Одним словом, с работы в этот день мы расходились в гораздо более радужном настроении, чем приходили. Впрочем, конец рабочего дня сам по себе может служить повышению настроения.
Во вторник до обеда у меня было до некоторой степени свободное время, так как доктор Летова должна была начать прием своих маленьких пациентов только в два часа дня, а мы запланировали для начала заснять наших героинь на их рабочих местах. Что до остальных дам, то госпожа Волкова вчера вечером отбыла в командировку и должна была вернуться только в среду, а Алевтина Семеновна маялась пока насморком, пообещав лично позвонить нам, как только ей станет лучше.
В нашем кабинете Лера общалась с Федей — ребята увлеченно обсуждали пользу сыроедения и вегетарианства, а Галина Сергеевна, как всегда, опаздывала. Я поздоровалась с молодежью и только успела снять пальто и усесться за свой стол, как в дверном проеме нарисовался Валера.
— Всем привет, — бросил он. — Ирина, выгляни на минуточку.
— В чем дело, Гурьев? — спросила я его, выйдя в коридор.
— Есть новости.
— И какие?
— Печальные: в морг поступил труп женщины с характерными признаками отравления цианидом. Причем труп этот пролежал дома три дня.
— Кошмар какой!.. — проговорила я потрясенно. — А кто она?
— Пенсионерка, Александра Богдановна Кочетова, — Валерка посмотрел на меня с таким выражением, будто эта фамилия должна была меня заинтересовать.
— Валера, я не совсем понимаю, какое отношение могла иметь ко всему этому делу какая-то пенсионерка.
— Ирка, я на тебя поражаюсь! — воскликнул Гурьев. — Александра Богдановна была одним из самых активных членов Комитета солдатских матерей. Она плешь проела сотрудникам всяческих инстанций, добиваясь эксгумации трупа своего сына, погибшего в Чечне.
— Господи, зачем ей это было надо? — изумилась я.
— В том-то и дело, что четких причин покойная не называла, твердила, как ненормальная, что уверена в том, что ее сын жив, а в цинковом гробу привезли чужое тело.
— Какая-то странная история… — протянула я. — Ты думаешь, что все это как-то связано с нашим делом?
— Уверен, Ирина, уверен. Покойная что-то знала…
— Валера, а почему она пролежала, как ты говоришь, три дня?
— А она одна жила: муж давным-давно умер, единственного сына год назад убили, из всех родственников остался только брат. Вот он-то и обнаружил сестричку. Она не приехала к нему в субботу на день рождения, Иван Богданович прождал все воскресенье, а в понедельник поехал выяснять, что случилось с сестрой.
— А цветок там фигурировал? — спросила я.
— Думаю, что был, да сплыл. Брату, как ты понимаешь, сначала было не до этого, а после нашего визита к военкому… — Гурьев многозначительно помолчал. — Пройдет теперь у милиции этот случай как самоубийство на почве старческого маразма и помешательства на навязчивой идее.
— Валерка, ты бы с братцем поговорил. Может быть, у Кочетовой остались какие-нибудь важные документы?
— Сейчас не получится: ему еще сестру хоронить, а вот к концу недели попробую. Он как раз начнет наследство разбирать, вот я с ним и встречусь. Я его соседа хорошо знаю, он меня Ивану Богдановичу и представит как-нибудь деликатно, а там посмотрим.
— Больше у тебя новостей из морга, надеюсь, нет? — спросила я замолчавшего Гурьева.
— Пока, слава богу, нет. А у тебя что нового?
— А что у меня может быть нового? — пожала я плечами. — Работаю, реабилитируюсь в глазах шефа. Да, вот еще что: Пашка вчера вечером звонил из больницы, Кате лучше, возможно, она скоро придет в себя.
— А вот это действительно здорово, — обрадовался Валера, а потом вдруг помрачнел: — Слушай, Ирин, я ведь совсем не подумал: ей могут помешать выздороветь, дело-то крайне серьезное.
— Ты прав, — похолодела я. — А что же делать?
— Честное слово, не знаю. Пост милиции возле ее палаты поставить не получится, а нанять охрану у нас средств не хватит. Телохранитель-профессионал дорого стоит, мы не потянем, даже если все вместе скинемся.
— Слушай, Валера, кажется, я знаю, что надо делать!
— И что же?
— Катя рассказывала мне, что выросла в детском доме, а его директриса была к ней очень привязана. Что, если мне навестить эту самую директрису и попросить, чтобы она организовала со своими подопечными постоянное дежурство у Кати?
— Ну попробуй, — как-то неуверенно согласился Гурьев. — Я, правда, сомневаюсь, что директриса согласится на это…
— Эх, Валерка-Валерка, — покачала я головой, — как ты все-таки плохо думаешь о людях!
— Я о них хорошо думаю, — буркнул он, — ровно настолько, насколько они этого заслуживают.
— Значит, тебе мало хороших людей попадалось!
— А у меня специальность такая. Это тебе нужны хорошие и счастливые, а мне чем хуже тип, тем интереснее репортаж!
— Да понимаю я все, понимаю. Не горячись, ладно? Я все-таки попробую обратиться в детский дом.
— Давай, только не забывай, что тебе шеф говорил.
— Да уж не забуду! В обеденный перерыв поеду. Ой нет, не получится: нам к двум часам героиню снимать в первой детской поликлинике. Что бы такое придумать, а?
— Вот уж не знаю. Тут я тебе не помощник. О, шеф идет, разбегаемся!
Валерка с видом по горло занятого человека пошел прочь, а я юркнула за дверь, даже не обернувшись в сторону шефа. Подождем пока светиться. В кабинете за время моего отсутствия ничего не изменилось: Лера и Федя все так же мило беседовали, видимо, у них нашлась масса точек соприкосновения.
Через несколько минут объявилась Галина Сергеевна, как всегда, с дежурной фразой:
— Я не опоздала?
Федя чуть было не попал впросак, когда взглянул на свои наручные часы и собрался сообщить, на сколько именно опоздала Галина Сергеевна. Однако Лера была начеку и опередила парня:
— Практически не опоздали.
— Вот и хорошо. — Удовлетворенная ответом, наша режиссер прошествовала к зеркалу.
— Галина Сергеевна, — обратилась я к ней, — мне нужна ваша помощь. Вернее, не только ваша. Мне нужна помощь всех вас, мои дорогие коллеги.
— А в чем дело?
— А дело в том, что, как вы знаете, Кате стало лучше. Но кое-кому это может не понравиться, и эти кое-кто постараются сделать так, чтобы ей стало хуже. Мы с вами должны этому помешать.
— Ирина, — вздохнула Галина Сергеевна, — мы все хотим, чтобы Катя выздоровела, но я не представляю, что мы можем для этого сделать. Особенно — как мы можем кому-то помешать, когда должны работать.
— У меня созрел план, — сказала я, — но для этого вы должны сегодня до или после съемок съездить со мной в детский дом, где воспитывалась Катя.
— Ничего не понимаю, — растерянно проговорила моя начальница. — При чем тут детский дом?
— Сейчас поймете…
Пока я объясняла коллегам свою идею, Лера полушепотом сообщила Феде содержание, так сказать, предыдущих серий. Кое-что оператор, конечно, знал: слухи, конечно, гуляли по телецентру, но не все. Дослушав меня, все согласились помочь, никому поездка в детский дом не показалась бессмысленной тратой времени. Ну а в Костином согласии я и не сомневалась. Конечно, если бы это все происходило до предупреждения Евгения Ивановича, я бы съездила одна, но сейчас мне необходимо было прикрытие коллег.
Лера отправилась искать Костю, чтобы выяснить у него, когда ему будет проще осуществить мою идею: до съемок или после. Вернувшись, она сообщила, что, как и ожидалось, Костя меня поддерживает и сразу после съемок мы поедем в детский дом.
Наша группа, воодушевленная возможностью сделать что-то полезное, пока что занялась своими непосредственными обязанностями: Федя пошел проверить аппаратуру, а наше женское трио обдумало и скорректировало сюжет предстоящих съемок. В половине второго мы уже подъезжали к первой детской поликлинике.
Евгения Андреевна уже была на месте, так как мы договорились встретиться с ней немного пораньше: когда приходится проводить съемки в госучреждениях, неизбежны всякие непредвиденные нюансы — это вам не свежеотремонтированный офис крутого бизнесмена. Короче, нам пришлось немножко погулять по кабинетам, чтобы выбрать наиболее пристойный и хорошо освещенный. Что поделаешь: иногда приходится стряпать потемкинские деревни. Евгения Андреевна не возражала против кратковременного переезда в кабинет главврача, хозяйка кабинета сначала пыталась протестовать, но, узнав, в чем дело, и пару минут пообщавшись с Лерой, сдалась. Все-таки мы снимали передачу не о проблемах плохого обеспечения детских больниц, а праздничную передачу о женщине, счастливой в своем предназначении.
Галина Сергеевна тем временем выбрала из сидящих в коридоре мамаш с детишками самую привлекательную женщину с симпатичным ребенком, а Федя поснимал эту мадонну на пробу, чтобы выяснить, как она будет смотреться в объективе.
