Увидев Клавдию, выходящую из офиса «Спектра», Дубровин с каким-то мучительным наслаждением подтвердил для самого себя, что Антон не обманул его и что Клавдия – действительно та самая «Арнольдова мымра», у которой они покупали газеты и подземке. Он вспомнил, как они по-барски пренебрежительно оставляли ей копейки сдачи, и покраснел. Стыд обжег его, бросившись огненной волной в лицо.
«Пока я буду сидеть здесь и посыпать голову пеплом, она уедет», – подумал Кирилл, решительно вышел из машины и подошел к ней.
– Это тебе в честь нашего знакомства! – Он протянул ей завернутые от мороза в целлофан лилии.
– Разве мы все еще не знакомы? – Ее брови чуть поднялись, придав лицу милое выражение легкой растерянности. – Кстати, откуда ты знаешь, что…
– Слухами земля полнится! – Кирилл чуть поклонился, подавая ей руку. – Мне Антон рассказал, что ты теперь совладелица «Спектра». Этого я о тебе не знал, как, впрочем, и многого другого. Пойдем, я приехал за тобой! Поужинаем где-нибудь, а потом отправимся в Александровский сад кормить снегирей.
Клавдия улыбнулась немного напряженно, но согласилась. Она чувствовала одновременно радость оттого, что Кирилл с ней рядом, и скованность. Мысль о том, что он собирается выкупить долги Климова, испортила ей сегодня настроение на целый день. Она узнала, что человек, который пытается это сделать, – Кирилл Дубровин, только утром, со слов Нины Никифоровны. Вдова позвонила ей в кабинет и в течение получаса рыдающим голосом вещала об «этих ужасных борзых мальчиках», которые стремятся ни за что ни про что разорить ее, детей, а теперь и Клавдию.
«Может, он и ухаживает за мной с целью…» – эта мысль отравила Клавдии удовольствие, которое она могла бы получить от цветов и внимания мужчины, приятного ей. Приглашение на ужин она приняла, не переставая думать о звонке Климовой.
Ранние зимние сумерки опустились на Москву, яркую, серебряную от снега и огней. В витринах, празднично освещенных, переливались елочные игрушки, сверкали сказочные елки, улыбались Деды Морозы. На лицах прохожих отражались эти огни, преддверие и предвкушение праздника, радостное ожидание.
В кафе, где они ужинали, пахло елкой, с потолка свисали блестящие гирлянды. В полумраке зала негромко играла старинная музыка, пахло вином и жареными курами. На накрахмаленной скатерти стояла украшенная большими прозрачными шарами искусственная еловая ветка. Кирилл заказал фирменное блюдо, салат и белое вино.
– Может, тебе хочется чего-то сладкого? – спросил он.
Клавдия отрицательно покачала головой. Хорошо было сидеть в теплом, полном приглушенного мерцания, блеска елочной мишуры и зеркал зале, смотреть на Кирилла и ждать, когда принесут горячих зажаренных кур и холодное вино. Чувствовался направленный на нее поток мужского внимания, заботы, которых она до сих пор не знала, и это было тревожно и приятно.
– Я давно отказался от идеи выкупать долги «Спектра», – неожиданно сказал Кирилл, глядя на нее прямо и мягко. – Сначала потому, что мои дела ухудшились и не было в наличии достаточной суммы… а теперь из-за тебя, чтобы ты была спокойна. Не думай об этом.
– Ты читаешь мысли? – Она смущенно улыбнулась.
Он пожал плечами.
– Мне кажется, что я люблю тебя… – Он взял ее руку, которая лежала на столе, в свою и поднес к губам.
Официант принес еду и вино, но Клавдии стало досадно, что он помешал им говорить. Вино, ледяное и кисловатое, кружило голову. Куриное мясо, горячее, сладкое и сочное, казалось удивительно вкусным. Клавдия вспомнила, как она мечтала наесться жареной курицы, и улыбнулась. Все мечты сбываются!
Кирилл понял ее улыбку по-своему.
– Тебе хорошо? – спросил он.
Она молча кивнула, чувствуя, что ее сердце сейчас так полно, как река перед весенним разливом – еще одна капля, и…
После ужина они поехали кормить снегирей. Хотя какие там снегири поздним вечером, когда тихо осыпается с еловых лап и веток старых лип и кленов нападавший за день снег, а скользящая за прозрачными облаками луна заливает все вокруг неярким золотым сиянием? В этом золотом лунном тумане Кирилл и Клавдия шли как по заколдованному снежному царству, целовались на морозном ветру, и ледяные, сорвавшиеся невесть откуда крупинки сладко таяли между их губ…
В благородном семействе Гридиных разразился скандал. Ксения рыдала у себя в комнате, Вера носилась туда-сюда с лекарствами, бросая укоризненные взгляды на супруга, который сохранял невозмутимость и хладнокровие.
«Какое бессердечие! – привычно думала она о муже. – Какое равнодушие к судьбе единственной дочери!»
Жоржик в бешенстве метался по обставленной превосходным итальянским гарнитуром гостиной тестя, ломал руки и вопил, что «эти люди, эти ужасные люди довели его до отчаяния, до края пропасти», а близкие, на кого он рассчитывал, на кого понадеялся в несчастье, предали его, защищая свои меркантильные интересы!
– Твой папик – обычный провинциальный выскочка, вульгарный толстосум! – выговаривал он молодой жене сегодня утром, когда они проснулись в своей квартирке в Измайлове. – Он из-за денег удавится! Наплюет на родную дочь!
Ксения испуганно хлопала длинными ресницами, не в силах сообразить, что случилось, что это вдруг нашло на ее «обожаемого Жорженьку». Наверное, он опять недоволен ею как женщиной. Что и говорить о минувшей ночи… Она совсем не удалась, как и большинство их супружеских ночей. Но он уже понемногу стал привыкать, относиться гораздо терпимее к недостаткам жены, тем более что она старалась как только могла. И вот…
– Жоржик… – робко обратилась Ксения к разгневанному супругу. Она хотела узнать, что его так расстроило с утра пораньше. Ведь вчера все было так хорошо: они вместе смотрели телевизор, обсуждали последнюю художественную выставку…
– Не смей называть меня так! – завизжал Жоржик, подскакивая на месте и возмущенно размахивая руками. – Вы с папочкой, видно, возомнили, что можете помыкать мной, как вам только заблагорассудится?! Из-за того, что я попал в затруднительное положение! А кто в этом виноват? А? Кто?
– Кто? – эхом повторила за ним окончательно поникшая жена.
– Да вы же! Вы и виноваты! – истерически выкрикивал господин Экстер, теряя контроль над собой. – Это все ты!.. Дура! Нечего было пускать слюни перед папиком! Его давно пора поставить на место! А ты… безмозглая овца! Ну, чего вылупилась? Вместо того чтобы заниматься делами, я только и думаю, что о тебе, что у тебя ничего не получается в постели! Я нервничаю, как всякий мужчина в моем положении! Мои физиологические реакции летят к черту из-за такой холодной рыбы, как ты! Что ты скажешь о моих гормонах, о моем обмене веществ? Так я могу лишиться мужских способностей!
Ксении хотелось спрятаться под одеяло, как в детстве, когда ей становилось очень страшно, а родителей рядом не было. Она натянула одеяло до подбородка и смотрела на мужа полными слез глазами.
– Прекрати истерику! – вопил Жоржик, бегая по спальне. – Что ты нюни распустила? Посмотри, до чего ты меня довела! Я играл… да! И что тут такого? Я игрок, как любой настоящий мужчина! У меня сложный темперамент! Мне необходим риск! Но во время игры я должен думать о том, какой ход лучше всего сделать, а не о неудовлетворенном желании, не о твоих неуклюжих попытках исполнить свои обязанности супруги! Я зациклился на этом… Во время игры я думал о том, почему ты вышла за меня замуж, раз я не вызываю у тебя любовного влечения? Что тебя заставило сделать это? Желание иметь интеллигентного и умного мужа, чтобы хвастаться перед подружками? Или холодный, лживый расчет купить меня за деньги твоего папочки, чтобы потом держать на привязи, как собаку? Да! Конечно, я проиграл! И проиграл крупную сумму! Где я теперь возьму денег, чтобы заплатить? Ты об этом подумала, проклятая овца?
– Но… – Ксения хотела было сказать, что, не располагая деньгами, лучше не садиться за игру, но передумала. – Можно попросить у папы… – предложила она. – Сколько тебе нужно?
Когда Жорж назвал сумму, по ее телу побежали мурашки. Отец таких денег не даст, тем более Жоржу. Он действительно недолюбливает зятя. Где же достать деньги? Совсем недавно, осенью, они с мамой и так экономили на всем, чтобы собрать Жоржу необходимую сумму на взнос в какое-то дело, связанное с косметическим салоном или магазином – он так толком и не объяснил, а они постеснялись спрашивать. Не дай бог, Жоржик заподозрит их в жадности или излишней назойливости! Такую тонкую творческую натуру нельзя тревожить попусту, напрягать всякой ерундой, бестолковым любопытством!
– Что? Просить у твоего папика? Унижаться перед этим… жлобом?
– Жорж! Не говори так о папе. Я же люблю его!
– Ты его любишь, да! Я знаю! Ты всех любишь, кроме меня! Тебе наплевать, что я должен! Это не те люди, с которыми можно шутить. Меня же убьют, убьют! Ты хоть это понимаешь?..
