— Но в гости я вас не звал.
— А я не в гости. Я у вас и порог не переступлю.
Он действительно оставался на площадке, пружиня и раскачиваясь на крепких коротких ногах.
— Что же вам нужно?
— Это вам нужно знать! Думаете, я не знаю, кто у вас прячется?
— У меня никто не прячется.
— Меня не обманете! Мне Марина сказала.
— Если вы про мальчика, то он у меня. Я не скрываю.
— Про мальчика! Не мальчик он, а малолетний преступник, вот он кто!
— А вы?
— Что?!
— Вы кто такой? Как ваши действия расценивать? Какое вы право имели человека среди ночи хватать?
Лукьянов дернул ртом, будто собирая слюну, чтобы плюнуть. Интересно, куда? На пол или на меня прямо? Говорят, есть племя в Африке, где плевок за дружелюбие почитается. Но этот человек был не из того племени. Он сдержался и слюну проглотил. Если бы Лукьянова в эту минуту увидел приветливый дикарь, он бы заключил, что проглотивший слюну человек относится ко мне крайне недоброжелательно, И не ошибся бы.
— Вот он что вам напел. А зачем его хватали, он сказал?
— Да.
— Все сказал?
— Все.
— Интересно.
— Что интересного? У вас же запись есть.
— Есть. Так что прячьте его — не прячьте, не спрячете.
Я, признаться, хотел откликнуться просто, предложить братцу катиться на все четыре стороны или даже подальше, потому что кассете его копейка цена, и мальчик во всем уже признался, но именно наглость Лукьянова сдерживала меня. С сестрицей намаялся, и в новые отношения вступать сил не было. А жаль. Потом оказалось, что некоторую ошибку я допустил, воздержавшись от грубости.
Опросил только:
— Все у вас?
— Я предупредил.
— Спасибо.
Что было еще говорить! А он стоял, покачиваясь, хотя и не пьяный; видно, манера такая была.
— До свидания.
— Погодите. Вы зачем его здесь держите?
Мимо нас неторопливо прошла молодая женщина с сумкой, пошла вверх. Видно, прочитала, что на верхние этажи ходить пешком полезно, сердце тренировать. Жаль, я всю молодость внизу прожил, наверно, сейчас не теснило бы слева.
— Я вам объяснений давать не собираюсь.
И я потянулся к дверной ручке, чтобы покончить с препирательствами.
— Погодите, — повторил Лукьянов, меняя тон. — Вы мальчишку в самом деле прячете? Жалеете? Вот этого я не ожидал.
— Почему прячу? Он сам домой не хочет.
— Не хочет? Знаю. С мамой не в ладах.
— Послушайте…
— Не нужно, не нужно. Думаете, я ему враг? Я ведь кассету куда следует не переправил.
Если бы не недавний разговор с Сосновским, я бы Лукьянову не поверил. Но он говорил правду.
А вот почему, почему сам тон его изменился и вместо злобы сочувствие прозвучало, этого я понять не мог. Подумал только — не все же люди отъявленные мерзавцы!
Мысль, конечно, тривиальная. И неоспоримая. Далеко не все. Наоборот, подавляющее большинство людей вовсе не мерзавцы. Однако «не все», увы, еще не означает «никто», что часто забывается. Есть мерзавцы, есть, никуда не денешься, хотя внешне они обычно очень похожи на всех остальных. Никакой униформы не носят, не говорю уже о клейме или рваных ноздрях. И опознать мерзавца на глаз бывает трудно, особенно если сам не такой.
Трудно, но голову все-таки на плечах иметь не мешает. Пусть интуиция дело тонкое, однако в голове-то у меня необходимая предварительная информация была, знал ведь и о похищении, и о том, что отец Анатолия с Лукьяновым был связан и погиб… Вот эту информацию и следовало прежде всего в мозгу переработать, а я, как павловская собака на звонок, на фальшивую интонацию клюнул.
Да, не все мерзавцы. Но отдельные, нетипичные, как мы говорим, существуют, и один из них стоял передо мной. Именно нетипичный, отдельный. Я, между прочим, повторяю эти слова без всякого сарказма или юмора, Потому что мерзавец мерзавцу тоже рознь и далеко не каждый из них убийца. А передо мной стоял такой именно, то есть в полном смысле «отдельный», только клейма он, конечно, на лбу не носил, и я не понял, насколько человек этот опасен, как говорится, рассиропился, поверил в его «смягчение». А что, если он выбросит свою дурацкую пленку? Это же на судьбу мальчика повлияет положительно, одно чистосердечное признание останется.
— Я верю, что вы не враг. Да и какой толк в мести подростку! Черновола вам не вернуть, а мальчишка и так настрадался.
— Настрадался? — переспросил Лукьянов.
Слово это произнес он со странной какой-то интонацией, будто не совсем понимал, что оно значит.
— Он же отца лишился.
— Ага.
— А вы с ним так…
— Не одобряете?
— Да разве можно?
— Все можно.
Тут он свое кредо высказал, но я его не впрямую понял, а отнес за счет полемического задора.
— Не горячитесь!
— Да нет. С чего вы? Значит, у вас он. Дрожит небось?
Толя не дрожал, но думаю, я не соврал, когда сказал Лукьянову:
— Нужно понимать его положение.
— И понять можно.
Я обрадовался.
— Значит, не будете отсылать пленку?
— Зачем отсылать?
— Спасибо! Это очень хорошо.
Лукьянов усмехнулся.
— Я лично завезти собирался.
— Да что ж вы за человек такой!
— А о неотвратимости наказания слыхали?
Кажется, он подсмеивался, но ради мальчика я готов был стерпеть.
— Толя уже наказан.
Лукьянов сменил насмешку на милость.
— Ну, ну… Что вы меня за изверга держите? Конечно, пацан моего друга убил. Но правильно, человека не вернешь. Я подумаю. Ладно?
— Что вы имеете в виду?
Лукьянов простодушно развел руками.
— Как лучше сделать.
«Он грубый, но в душе человек не злой». А простодушный-то был я, а не он.
— Давайте так, — предложил братец. — Я подумаю, а вы не бойтесь.
— Сколько ж вам на размышление нужно?
— Недолго. До завтра. Если надумаю, завтра вам эту пленку завезу. По рукам?
— По рукам? Значит, и я для вас что-то сделать должен?
Сознаюсь, я испугался, что он попросит подписать все-таки письмо, и, стыдясь, прикинул, не согласиться ли, все-таки о мальчишке пекусь. Но Лукьянов тут же пристыдил меня.
— Мне от вас ничего не нужно. Одно пожелание — пусть парень здесь заночует. Они с мамашей, объединившись, что-нибудь глупое придумают. Против меня. И тогда хочешь не хочешь, понимаете?
В словах его мне послышался резон. В самом деле, пусть Толя еще побудет. Вернется, когда тучи чуть разойдутся…
— Конечно. Он и собирался у меня быть.
— Вот и сладились. Очень хорошо. Я больше зла не держу.
Чего не добьешься под маской добра! Добро обезоруживает, и я проморгал, не понял, что на глазах у меня происходит метаморфоза неправдоподобная. Позвонил Лукьянов в мою дверь волком, а сейчас хоть руку ему пожимай, с благодарностью кланяясь. Но до такого он меня не согнул. Пожалел? Нет, поостерегся перегнуть палку. Чутье-то волчье…
— Значит, уговор дороже денег.
— Да, да. И я не сомневаюсь, вы приняли справедливое решение. Жду вас завтра. Хотя зачем вам возить эту пленку? Позвоните и все. А пленку выбросьте в мусоропровод.
— А если припрячу? Обману?
— Шутите? Зачем?
— Шучу. Не беспокойтесь. Но мальчишка до завтра у вас, железно?
— Я же сказал.
— До скорого!
— До завтра. А сестру вы зря обидели.
И Лукьянов пошел, не дожидаясь ответа на последнюю реплику, за что я к нему дополнительную признательность почувствовал. Он не стал вызывать лифт. Пошел пешком, гулко ступая по лестнице твердыми каблуками.
Но вот топот затих. Я прикрыл входную дверь. А другая дверь одновременно скрипнула у меня за спиной. Кабинетная. Я давно собирался смазать петли, да все руки не доходили.
«Толя слышал наш разговор. Тем лучше».
И я вошел в кабинет.
Мальчик стоял, положив руку на край письменного стола.
— Слышал?
— Да, подслушивал, — уточнил он откровенно.
Я подумал, что за последнее время мальчик превратился в ищейку. Необходимость, конечно, но привычка не очень хорошая. Однако сейчас не до морали было. Благодушие распирало.
— Неплохо получилось, как думаешь?
— Не знаю.
— Он понял, что глупость учинил. Кажется, он не такой уж злодей.
Толя, я видел, со мной был не согласен, однако и не возразил.
— Молчание — знак несогласия?
— Я ему не верю.
Можно было его мнение воспринимать как чисто возрастное упрямство, и я об этом подумал, но не мог и о другом не думать. Это же его, Толю, хватали на улице, неволили в машине, это с другом Лукьянова, с Черноволом, беда в семью пришла и ее разрушила.
— Я тебя понимаю, Толя, но что сейчас говорить… Ты и сам домой не собирался. Подождем, есть смысл. Если он откажется от своей затеи, будет лучше, я уверен.
Толя молчал.
— Отдыхай пока. Кстати, из астрономии… У меня где-то есть биография Лапласа. Найти?
