— Зачем?
— Чтобы Софья Георгиевна могла внезапно войти в дачу. Если бы она стала стучать в дверь, Головчанский или через окно улизнул бы, или придумал что-нибудь другое. У него в таких делах был богатый опыт. По себе знаю…
— Выходит, это Софья Георгиевна отравила мужа?
Огнянникова резко вскинула голову и испуганно посмотрела на Бирюкова:
— Я не подсказывала, что ей делать. Просто сказала, мол, говорит ваша доброжелательница. Возьмите на своем крыльце ключик и тихонько войдите в дачу Тумановых. Там увидите мужа и еще кое-кого… Больше — ни звука, сразу трубку положила.
— Даже не сказали, с кем там Головчанский?
— Нет. Если бы я упомянула Надю Туманову, Софья Георгиевна не поверила бы и никуда бы не пошла среди ночи.
— Значит, она все-таки пошла?..
— Да. Я проследила за ней до самого кооператива. Домой за полночь вернулась, когда дождь проливной хлынул.
Все логично, все обстоятельно выглядело в показаниях Анны Леонидовны. Теперь даже можно было объяснить появление мокрых следов на лестничной площадке перед квартирой Огнянниковой, которые видел Хачик Алексанян, возвращавшийся от Тоси Стрункиной и хотевший обсушиться у будущей жены. Не хватало самой «малости» — доказательств, подтверждающих, что дело происходило именно таким образом, как рассказала Анна Леонидовна.
— Зачем же вы придумали поездку в Прибалтику, потерянный кошелек, ночь в аэропорту? — спросил Бирюков.
— Со страху огород нагородила, — глядя в пол, ответила Огнянникова. — В воскресенье тетя Дуся Демина рассказала мне, что видела, как мертвого Головчанского от Тумановых увозили. У меня внутри похолодело. Вот, думаю, натворила дел…
— Откуда Софья Георгиевна узнала подробности о семейных перипетиях Тумановых?
— Это я после по телефону ей рассказала. Мне до сих пор не верится, что именно Софья Георгиевна отравила мужа. Она ведь жила за Головчанским как королева. Чтобы такого мужа потерять, надо быть круглой дурой, а Софья Георгиевна — не дура. По-моему, тут Надя Туманова руку приложила…
— Почему Надя?
— Потому что по себе знаю, насколько Головчанский прилипчив был и как трудно было от его ухаживаний избавиться.
— А такое чувство, как ревность, вам незнакомо?
— Не знаю… — Огнянникова потупилась. — Я никого по-настоящему не любила. За Олега выскочила, чтобы в девушках не засидеться, а после… трепачи всякие ко мне липли. Откуда тут ревности появиться…
— Давайте, Аня, кое-что уточним… — Бирюков щелкнул шариковой авторучкой. — Первое. С Деминой беседовал наш оперуполномоченный, следователь ее допрашивал, однако Евдокия Федоровна ни словом не обмолвилась о том, что сын купил у вас дачу…
— Это я попросила тетю Дусю молчать, пока не уеду из райцентра, — быстро проговорила Огнянникова. — Боялась, Головчанский что-нибудь подлое сделает. Он помогал мне доставать материалы для дачи и, если б узнал, что я семьсот рублей за его услуги выручила, наверно, со зла поджег бы не только мою дачу, но и весь кооператив.
— Второе, — опять заговорил Антон. — Почему лишь после смерти Головчанского решились с Хачиком подать заявление в загс?
Огнянникова вспыхнула, словно вопрос оказался для нее крайне неприятным:
— Заберу я это заявление назад… А почему решилась… Хачик уговорил. На днях спросила его: «Как твои родители отнесутся ко мне, если узнают, что ты женился на чужой жене?» Он глазом не моргнул: «Была чужая — стала своя. У нас, понимаешь, только на девушках жениться можно, да?» После такого великодушного жеста со стороны Хачика и решилась я пойти в загс.
— И последнее. Действительно собрались сегодня в Прибалтику ехать?
— Какая там Прибалтика… — Огнянникова прикусила ровными белыми зубками нижнюю губу и отвернулась. — Хотела у подруги в Новосибирске до конца отпуска отсидеться. Я раньше часто по выходным дням у нее от Головчанского скрывалась.
Бирюков помолчал:
— Придется, Аня, из райцентра пока никуда не уезжать. Вы можете в любой момент понадобиться следствию.
— Я рассказала все, что знаю.
— За это спасибо, но могут быть уточнения, очные ставки и тому подобное…
— А сейчас что мне делать? — робко спросила Огнянникова.
— Сейчас переговорю со следователем. Если у него не будет к вам срочных вопросов, можете идти домой. Когда понадобитесь — вызовем.
Бирюков снял телефонную трубку и набрал номер Лимакина. Тот ответил так быстро, как будто с нетерпением ждал звонка:
— Что у тебя, Игнатьевич?
— Есть кое-какие новости, — неопределенно ответил Антон.
Следователь вздохнул:
— У меня, наверное, их больше. Демина наконец-то откровенно заговорила. Словом, приходи, посоветоваться надо.
— Анна Леонидовна тебя не интересует?
— Интересует, но… пока предупреди, чтобы никуда не уезжала.
— Уже предупредил.
— Тогда приходи, жду.
Бирюков, положив трубку, сказал:
— Вот так, Аня. Пока можете быть свободны.
— Спасибо, — чуть слышно поблагодарила Огнянникова.
Следователь Лимакин допрашивал Демину в присутствии прокурора. Евдокия Федоровна, вторично предупрежденная об ответственности за ложные показания, на этот раз, видимо, решила не искушать судьбу. Без дополнительных вопросов она рассказала, как в пятницу вечером ее сын купил за семьсот рублей у Огнянниковой дачный сруб, как после этого они втроем недолго поговорили о жизненных пустяках, а потом Евдокия Федоровна и сын пошли из кооператива домой, в райцентр, а Огнянникова Аня зачем-то осталась на своей дачке.
Где-то перед полночью к Деминой постучалась Софья Георгиевна Головчанская, одетая совсем легко, в темной юбке и белой кофточке с короткими рукавчиками. Она передала Евдокии Федоровне ключ от своего дома и попросила Демину пойти туда, покараулить, чтобы спящий Руслан — если проснется — не испугался. Была при этом Софья Георгиевна будто бы не в себе: очень взволнованная. На вопрос Деминой — что, Сонечка, случилось? — только рукой махнула. Евдокия Федоровна пришла в особняк к Головчанским, заглянула в детскую — мальчик спокойно спал. Не включая электричества, она прикорнула на диване.
Софья Георгиевна заявилась уже под утро, мокрешенькая насквозь, и попросила Евдокию Федоровну никому не говорить о ее ночной «прогулке». Выпытывать Демина ничего не стала, хотела тут же отправиться домой, но на улице лил такой сильный ливень, что пришлось остаться у Головчанских до рассвета. Утречком Евдокия Федоровна слегка позавтракала с Софьей Георгиевной, которая молчала словно онемевшая, заглянула на часик домой и отправилась в кооператив. Вскоре после того, как она туда пришла, подкатила милиция с прокуратурой. Когда же Демина увидала, как из дачи Тумановых вынесли мертвого Александра Васильевича, она сразу подумала, что беду эту сотворила ночью Софья Георгиевна, но никому о своей страшной думке не сказала ни словечка.
— Видишь, насколько круто повернулись обстоятельства, — закончив пересказ показаний Деминой, сказал Бирюкову следователь.
Антон побарабанил пальцами по столу:
— Похоже, подбираемся к конечному результату.
— Что «Лапушка» говорит?
Бирюков пересказал содержание разговора с Огнянниковой. Лимакин недоверчиво усмехнулся:
— Не сочиняет?
— Возможно, по инерции где-то и приукрашивает свое поведение, но главное, Петя, мне, кажется, удалось доказать Анне Леонидовне бесперспективность лжи.
— Вообще-то теперь понятен импульс, толкнувший Софью Георгиевну на преступление. Не позвони ей Огнянникова и не подбрось ключ на крыльцо… Слава Голубев сейчас в больнице, с минуты на минуту доставит Головчанскую сюда.
— Психиатрическую экспертизу провел?
Следователь утвердительно кивнул:
— Врачи дали заключение, что Софья Георгиевна здорова и никогда не страдала психическими заболеваниями.
— Демина где?
— В соседнем кабинете. Думаю, очная ставка потребуется.
— В этом можно не сомневаться.
За дверью послышались шаги. Легок на помине, Голубев заглянул в кабинет и доложил:
— Прибыли…
Тотчас в дверях показалась Софья Георгиевна. В ярком, огненного цвета платье, она, казалось, полыхала гневом. Не поздоровавшись и словно не заметив сидящего за столом следователя, Головчанская резко обратилась к Бирюкову:
— Когда прекратятся издевательства надо мной?
— Здесь, Софья Георгиевна, вопросы задает следователь, — ответил Антон и показал на стул около следовательского стола. — Садитесь, пожалуйста.
Головчанская послушно села. Руки ее затряслись мелкой дрожью, а лицо покрылось нервными пятнами, как будто она с великим трудом сдерживала негодование. Сорвавшимся голосом сказала:
— Позовите прокурора.
