Аннабель к Джошу подходит и книжку в руки сует про художника какого-то, а тот радостно улыбается, светится весь материнскому вниманию. Джером рассказывал, что не так раньше было, что Бель от сына отказывалась, жила, словно его не существует вовсе. Обидеть могла и словами, и действиями, а сейчас смотрю на них, и не верится. И сама Аннабель, словно с обложки выпорхнула. Стильная, утонченная, шикарная. Не из моего мира, другая совсем. Я везде чужая, ни дома, ни одной души родной не осталось. Потерянная, ненужная никому, брошенная… Противно жалеть себя, а иначе не получается.
Поравнявшись со мной, Аннабель кивает в сторону береговой линии.
— Пойдем прогуляемся, Молли. Разговор есть.
О чем нам говорить с этой женщиной? Волосы резинкой на затылке в хвост стягиваю, да козырек на глаза пониже опускаю. А она меня неожиданно под руку берет, словно мы подруги закадычные. Лишнее это, ненужное, но не вырываюсь, смирно иду, размышляю. Минут пять идем в тишине, время от времени на Джоша оглядываясь.
— Джером звонил, просил завтра тебя в больницу отвезти, — останавливаясь, говорит Аннабель, и сердце в груди ухать начинает. Руку мою отпускает и снова смотрит внимательно. — Почему не сказала?
— А надо? — с вызовом.
— Сама подумай. Ответственность должна быть какая-то. Не в игрушки играешь, а ребенка носишь. Не ешь ничего, прозрачная стала. Ссоры ссорами, а не маленькая уже, чтобы вот так…
— Не ссорились мы, — нахохлившись отворачиваюсь.
— Меня не обманывай, — мягко за плечо трогает. — Хороший он человек, Молли, хоть и упрямый, и характер не сахар, жесткий иногда, несдержанный, но мне поверь, за своих убивать будет. Не обидит намеренно. Если что-то и сделал не так, то по-другому, значит, нельзя было.
— Угу…
— Что угу? Я с Морганами такого дерьма нахлебалась, тебе и не снилось. Жила, как в борделе, а когда уйти попыталась… Да что об этом говорить сейчас. Джером для меня чужой, по сути, столько сделал, сколько никто за всю жизнь. Не ради меня, конечно. За брата душа болит, а вот ни отцу родному, ни дяде мой сын не нужен был, и я как с ума сошла. Такая же вот ходила, потерянная, а жизнь она продолжается, Молли. И от нас зависит, какой она будет. Цели надо правильные ставить, себя любить и тех, кто рядом и от нас зависим. Я поздно это поняла, саморазрушением целую вечность занималась и Джо чуть не потеряла. Казалось, что проще так, когда ничего не чувствуешь, кроме злости и ненависти. Вернуться придется. Понимаешь ты?
Я молчу, смотрю в сторону, губы кусаю и головой качаю.
— Мне не нужно ничего рассказывать, я и сама вижу, что ходишь, как неприкаянная. Есть люди, которым нельзя второй шанс давать. Прощать и оправдывать. И Джером к их числу не относится, сама же знаешь. Много в нем есть от Морганов, но все равно хорошего больше. Любить его надо, Молли.
— А меня? — разозлившись, спрашиваю я. — Меня кто любить будет? Я все ему отдала, все, что было. А он со мной как? Ничего ты не знаешь, а адвокатом выступить решила.
— Верю я, что, если злишься, причина весомая есть, и адвокат из меня хуже некуда, — иронично улыбается Аннабель. — Но сейчас тебе не только о себе думать надо. Дети должны в семье жить, чтобы и мама, и папа рядом были. Отец из него хоть и молодой, но очень хороший получится. А если есть проблемы какие, то он решит их, я уверена.
— Так почему он не мне позвонил, а тебе, Аннабель? — собственный голос пропитан взрывным раздражением.
— Его твой психолог напугала. Сказала, что стресс может выкидыш спровоцировать. Джером о тебе переживает, глупая.
— Вижу я, как он переживает… Вон, во всех газетах с переживательным лицом с фотомоделями обнимается, — саркастически ухмыляюсь.
— Ну что ты на все эти выбросы ведешься, — снисходительно качает головой Аннабель, а мне горько и больно становится. Ничего она не понимает. — Не до интрижек ему сейчас. Должность новая не так легко дается, правление против ополчилось, проблем выше крыши. Еще и Моро умер, Логана убили.
— Вот уж о ком скорбеть не собираюсь, — еще сильнее раздражаюсь, стряхивая из сандалий песок.
— Бывшая Джерома в истории с Логаном замешана, — осторожно произносит Аннабель. Тоже мне, гонец с вестями.
— О ней в газетах ни слова нет, — непроизвольно вздрагиваю. Одно упоминание о Фей вызывает в душе апокалипсис.
— Не все дозволено общественности рассказывать, — ухмыльнувшись, объясняет словно ребенку, заставляя меня еще больше нервничать.
— А конкретнее? — исподлобья глядя в холеное лицо, требую я.
— Обоих нашли где-то за городом, у одной пуля в голове, у другого в сердце. Говорят, что не поделили что-то между собой.
— Кто говорит? — внутри все холодеет. И мысль навязчивая страшная в голову лезет, пытаюсь вырвать, но не получается. Поворачиваюсь к океану лицом, сердце стучит надрывно.
— У меня свои связи сохранились, — отвечает Аннабель и замолкает, за мной наблюдая. — Ты там чего себе насочиняла? Не убийца он, Молли, — возражает неубедительно.
— Значит, ты тоже об этом подумала, — отзываюсь глухо. — А если бы знала все, что случилось, то была бы уверена. Не убийца, а из врагов никого не осталось.
— Если он, то так надо было. Не наше это дело в мужские дела лезть, — заявляет она категоричным тоном. Не согласна я с ней, не согласна. Иначе мы воспитаны, отец никогда такими методами не стал бы проблемы решать. Так только те, другие могут, у кого ни совести, ни чести и безнаказанность полная. Говорил мне, что решится все скоро, но я и подумать не могла… Или права Аннабель, и мерещится мне? В конце концов, что я его демонизирую? Выдохнуть надо, что Рапунцель эта больше в моей жизни не появится. И чего греха таить, будь у меня под рукой пистолет, я бы сама ей мозги вышибла, попадись она мне, сука белобрысая.
— Ну, так что, в больницу едем завтра? — спрашивает Аннабель, так и не дождавшись ответа на предыдущую реплику. Я рассеянно киваю. — Вот и славно, Молли. Хорошо все будет, ты, главное, не унывай, — улыбается она.
Легко сказать, мрачно думаю я. Тревожных мыслей своими рассказами добавила, а потом
