Григорий Глазов - Смерть не выбирают (сборник)

13

Когда Левин зашел в кабинет Михальченко, тот, вальяжно развалившись в кресле у окна, читал какую-то тоненькую брошюрку в пожелтевшей выцветшей бумажной обложке.

– Что, Иван, Чейза читаешь, учишься работать? – спросил Левин.

Медленно отстранив от глаз книжицу, Михальченко ответил:

– Вы это тоже читали? Правда, давненько, лет двадцать назад. Называется это произведение "Криминалистическое определение предельной дальности полета пули для установления местоположения стрелявшего". Методическое пособие. Авторы А.Бугаенко и Е.Левин. Слыхали?

– Слышал, слышал. Где это ты откопал?

– Наводил порядок у себя в кладовке, нашел несколько методичек со времен, когда еще в школе милиции учился. Притащил сюда, чего им валяться, поставлю тут на этажерочку.

– Нам это, Иван, уже ни к чему.

– Как сказать. В брошюрке ведь приведена сводная таблица почти всех существующих патронов: и пистолетных, и револьверных, и промежуточных. Начиная с "Маузера" 1896 до нашего АКС и израильского "Узи"… Долго корпели, пока составили эту таблицу?

– Долго… Пули сейчас забота не наша… Ты был в аптекоуправлении?

– Теперь это называется иначе: производственное объединение "Фармация". Не умер, так сдох. Был я там. Пропавшие лекарства – это картонная коробка размером приблизительно сорок на пятьдесят, фирменная, в ней и были упаковки с лекарством. А попала она туда с таможни.

– Каким образом?

– Таможня задержала. Уж больно внушительное количество. Это во-первых; во-вторых, в разрешительном перечне Минздрава этих таблеток нет. Следовательно, к провозу на территорию страны они запрещены. И реализовать через аптеки тоже возбраняется.

– Кто тебе это сказал?

– Сотрудник информационного отдела "Фармации".

– Что же делают дальше с таким товаром?

– Передают в налоговое управление. Создается комиссия из представителя налогового управления, таможни и "Фармации", составляется акт: подлежит уничтожению. Но не успели.

– Да, кто-то оказался пошустрей.

– Зав информационным отделом "Фармации" успел накануне взять из упаковки один туб для образцов. Вот как эта штуковина выглядит, Михальченко достал из кармана небольшую металлическую колбочку зеленого цвета. – Я у него выпросил, чтоб вам показать.

Туб, как туб, плотно закрыт красивой винтовой герметической крышкой, чтоб сорвать ее, надо слегка нажать и повернуть вправо. Левин не сразу это понял, повозился.

– Хитро, – сказал он, отвинчивая колпачок с замысловатой резьбой внутри.

– Это для герметизации, – объяснил Михальченко.

– Ты знаешь, я это уже понял, – хмыкнул Левин, высыпав на ладонь несколько маленьких розовых таблеток. – Запаха нет, – поднес он таблетки к носу. – Хочешь попробовать на вкус?

– Воздержусь.

– Мне тоже что-то не хочется… А вот аннотация, – Левин вытащил маленький листок глянцевой бумаги. Он был забит таким мелким шрифтом, что даже сквозь очки Левин ничего, кроме названия и надписи, что лекарство изготовлено в Германии, прочитать не смог. Название ничего ему не сказало. – Я возьму эту штуку домой, покажу жене, она все-таки провизор со стажем. А что, если это связано с наркотиками?

– Вот этого не спросил.

– Что еще можете сообщить по делу, гражданин Михальченко?

– Все склады в девять утра снимаются с охраны и открываются. В тот день со склада, где хранилась эта коробка, и еще с одного склада шофер "москвича-фургона" получил товар и развез по аптекам, у которых в этот день завоз. Склад снова тут же был опечатан и взят на сигнализацию. Наш сотрудник вместе с их вахтером сидел в дежурке у ворот, когда машина выезжала. Говорит, что вахтер, как обычно, проверил у шофера бумаги, заглянул в фургон и открыл ворота.

– Вот именно, заглянул. Ты думаешь, он сверял груз с накладной? Да ни в жисть! Поверь моему опыту… Как-то очень похоже: груз президента Чекирды исчез таким же образом, как и ящик с "Фармации", хотя склады в разных концах города, – сказал Левин.

– Словно один и тот же "заказчик" или один и тот же исполнитель.

– Возможно… Хорошо бы, конечно, задать шоферу вопрос: "Куда завез коробку, кому? В какую аптеку?" Но он тебе может ответить: "Никакой коробки в глаза не видел. Развез по аптекам товар по списку, так что, господа любезные, идите вы на…" Если даже коробку вывез он.

– А на кой нам хрен все это нужно, Ефим Захарович? Сотрудник наш тут ни в чем не повинен, лицо нашей фирмы не загажено. Остальное – проблемы "Фармации".

– Пусть обращаются в милицию.

– Уже обратились.

– Ну и славно. А у нас с тобой есть господин Чекирда и его проблемы, – сказал Левин.

– Сейчас они и наши, поскольку наш счет увеличится за его счет.

– Ничего, не обеднеет.

– Я тоже так думаю… К осени у нас будет достаточно денег, чтоб купить факс, – поднял палец Михальченко.

– Думаешь, он нам очень нужен? Разве что для пижонства.

– Почему же? Вспомните, как мы жалели, что нет факса, когда вели дело с Густавом Анертом из Мюнхена! А дело о вымогательстве по Донецку!

– Ладно, ладно. Покупай хоть "мерседес". Я старый ретроград… Интересно знать, у кого эта коробка была конфискована на таможне?

– Чего вы опять вернулись к ней? – спросил Михальченко.

– Да так, инерция.

– Ни к чему нам эти заботы, – пожал плечами Михальченко. – Этот элементарный вопрос задаст на таможне любой опер. Но едва ли ответ его утешит: владелец конфискованной коробки скажет ему: "Да, забрали у меня. С тех пор я ее не видел". А если действительно владелец тут ни при чем?

– Тут опер может его спросить: "Зачем такое количество лекарств?" Я бы на его месте спросил, – сказал Левин.

– А я бы на месте владельца ответил: "Дефицит. Хотел подзаработать…" Пошли обедать, Ефим Захарович. Нечего над этой фигней ломать себе голову…

Костюкович допивал чай с вишней, когда раздался телефонный звонок. Второй, параллельный аппарат висел на кухне.

– Слушаю, – Костюкович снял трубку.

– Квартира доктора Костюковича? – спросил медленный баритон.

– Да, – Костюкович пытался вспомнить голос.

– Марка Григорьевича, пожалуйста, если можно.

– Я у телефона. С кем имею честь?

– Здравствуйте. Моя фамилия Думич. Я следователь прокуратуры Шевченковского района. Марк Григорьевич, нам надо бы встретиться.

– В связи с чем?

– В связи со смертью вашего больного Зимина.

– Понятно… Жалоба?

– Вы угадали. Когда сможете зайти?

– Да хоть завтра, – как можно равнодушней ответил Костюкович.

– Меня это тоже устраивает. А время?

– Могу только после работы, около четырех.

– Годится. Жду вас, доктор. Вы знаете, где прокуратура Шевченковского района?

– Бывать не приходилось, но найду.

– Седьмой кабинет.

– Седьмой так седьмой. Всего доброго, – Костюкович спустил трубку. "Продолжение следует, – подумал он. – Режиссер выстраивает новую мизансцену. Кто же он, этот искатель справедливости?.." Следователь Думич оказался молодым человеком, почти ровесником Костюковича, но уже с лысиной, просвечивавшей сквозь редкие, очень светлые волосы. Он вскинул на вошедшего голубые близорукие глаза, казавшиеся испуганными за толстыми линзами очков. Костюкович уловил во взгляде вопрос, сказал:

– Я доктор Костюкович.

– Ага! – словно обрадовался следователь. – Садитесь, доктор… Ну что, приступим к делу, чтоб не терять времени?

– Уже и дело есть? – улыбнулся Костюкович, усаживаясь в плохонькое кресло.

– Бумажка во всяком случае имеется, – суховато ответил Думич. Познакомьтесь, – и он вынул страничку из тощей папки.

Сперва Костюкович посмотрел на дату. Жалоба поступила давно, как и та, которая у главврача, обе поступили еще до болезни Костюковича и до кражи в архиве Каширговой.

Затем он пробежал глазами текст, усмехнулся, возвратил следователю.

– Все это я уже читал.

– Где?

– Аналогичная чушь поступила и к нашему главврачу. Автор тот же. Хотя не уверен, что это истинный автор.

– Ну, а что бы вы могли сообщить по этому поводу, Марк Григорьевич?

– В объяснительной на имя главврача я уже все сказал, другого ничего быть не может, вот, – и он извлек из кармана копию той объяснительной, какую оставил главврачу, – можете подшить к делу.

– Мне бы хотелось услышать это в живом изложении. Сперва.

– Изложу, – и Костюкович пересказал всю историю с Зиминым.

– Значит похищенное из патологоанатомического отделения – протокол вскрытия и некропсийные материалы – это единственное опровержение жалобы?

– Единственное.

– Кому же понадобилось красть это? И зачем? У вас нет никаких предположений на сей счет?