Бесси сделала по сцене пару шагов, и теперь Гэс мог хорошо рассмотреть ее лицо. В ее глазах он увидел решимость довести концерт до триумфального завершения и... усталость. Ему казалось, что он чувствует, каких огромных усилий стоит ей удерживать глаза открытыми, сохранять улыбку, петь, двигаться так, на первый взгляд, легко - вот взлетела рука, грациозно согнулась и разогнулась нога. И она все время улыбалась, как она улыбалась! Ее глаза сверкали, но Гэс видел, чувствовал, что она умирает. Ему хотелось выпрыгнуть из суфлерской будки, обнять ее и крикнуть: "Все, все, достаточно! Ты отдала достаточно!", но он не имел на это права. Это был ее вечер, а не его, ее жизнь, ее смерть - только ее.
Бесси заметила чье-то лицо в суфлерской будке и, подумав, что это сама Госпожа Смерть, весело подмигнула и махнула рукой - в этом жесте было столько силы, столько призыва, что оркестр грянул с новой силой. Бесси стала петь "Что я могу тебе дать еще, любовь моя, кроме любви?" и спела эту вещь так, что потрясла весь зал. Казалось, даже стены зашатались - словно разразилось землетрясение.
Бесси, бросив еще один взгляд в сторону суфлерской будки, узнала Гэса, и приложив большой палец к указательному, показала Гэсу: "Со мной все в порядке". В ее глазах читалась невероятная усталость, но собрав остатки сил, она запела, непосредственно обращаясь к нему, к зрителям, ко всему миру. Ее короткая жизнь подходила к концу. Она сверкнула и погасла. Сверкнула и погасла...
Она пела о любви, ее песня была сама любовь, любовь, любовь... Вот все, что у меня остается, вот что у вас остается, вот все, что я могу вам дать - это ваше, и придет тот счастливый день...
Тяжелый золотистый занавес пошел вниз, зал взорвался аплодисментами. На этом концерт мог бы и закончиться, но зал хотел слушать о любви еще и еще. У Бесси стали подгибаться колени, еще чуть-чуть - и она рухнет на пол, уже не человек, а лишь опустошенная оболочка. Но занавес снова пошел вверх, Бенни поднял оркестр. И музыка заиграла снова.
Музыка несла ей смерть, но одновременно дала ей новые силы, уже неизвестно откуда пришедшие. Бесси стояла в центре сцены, ярко освещенная лучами прожекторов, снова полная энергии, снова улыбающаяся, снова трепещущая. Черная красавица, отдающая себя полностью.
Жизнь моя так полна, любимый мой,
Потому что живу я тобой,
Жизнь моя так солнечна, любимый мой,
Потому что я с тобой,
Жизнь моя так долга, любимый мой...
Оркестранты не видели лица Бесси, не чувствовали, что с ней происходит, не понимали, что она умирает. Они играли с полной отдачей, как и положено отличным музыкантам, а ворота смерти открывались перед их певицей. Смерть ухмылялась, протягивая страшный белый порошок... Жизнь так прекрасна, любимый мой, пела Бесси на пороге смерти...
Наконец, занавес опустился снова, и Бесси стала медленно оседать на пол. Гэс выскочил из суфлерской будки и, бросившись к Бесси, успел подхватить ее прежде, чем она рухнула на сцену.
- Что происходит? - крикнул Каунт; на его лоснящемся, покрытом потом лице было написано крайнее удивление. Смерть и восторг музыки казались совершенно несовместимыми. Но осознав, что происходит нечто страшное, он дал знак, чтобы занавес больше не поднимали. Величайшие в мире джазовые музыканты собрались вокруг Гэса, держащего на руках изможденное тело своей любимой, пустую оболочку, в которой остановилось последнее биение жизни. Слезы Гэса капали на черные волосы той, которая еще мгновение назад была так великолепна, так полна жизни!.. Каунт сыграл на рояле несколько заключительных тактов.
Гэс понимал, что Бесси умерла так, как ей хотелось умереть, но ни смириться с тем, что произошло, ни полностью осознать невозвратность смерти не мог. Бесси была еще так молода, еще так полна жизни! Держа ее на руках, Гэс вспоминал о счастливых днях, проведенных вместе. Разве сможет он когда-нибудь еще найти такую любовь?..
Все музыканты, собравшиеся на сцене Карнеги-Холл, прекрасно относились к Бесси. И после того, как Каунт сыграл несколько тактов, нажимая на клавиши своими толстенькими короткими пальцами, Арт подхватил мелодию, передал ее Шерли, а тот - Пресу, а тот другим, и через мгновение за опущенным занавесом, по другую сторону которого не стихали аплодисменты, настойчивые и нескончаемые, как прибой, грянул оркестр, мощно и слаженно. Занавес снова пошел вверх. Гэс, освещенный лучами прожекторов, стоял на сцене и держал в руках женщину, которую он так любил.
В честь Бесси музыканты играли "Когда святые отправляются в рай"5. Яростно вскрикивал тромбон Джека, всхлипывала труба Сачмо, музыка стенала, ворота рая со скрипом открывались, музыка раскачивала Бесси на своих качелях и швыряла ее в небо... "Святые-Святые... отправляются в Рай!"
Когда зрители увидели большого светловолосого человека, стоящего на сцене и держащего на руках чернокожую певицу, которая только что так восхищала их и которая казалась в больших руках этого сильного мужчины спящим ребенком, аплодисменты, как по сигналу, смолкли. Зрители видели, как он повернулся и медленно понес певицу за кулисы. Тяжелый золотистый занавес стал опускаться.
Глава двенадцатая
Часы превратились в дни, которые никак не хотели кончаться. На лице застыло одно и то же выражение. В голове - полнейшая пустота. Скорбь и горе не покидали Гэса - они давили его тяжким грузом.
Одним теплым утром Фэтс пошел с Гэсом к реке; они взошли на мост и разбросали пепел - все, что осталось от Бесси - над водой, перекатывающейся как тяжелое масло.
Потом медленно пошли по мосту к берегу. Гэс ничего не видел и не слышал вокруг себя, не видел серых людей, свернувшихся на газетах и укрывающихся газетами, реклама в которых обещала быстрое обогащение; не видел длинных очередей за бесплатным супом и хлебом; не видел натянутых улыбок людей, старающихся приободрить себя и других и не думать о том, что теплый день сменится холодной ночью; не слышал Гэс и того, как продавцы газет выкрикивают заголовки свежих выпусков: "Засуха в Канзасе! Сухой закон отменен! Спиртное разрешено продавать и пить!"
И не мальчишки уже продавали газеты, а солидные мужчины. Пять центов тоже деньги, и если не можешь найти себе иной работы, то можно продавать газеты и зарабатывать центы. А не хочешь - ложись и умирай.
- Гэс, понимаешь, мне надо поехать в Чикаго, - сказал Фэтс. - Мне не хотелось бы тебя сейчас оставлять одного, но там меня ждут. Я должен записать пластинку. С тобой будут ребята, старый Соленый.
- Со мной все в порядке, - отозвался Гэс. - Конечно, поезжай. Тем более, что здесь для меня все кончено. А если тебе что-то понадобится, ищи меня в Додж-Сити.
- В Додж-Сити? - удивленно переспросил Малыш Солтц, глядя на Гэса, сидящего за своим столом в кабинете. - Но у тебя здесь еще столько дел! И не забывай, что мы еще не рассчитались за мисс Криспус. К тому же, враги твои вряд ли позволят тебе жить спокойно!
- Если найдешь эту парочку - Вилли и Мэй - дай мне знать, - сказал Гэс. - Оповести ребят - я попрощаюсь с ними в гараже, перед самым отъездом. И не надо меня отговаривать - я уже все решил.
Гэс упаковал свой старый автомат в футляр и отправился в гараж. Там уже ждали его люди. Некоторые меланхолично курили, некоторые жевали табак, прислонившись к стене и глядя себе под ноги на грязный, залитый машинным маслом пол. Люди Гилпина, отчаянные ребята, готовые к любой работе и к любой схватке. Они избегали смотреть на вошедшего Гэса. Они потирали руки, ковыряли в зубах спичками, но глаз на босса не поднимали. Тяжелое молчание навалилось на Гэса. Его мучила совесть. Ему было очень тяжело расставаться с ними.
Гэс выпрямился, глаза его сверкнули, и он резко и громко сказал:
- Послушайте, ребята, мы всегда были друзьями, но если вы на меня будете дуться, придется мне кое-кого из вас крепко встряхнуть, чтоб напомнить вам, кто тут босс! Вы не какие-нибудь там слабаки, вы мои ребята, а это значит - первоклассные ребята, так что встряхнитесь! Вы всегда были на высоте, что бы ни происходило, и сейчас... а ну-ка, встряхнитесь!
Мужчины подняли головы, в их глазах зажглись огоньки.
- Теперь будете работать с Малышом Солтцем, как работали со мной. Смотрите, подчиняться ему во всем как мне, а не то я вернусь и прочищу вам мозги! А если у кого-нибудь из вас возникнут проблемы - приезжайте ко мне в Додж-Сити. Понятно?
На прощание он пожал руку Солтцу, а потом, на пути к выходу, останавливался у каждого из своих людей, похлопывал по плечу и говорил:
- Пока, Ганс... Пока, Лейф... Пока, Левша... Пока, Крекер... Пока, Потрох... Пока, Фид... Пока, Стив... Пока, Пайнтоп... Пока, Джонни...
Пока... Пока...
Они отвечали не словами, а взглядами. Пока, Гэс. У двери стоял морщинистый Соленый-старший. В руках он держал саквояж Гэса, набитый деньгами. Гэс собирался уже что-то сказать ему, но тот быстро и ворчливо проговорил:
- Знаю, знаю, что ты скажешь. Но пока я жив, ты не поедешь на такси. Я сам отвезу тебя на вокзал.
