Голос ее затих; она протянула руку, выронив на ступеньки шляпу Маргарет Тарлтон. Генри взял ее за руку. Ратлидж молча смотрел на них. Генри покосился на Ратлиджа; его лицо исказила напряженная, жалкая улыбка. Он понимал гораздо больше того, что ожидала от него мать.
Миссис Долтон повела сына вверх по лестнице.
— Ее нельзя отпускать одну! — быстро сказала Аврора.
— Ничего страшного. Ему она не причинит вреда. И себе тоже. Пойдемте, я провожу вас домой, а потом вернусь в дом священника. Когда приедет Хильдебранд, Генри уже заснет.
— Вы ей верите? — спросила Аврора. У нее сильно дрожали руки; пламя свечи металось по стенам.
— Да. Я начал подозревать ее после того, как пропала эта проклятая шляпа. — Все помнили, что Генри разговаривал с обеими жертвами, но не придали этому значения… Шоу казался гораздо опаснее, чем Генри. Но у Шоу не было повода убивать Бетти Купер… такие причины могли быть у Саймона или Авроры. Или Элизабет Нейпир…
У лестницы Ратлидж нагнулся за шляпой и сказал:
— Однажды я видел, как Генри держал в руке птичку. Он вел себя странно, по-детски. Возможно, он в самом деле пугался женских криков и просто хотел, чтобы они замолчали. Но Генри ни за что не стал бы бить их по лицу, пока они не умерли. А его матери пришлось — чтобы заткнуть им рот. Генри не сумасшедший. Просто потерял большую часть рассудка. Лишился способностей и навыков, которыми когда-то обладал.
Взяв ее за руку, он помог ей подняться по крутым, крошащимся ступеням. Под землей ее духи пахли сильнее — наверное, оттого, что она была расстроена.
— Теперь вы расскажете, где нашли шляпку? — спросил он.
— На следующий день после отъезда Маргарет я пошла на ферму короткой дорогой. Шляпка лежала в кустах; должно быть, ее выронила Джоанна. Но я подумала, что ее выронил Саймон. И еще я слышала, как кто-то заводил машину, пока я была в амбаре, — она уехала, а потом приехала. Я не сомневалась в том, что в Синглтон-Магна Маргарет отвез Саймон. — Она дышала прерывисто. — Ему отчаянно нужны были деньги. Как же он… почему он не доверял мне? Я видела письмо его отца, в котором он сообщал ему о доме в Челси. И он так настаивал на том, чтобы нанять Маргарет…
Ратлидж ничем не мог ее утешить.
Когда они поднялись наверх и задули свечи, Аврора тихо и горько произнесла:
— Если бы только Саймон подождал до утра!
— Да, — тихо ответил Ратлидж, но в каменном помещении его слова разнеслись гулким эхом. — Аврора, он был хорошим человеком. Просто сбился с пути. Как и многие из нас… на войне. И не все раны видны невооруженным глазом. Вот что самое страшное. Никто не может посмотреть на нас и сказать: «Видишь, что наделала война…»
— Я так его любила! — Она наконец заплакала. — Мне казалось, он разлюбил меня…
— Что вы теперь будете делать? — не сразу спросил Ратлидж.
Еще не стихло эхо от его слов, когда она ответила:
— Если получится, открою музей. Позабочусь о том, чтобы он работал. А потом уеду подальше отсюда. Мы все некоторым образом умерли: я, Саймон, Генри, его мать, Моубрей, те бедные женщины. Думать об этом невыносимо.
Они дошли до двери. Ратлидж вернул ей ключ от музейного крыла. Она повернулась к нему и сказала:
— Дальше я пойду одна. Вы понимаете?
— Да.
— Знаете… та женщина, которую вы любили, не стоит вашего горя! Вы еще найдете свою любовь… только не потеряйте ее, как я!
И она быстро зашагала к дому. Ратлидж слышал, как туда подъезжают машины; от дома доносились встревоженные голоса. За спиной у него ярко пылало небо; ферма по-прежнему горела. Ночь освещали зловещие языки пламени.
Неожиданно на него навалились огромная усталость и одиночество.
«Ты хороший сыщик, — сказал Хэмиш, — ты лучше, чем сам о себе думаешь».
«Нет! Я спас бы его, если бы мог…»
«Да. Но он бы тебя не поблагодарил. Он умер за нее; его смерть получила смысл. Вот к чему он стремился, и так было лучше, чем умирать трусом».
Ратлидж вышел из-под тени деревьев. Он увидел, что Аврора стоит на пороге музея и отпирает дверь. Взяв себя в руки, он окликнул Хильдебранда. Нужно помешать толпе ворваться в дом. Дать Авроре время, чтобы убрать записку из-под головы мертвого Саймона. Нет смысла причинять боль там, где она не нужна.
Она остановилась, когда дверь музея распахнулась настежь, и слепо оглянулась в сторону церкви. Но Ратлидж уже стоял среди полицейских из Синглтон-Магна. Он протянул Хильдебранду соломенную шляпку, быстро и внятно объяснил изумленным полицейским, что произошло. Когда он закончил, часть их пошла в музей; другие, под руководством Хильдебранда, направились к дому священника.
Шоу стоял у калитки. Пропустив остальных, он посмотрел на Ратлиджа и спросил:
— Вы им правду сказали или наврали? Насчет миссис Долтон.
— Это правда.
Шоу потер лицо, осунувшееся, измученное.
— Я хотел кого-нибудь убить. Хотел, чтобы это оказался Нейпир. Или Саймон. Или Генри. Но даже ради Маргарет я не могу дотронуться до этой бедной женщины. Виселица станет для нее избавлением!
— Концом — да, но не избавлением.
Ратлидж завел мотор, сел в машину и спросил:
— Подвезти вас в гостиницу?
Шоу покачал головой:
— Мне нужно пройтись.
Ратлидж уехал. В ночи его фары высвечивали колеи на темной дороге. Он чувствовал себя опустошенным. Но Моубрей до сих пор сидит за решеткой. Он заслуживает сострадания. Ему надо помочь.
«Ты не мог допустить, чтобы Моубрея повесили за убийство, — сказал Хэмиш. — Он никого и пальцем не тронул. А с ней все будет хорошо. Не бойся». Неясно, кого он имел в виду — Аврору или Джоанну Долтон.
«Я не боюсь», — ответил Ратлидж. Но он знал, что всякий раз, вспоминая Джин, он будет представлять себе лицо Авроры, ее хладнокровие и типично французскую манеру пожимать плечами. Теперь они необъяснимо связаны друг с другом, потому что он, Ратлидж, чувствует свое родство с Саймоном. Перед его глазами до сих пор был пистолет; он чувствовал запах пороха и крови.
«На все милость Божия…»
И Хэмиш, перекрикивая рокот мотора и завывания ветра, ответил ему:
«Не сейчас. Пока нет».
См. «Крылья огня». (Здесь и далее примеч. пер.)
Женский институт — организация, объединяющая женщин, живущих в сельской местности.
