой хваткой вцепился в Аллу Петровну, явно намереваясь посадить ее на скамью подсудимых рядом с мужем, и это обстоятельство окончательно сбило с толку несчастного Шинкарева.
— Что вы уставились? — завизжал он. — Что вам от нее нужно? Она ничего не знает! Вы слышите — ничего!!!
— Так, — неожиданно спокойно сказал Гранкин, — хорошо. Верю. А теперь успокойтесь и рассказывайте, как было дело.
Сергей Дмитриевич явственно услышал, как в голове у него кто-то издевательски хихикнул, и незнакомый хрипловатый голос отчетливо, с насмешкой произнес: «Тут тебе и крышка, Шинкарев».
Сергей Дмитриевич медленно встал на ватных ногах, набрал в грудь побольше воздуха и вдруг стремительно метнулся к окну. Ловко увернувшись от протянутых рук бросившегося наперерез полковника, он издал протяжный, полный ужаса крик и головой вперед прыгнул в маячивший за окном серый осенний день прямо сквозь тюлевую занавеску и двойную застекленную раму.
Тяжелая железная дверь с грохотом захлопнулась у него за спиной, лязгнул засов.
Илларион огляделся. Небо, не обрамленное тюремной стеной, показалось ему неожиданно ярким, несмотря на глухие серые тучи и моросящий дождь. Он прищурил глаза, давая им привыкнуть к освещению, и зябко поежился: стоять тут в одном комбинезоне было прохладно. «Как же, — подумал он, — конец октября все-таки.
Зима на носу».
Он пошарил по карманам, нащупал сигареты, закурил и неторопливо пошел через пустую мокрую стоянку к одиноко маячившей в отдалении черной «волге». Когда он приблизился, щелкнул замок, и задняя дверца сама собой распахнулась навстречу.
Забродов не торопился. Он докурил сигарету, разглядывая высокую серую стену с пропущенной поверху колючей проволокой, бросил окурок в лужу и только после этого боком полез в машину. Дверца захлопнулась, автомобиль фыркнул глушителем и выехал со стоянки.
