– Это… Как же это? – нарушила ошеломленное молчание тетя Шура. Она сделала шаг к Женьке и наклонилась, вглядываясь в лицо охотника. – Господи, Женечка, как же так?!
– Твою мать! – раздался сзади хрипловатый голос Виктора, успевшего прийти в себя. – Так ты операцию сделала? По смене пола? Я прав, Степан Иванович?
Капица молча кивнул, не сводя глаз с охотника, кривящего губы в странной усмешке.
– По смене пола? – Тоня сначала услышала слова, а потом поняла, что сама их произнесла, повторив эхом вслед за мужем.
– Что вас, собственно, так удивляет? – усмехнулся Женька, и тетя Шура отскочила назад, а Капица повел пистолетом, хотя охотник не шевельнулся. – Квартирку воронежскую пришлось продать, конечно, да только она ведь мне и не нужна уже была. Это было неприятно, но не так уж и сложно. Я имею в виду саму операцию. А все дальнейшее – уколы, гормональные препараты – было гораздо неприятнее.
– Зачем? – прошептала Тоня пересохшими губами. – Зачем вам это все?
– Как зачем? – удивился Женька. – Чтобы убить Витьку, конечно.
Слова охотника прозвучали так обыденно и естественно, что на секунду Тоня и сама удивилась: как же она не поняла? Разумеется, чтобы убить ее мужа.
– Убить меня? – раздался голос Виктора. – Не получилось, Женечка. Совсем ничего не вышло, мисс Басманова.
– Не получилось, – согласился Женька. – Степан Иванович помешал. А ведь жену твою я уже почти спровадил… – В голосе его звучало сожаление. – Жаль, жаль. Конец я тебе приготовил занимательный.
– Можно узнать, какой именно? – иронично осведомился Виктор.
Женька промолчал и только бросил взгляд на Тоню, не сводившую с него глаз.
– Антонина Сергеевна, отойди-ка подальше, – резко сказал Капица. – А я на твое место сяду. Пока Коломеев с дружиной не подъехал, подержу-ка я тебя, милая Женечка, под прицелом.
– Я тебе не милая Женечка, – отозвался охотник. – Ты документы мои видел? Читать умеешь? Там все написано.
– Значит, хочешь все-таки мужиком быть, – хмыкнул Виктор. – А мужичонка-то из тебя получился хреновенький!
Первый раз за все время Женька перевел взгляд на Виктора и неожиданно улыбнулся.
– Не хреновенькими, Витя, мои братья были. А я уж… какой получился. Все лучше, чем бабой быть.
– Женя, Женя, ты что! – очнулась тетя Шура. – Ты что говоришь! Неужели это ты их… Твоих рук дело… Трое забытых… Да за что же, господи?!
Женька задумчиво посмотрел на нее и помолчал. Потом, качнув головой, произнес:
– Как за что, тетя Шура? За дело. Их нужно было убить, обязательно, – в его словах звучала глубокая убежденность. – Во-первых, чтобы Витеньке нашему подарить, а во-вторых, потому что они мешали.
– Чем же они тебе, сволочь такая, мешали? – не выдержал Капица.
– Глашка узнала меня, у нее всегда память хорошая была на лица, – обстоятельно пояснил охотник. – К дому Степаниды пришла, начала глупости всякие расспрашивать, а у самой глаза пакостные-пакостные. Не ровен час, проговориться могла. Да и вообще, дрянная бабенка была, таким на свете и жить незачем. Что в детстве мерзости творила, что сейчас… С ней легко все получилось. – Женька улыбнулся. – Сказал ей, что встретиться хочу, она и попалась. Думала, должно быть, душу ей начну открывать, тут она с меня легкие деньги и потянет. Глупая, глупая…
Он глянул куда-то за Тоню, и та похолодела. Взгляд был такой странный, будто Женька видела что-то, невидимое всем остальным. Тоня обернулась, но за спиной никого не было.
– А Мысин чем тебе не угодил? – подал вновь голос Капица. – Или он тоже дрянной человек был?
– Он понял, – неожиданно ответила за Женьку Тоня. – Он же занимался пластической хирургией. Правильно?
Все удивленно посмотрели на нее, и только Женька сидел спокойный, медленно кивая головой.
– Да, Антонина Сергеевна, все правильно. Глупость большую сделал ваш Аркадий Леонидович. А поначалу я подумал, неплохой мужик! Нет, плохой. Он, видать, начал догадываться, когда про дверь со мной разговаривал. А стал ему дверь делать – подумал: чего он все ко мне приглядывается? Потом он ко мне зашел, намеки странные делал, да не выдержал и предложил в своей клинике кое-что подправить. Ну не глупость ли, а, Степан Иванович?
Капица сглотнул и глухо ответил:
– Дорого же он за свою глупость заплатил!
– По счету, – невозмутимо сказал Женька. – А то, не ровен час, пошел бы с кем ни попадя делиться открытием, а там и до беды недолго. Зачем же оно нам нужно было? Вовсе даже и незачем. Опять-таки, второй подарочек подвернулся. Понравился тебе второй подарочек, а, Вить?
– Мразь ты какая, – прошептал Виктор, побледнев. – Псих законченный!
– А Графка, значит, у тебя третьим подарочком был? – поинтересовался Капица.
– И третьим, да и вообще… Он же с самого начала все знал, Евграф-то. И радовался, ой как радовался! Так хотел, чтобы поскорее закончили все с Витенькой нашим… Только он же сумасшедший был, Евграф Владиленович, ну и начал фокусы всякие выкидывать. То к Антонине Сергеевне начнет приставать с намеками лишними, то вовсе пойдет в окна заглядывать. А то совсем учудил, бедолага, – в Андрюхин дом залез и с чердака подсматривать стал за нашим садом. В общем, вред от него большой мог быть, а пользы никакой. Да он, в общем-то, радовался. Все равно подыхать, так уж со смыслом.
– Вот почему мне казалось… – начала Тоня, поняв, кто смотрел на нее из глухой стены.
– Про вас разговор особый, Антонина Сергеевна, – оборвал ее Женька. – Вы мне благодарны должны быть – если бы не я, Графка вам здорово бы кровь попортил. А вы вместо того по чужим участкам пошли шастать.
Не веря своим ушам, Тоня смотрела на это существо, говорившее о благодарности.
– Вы трех человек убили, – тихо сказала она. – Я вам должна быть благодарна?
– Трех человек? – Женька с искренним недоумением смотрел на нее. – Да из них двое и вовсе были почти что нелюди. Вот ваш муж куда больше народу убил, так вы же с ним живете и ребеночка от него пытаетесь заделать!
– Заткнись! – выкрикнул Виктор, пошел было на Женьку, но Капица вскочил со стула, и Виктор остановился.
– Нет, Вить, не заткнусь, – покачал головой охотник. – Пьеску я для тебя придумал, с хорошим таким концом. Почти как ты для нас тогда, в детстве. Жаль, что доиграть не получилось. Ну да ничего, то, что вышло, ты тоже надолго запомнишь. Слишком много душ на твоей совести, Витя, слишком много. Еще и домик наш решил купить… Будто мало тебе того, что ты его хозяев повывел…
– Никого я не повывел! – прорычал Виктор. – А братья твои всю жизнь идиотами были. Человека живого сжечь – это же догадаться надо было!
– Витя! – крикнула Тоня. – Перестань!
Лицо Женьки страшно исказилось. Какую-то долю секунды казалось, что он бросится на Виктора, и Капица приготовился стрелять, но охотник овладел собой и расслабился. Потом закрыл лицо руками, и в комнате раздался странный звук.
«Рыдает!» – ужаснулась тетя Шура. Но тут Женька отнял руки, и они увидели, что он смеется.
– Ты… ты что? – отшатнулся Виктор. Видеть этого человека смеющимся было еще страшнее, чем яростным.
– Ничего, Витя, ничего… – утирая слезы рукой, ответил Женька. – Да, братья мои покойные идиотами были.
– Побойся бога! – не выдержала тетя Шура. – Мишка же твой живой!
– Идиотами, идиотами, – продолжил охотник, не обращая внимания на ее слова. – Тебя очень слушали, Витенька. Ты же кого угодно мог заставить сделать то, что хотел, правда? Ты же у нас был самый умный! Вот ты их и подбил, а сам дома остался.
– Они меня сами уговорили! Они…
Женька засмеялся, и Виктор оборвал фразу на полуслове.
– Уговорили… – протянул Женька с кривой улыбкой. – Они тебя уговорили… – Он вздохнул и сцепил руки в замок. – Глаз не в силах увеличить шесть на девять тех, кто умер, кто пророс густой травой… Я ведь столько книг облазил, Витя, пока нашел-таки этот стишок! Мне понравился, знаешь. А тебе?
Он поднял глаза на Виктора, но тот молчал. Молчала, прижав в ужасе руки ко рту, тетя Шура; молчал Капица, крепко сжимая пистолет и матеря про себя задерживающегося Коломеева. Тоня стояла неподвижно, как окаменевшая, шевеля губами и повторяя про себя слова: «Впрочем, это не впервой».
Пятнадцать лет назад
Внутри была пустота. Такая, словно Женьку выскребли изнутри чем-то, что оставило нетронутой одну оболочку, но аккуратно, как скальпелем, срезало с нее изнутри и мясо, и кости, и мысли, и чувства. Все ощущения. Осталось одно воспоминание, не вызывающее никаких эмоций, – беззубое лицо со слезящимися глазами.
Она не могла ничего сказать, пока глядела на него, потому что это был не Мишка. Мишку она бы узнала. Избитого, изуродованного, искалеченного… Любого. Но в человеке, стоящем сейчас напротив нее, рядом с молчаливым охранником в форме, не было ничего от ее старшего брата, кроме внешнего сходства. Ничего.
