Филип Пулман - Тигр в колодце

А потом произошло то, чего она ждала, но ничего не могла с собой поделать: что-то теплое разлилось у нее под одеждой, промочив платье, пальто и постель, на которой она сидела; и тут Харриет поняла, что никто не придет помыть ее и что сменной одежды тоже нет, что больше никто ей не поможет, что она осталась одна на веки вечные, потому что мама потеряла ее.

Она затряслась всем своим маленьким тельцем и заплакала.

Мишлет гладил ее по голове. Он сбрызнул одеколоном свои руки, шею и грудь, и от этого сладковатого запаха ее начало мутить, но еще больше тошнило от его мерзких поцелуев.

— Он не спит? — прошептала Салли. — Поэтому мы не должны шуметь?

— Он спит очень чутко. Доктор прописал ему снотворное, но он все равно постоянно просыпается. У него сильные боли в спине. К тому же обезьяна его достает… Не думай о нем, Луиза.

— Бедняжка. Так его жаль. Как же он одевается? Как моется?

— Я помогаю ему. Во всем. Еще один слуга помогает мне поднять его, а все остальное делаю я.

— А что с ним случилось?

— Почему ты спрашиваешь? Не думай о нем, Луиза. Я-то ведь не парализован. И ты тоже. Смотри, как красиво ложится отблеск свечи на твою кожу… Вот. Дай поцелую твою ручку…

Что-то монотонное, будто глухой барабан, стучало в голове Салли. Ей казалось, она открыла какую-то тайну, какой-то секрет. В ней затаилось подозрение, о котором она не хотела думать, то, о чем она знала все это время, но боялась взглянуть правде в глаза… Салли чувствовала, что находится в поезде, в котором нет машиниста. Она дернула рычаг, локомотив стронулся с места, и теперь она не знала, где тормоза. Состав ехал все быстрее, и ей приходилось дергать все рычаги подряд, заставляя поезд лететь с еще большей скоростью, потому что даже крушение будет лучше, чем это неумолимое, безостановочное движение вперед…

Глаза Мишлета сверкали. Он витал где-то далеко. Заметив это, Салли впервые осознала, какой опасности себя подвергает, потому что поняла: Мишлет просто сумасшедший. Она задумалась, сможет ли в случае чего дотянуться до пистолета. Кстати, где он? Не дотянуться…

И тут из соседней комнаты раздался голос Цадика.

— Мишлет, иди сюда, — громко позвал он. Мишлета передернуло, он пришел в сознание, встал, протер глаза и надел халат, прежде чем открыть дверь в соседнюю комнату.

Салли лежала тихо и слышала, как Цадик сказал:

— Я не могу уснуть, Мишлет. Дай мне сигарету и налей бренди.

Слуга принялся выполнять его просьбу. Салли услышала, как чиркнула спичка, и увидела свет от газовой лампы в дверном проеме, затем вспыхнула еще одна спичка — Мишлет прикурил сигарету. Потом он пошел вниз за бренди.

Время пришло.

Салли взяла плащ, карман которого оттягивал тяжелый пистолет, накинула его на плечи и встала. Руки и ноги тряслись, неприятный холодок бежал по спине, но она направилась прямиком в спальню Цадика.

Комната была шикарно обставлена. Кровать, конструкция которой поддерживалась металлическим каркасом, возвышавшимся по бокам, была поистине огромной. К каркасу прикреплялись разные рукоятки и поручни. На углу его сидела обезьяна и таращилась на Салли остекленевшими глазами.

Цадик лежал на спине под шелковым покрывалом, его массивная голова была повернута в ее сторону. В его глазах, блестевших в свете лампы, Салли увидела отражение своих подозрений, мучивших ее последнее время.

Он не проронил ни слова. Обезьяна тихонько поскрипывала зубами. Салли увидела в пепельнице сигарету, взяла ее, затянулась и почувствовала, что дым немного унял ее внутреннюю дрожь.

Цадик беспомощно лежал на кровати и смотрел на нее.

Подозрения Салли рвались наружу, переполняя голову; поезд набирал скорость. Словно в каком-то беспамятстве, пользуясь беспомощностью Цадика, она нагнулась и сбросила с него покрывало, одеяла и простыню. Перед ней лежало массивное, одеревенелое тело в пижаме. Цадик молчал, вперившись в нее сверкающими глазами.

Салли расстегнула пижаму. Ее опять охватила дрожь, поэтому пришлось на мгновение крепко сжать кулаки и закрыть глаза. Со стороны казалось, будто она просит благословления небес на то, что собирается сделать.

Она распахнула его пижаму. Тело Цадика, такое неподвижное, что даже мало напоминало человеческое, высилось огромной белой горой. Салли заставила себя посмотреть на него — вот она, вот эта отметина, из-за которой все это началось, все ее страдания.

Отметина от пули под грудной костью. Маленький сморщенный шрам. Рана от пули, которую выпустила она, Салли.

— Ай Линь! — прошептала она.

Ноги подломились, невероятная слабость разлилась по всему телу, словно в одно мгновение из нее выкачали всю кровь. Салли ухватилась за металлический каркас. В эту минуту со стороны они были похожи на пациента и заботливую медсестру.

А обезьяна все наблюдала, и дым от сигареты все поднимался к потолку…

«Как же я раньше не догадалась? Его глаза — немного раскосые, китайские… его руки — огромные, конопатые, поросшие рыжими волосами… его голос… опиум и мистер Бич… Я не желала, не хотела верить в это, боялась взглянуть правде в глаза…»

— Я думала, вы умерли, — сказала Салли так тихо, что сама еле расслышала свой голос. — Я думала, что убила вас. Той ночью в кебе, недалеко от Ист-Индских доков… Выходит, все это время вы были живы?

— И ты называешь это «жив»? — ответил он. У нее в ушах шумело.

— Что случилось? — прошептала она.

— Пуля попала прямо в позвоночник. Мои люди с корабля тут же унесли меня. С тех пор я не могу двигаться, с того самого дня меня не оставляет боль. Надо было тебе тогда убить меня. Пришла, чтобы доделать работу? Вижу, у тебя в кармане пистолет. Теперь тебя уже ничто не остановит.

Салли нащупала в кармане оружие и вытащила его, порвав карман. Она взвела курок, но впервые в жизни руки изменили ей. Они тряслись от слабости, и она знала почему, знала, что не сможет застрелить Цадика — его беспомощность защищала его лучше всякой брони.

Сквозь всю ненависть, злость и страх Салли почувствовала в голове пульсацию открывшегося для нее знания или, скорее, подозрения, которое сейчас только подтвердилось: она отчетливо осознала свою причастность к тому, что этот человек оказался в таком удушающем заточении. Салли стало жаль Цадика: в конце концов это она обрекла его на страдания.

Она не могла держать пистолет. С криком злости и отчаяния отшвырнула его в сторону. Пистолет, вдребезги разбив зеркало, упал на пол вместе с осколками.

Дверь открылась.

— Пистолет на полу, Мишлет, — сказал Ай Линь. — Подними его и застрели мисс Локхарт.

Она вскинула голову и сквозь слезы увидела лицо слуги, сначала застывшее от изумления, а затем исполненное скрытого ликования. Салли была слишком слаба, чтобы двигаться; она опустилась на колени возле кровати, а Мишлет поставил поднос с графином и поднял с пола пистолет.

На какое-то мгновение он повернулся спиной к обезьяне.

Обезьяна двигалась слишком быстро, чтобы ее можно было заметить. Миранда спрыгнула на столик возле кровати, схватила тлеющую сигарету и набросилась на Мишлета как раз в ту секунду, когда он брал пистолет. Приземлившись слуге на шею, она одной лапой схватила его за волосы, а другой воткнула сигарету прямо ему в глаз.

Раздался выстрел, затем крик Мишлета. Он пошатнулся и чуть не упал, ухватившись за каркас кровати и повалив Салли на пол. Она лежала, оглушенная, так как при падении ударилась обо что-то головой и теперь не могла найти в себе сил подняться…

Мишлет схватил обезьяну и со всей силы кинул об стену. Она рухнула на пол замертво, будто тряпичная кукла.

Дверь снова открылась, и в комнату в халатах вбежали секретарь Уинтерхалтер, врач и какой-то слуга — Альфред?.. Салли услышала тяжелый, спокойный голос Ай Линя:

— Эта женщина хотела меня убить. Уинтерхалтер, возьми какого-нибудь слугу, отведите ее в подвал и закройте там. Доктор, посмотрите Мишлета.

Слуга кричал от боли, ползая по полу рядом с Салли, кровь сочилась между его пальцев. Чьи-то руки подхватили Салли, подняли, вывели из комнаты, втолкнули в лифт, и он стал опускаться все ниже, ниже, ниже… Она не могла понять, ведет ее Альфред или кто-то другой, потому что думала лишь о двух вещах: о маленьком сморщенном шраме, который стал причиной столь изощренной мести, и о единственной страничке из бухгалтерской книги, что была спрятана у нее в чулке.

Они доехали до самого подвала, ее выкинули из кабины, и лифт опять устремился вверх. Как и Харриет, она оказалась одна, в темноте.

Дэниел Голдберг стоял на узкой аллее между двумя домами на Телеграф-роуд. Рядом скучали две корзины для мусора, а впереди дождевая вода из переполнившейся канавы на насыпи падала вниз, словно Ниагара.

За зашторенными окнами гостиной в доме Пэрриша горел свет. На втором этаже было темно и тихо. Осторожно, словно кошка, пробираясь вдоль стены между дворами, Голдберг разведал, что дворы выходят на соседнюю улицу. Здесь располагались небольшие, приличные домики, вряд ли больше тех, какими застроен Уайтчапел. Единственное различие состояло в том, что здешние дома имели застекленные веранды и множество лепных украшений над входными дверями.