Клара Санчес - Украденная дочь

Почему она все время что-то выискивает в моей комнате? Раньше мне это казалось нормальным, но теперь начинало раздражать. Вероника наверняка не позволила бы своей бабушке рыться в ее вещах.

— Я нашла ее в кладовке, и мне захотелось поставить ее на письменный стол.

— Но было бы правильнее, если бы она находилась в комнате Греты. Ты ведь подарила коробочку ей.

— Бабушка, эта коробка лежала в кладовке, и я сомневаюсь, что маме она очень нужна.

— Кладовку открыть невозможно, мы потеряли от нее ключ. Как ты смогла ее отпереть?

Лили с грозным видом смотрела на меня в ожидании ответа. Возможно, людям хотелось понравиться ей не потому, что она была добродушной, ласковой и любезной, а потому, что они ее боялись.

— Бабушка, — я снова назвала ее «бабушкой», чтобы досадить, — я имею в виду не большую кладовку внизу, а место для чемоданов в моем шкафу. Я кладу туда все, чем не пользуюсь, но что не хочу выбрасывать.

Она сделала полуоборот на кресле и отправилась в свою комнату. Там Лили ждал Петре: он должен был помочь ей принять ванну.

Теперь я уже должна была сообщить руководству фирмы, что мама умерла, что я ее некоторое время подменяла в работе и что мне хотелось бы продолжать заниматься тем же. Эта фирма находилась в индустриальной зоне на юго-востоке Мадрида, и добираться туда мне пришлось довольно долго. Фирма располагалась в здании из стали и стекла. Когда я подошла, перед ним как раз сгружали с грузовика коробки. На верхних этажах здания находились офисные помещения. Девушка примерно моего возраста сказала, что очень сожалеет по поводу кончины моей мамы, потому что она была очень милой женщиной и понимала толк в торговле, и что будет лучше, если я поговорю с женщиной, которая является менеджером проекта. Я до этого момента не слышала, чтобы о моей маме говорили как об умершей какие-то чужие люди. И я впервые произносила, обращаясь к чужим людям, слова «мама умерла».

Менеджер проекта пригласила меня к себе в кабинет. Она была одета в белый халат, а волосы ее были заплетены в косу, похожую на веревку. Она не знала, как ей себя вести со мной. Я ведь сейчас не была абсолютно нормальным человеком, потому что понесла тяжелую утрату, и эта женщина смотрела на меня широко открытыми глазами, пытаясь понять, что чувствует человек, переживший подобную трагедию.

— А эта работа не помешает твоей учебе? Бетти говорила, что ты очень умная и что она хочет, чтобы у тебя была собственная клиника. Она говорила, что все, что она зарабатывает здесь, откладывает для этого. Не знаю, как бы она отнеслась к твоему намерению.

Я могла бы рассказать этой женщине, что еще даже не поступила в университет, однако это означало бы отказаться от того образа, в котором мама видела меня и в котором описывала меня другим.

— Я вполне смогу совмещать работу с учебой. Нам нужны деньги.

— Ну хорошо, ты будешь работать на тех же условиях, что и Бетти. Нам ее очень не хватает, — сказала менеджер проекта, уставившись куда-то в пустоту и как будто что-то вспоминая. — Она была очень сильной. Она даже не соглашалась, чтобы ей помогали разгружать коробки. Она продавала то, что ей хотелось продавать. Ты очень на нее похожа, хотя, по-моему, ты выше ростом. А твой брат больше похож на вашего отца, да? Мы долго смеялись, когда Бетти рассказала, как он исчез, а потом выяснилось, что он прятался в сарае.

Я сказала, что возьму большую коробку различных косметических средств. Менеджер проекта не знала, что у меня еще нет водительских прав и что мне придется тащить коробку через всю индустриальную зону, а потом ехать с ней на автобусе и в метро. Я подумала, что в будущем буду просить отца, чтобы он подвозил меня, но пока что как-нибудь доберусь сама.

Я едва смогла обхватить коробку руками, и весила она немало. Я перекинула сумку через плечо так, чтобы она была у меня за спиной, на пояснице. Солнце палило безжалостно, и мне казалось, что оно пронизывает лучами мой череп. Я шла и думала о том, как странно, что эти люди знают так много о нашей семье, тогда как мы с отцом и Анхелем даже не догадывались об их существовании. Мама никогда не рассказывала нам ни о менеджере проекта, ни о той, второй девушке, ни о том, как выглядят помещения фирмы. Для моей мамы все это не имело значения. А что для нее имело значение? Конечно же, мы — в этом я была уверена — и, разумеется, Лаура. Мне было жаль, что я не начала искать ее задолго до смерти мамы. Мне было жаль, что я послушала доктора Монтальво, Анну, своего отца. Мне было жаль, что я позволяла убеждать себя в том, что мама не права, что она находится в плену своих фантазий. А еще меня потрясло то, что накопленный ею миллион песет предназначался для моей будущей клиники.

Бабушка Марита сказала по телефону, что я должна собрать одежду мамы и передать в какой-нибудь церковный приход. Но я не собиралась этого делать, потому что, возможно, когда пройдет время, мамины вещи будут напоминать мне о пережитом нами трагическом моменте, — да и вообще обо всем том времени, когда мама была рядом со мной. Когда-нибудь у меня будут дети, возможно, дочь, и ей, наверное, будет интересно увидеть вещи своей бабушки. Поэтому я буду хранить мамины платья, туфли, сумки, пальто, платки и даже нижнее белье. Я заверну все это в упаковочную бумагу — каждую вещь отдельно, — разложу по коробкам и отнесу эти коробки в подсобное помещение в гараже. Я также начала подумывать о том, чтобы переделать родительскую спальню в своего рода кабинет с двумя столами и этажерками для книг. В этом кабинете мы с Анхелем могли бы заниматься, изучать что-нибудь. А еще можно было бы поставить диван на случай, если кто-то захочет лечь там спать. Мы также могли бы хранить в этой комнате все документы, и в наших личных комнатах высвободилось бы место. Папа останется в комнате Анхеля, а Анхель — в комнате для гостей. Эта комната была самой темной, и, чтобы как-то компенсировать это, мама украсила ее обоями с изображением цветов, покрывалами с изображением цветов, занавесками с изображением цветов и ковром с рисунком в виде маргариток. Нам всем нравилось иногда поваляться в этой комнате и почитать, потому что в ней возникало ощущение, будто находишься где-нибудь на лугу или в саду. Летом это было самое прохладное помещение в нашем доме. Кроме того, оно, в отличие от других жилых комнат, было как бы ничьим. В нем меня охватывало чувство умиротворения. Летом солнечных лучей проникало сюда через окно немного. Сквознячок колыхал занавеску, отклоняя ее в сторону центра комнаты, и создавалось впечатление, что вместе с занавеской колышутся на обоях и покрывале зеленые листья, красные маки и синие колокольчики. Зимой мы об этой комнате забывали, и мама даже выключала в ней батарею отопления и плотно закрывала дверь, и если кто-нибудь вдруг открывал эту дверь, то в лицо ему тут же ударяло холодом. Весной мы начинали открывать в этой комнате окно, как будто хотели, чтобы созданный в ней искусственный сад «оттаял».

Я попросила бабушку, чтобы она приехала мне помочь, и она начала хлюпать носом, как будто плачет. Я уже давно заметила, что во всхлипываниях Мариты всегда больше соплей, чем слез.

— Ты даже не представляешь себе, как мне хочется вам помочь, но я не могу поступать наперекор воле дочери, — сказала она. — Ей не понравилось бы, если бы я приехала. Знаешь, я не могу спать ночью от мысли, что вы там одни, а я вынуждена сидеть здесь сложа руки. — Она громко всхлипнула. — Это кара за то, что меня не было рядом с дочерью, когда она во мне так нуждалась!

Из-за всхлипываний я почти ничего не могла разобрать. В телефонной трубке я слышала, как дедушка просит ее успокоиться.

— Не переживай, мы как-нибудь справимся, — сказала я, тоже пытаясь ее успокоить, и положила трубку. Если Марита была пустым местом для мамы, то почему она должна что-то значить для меня?

Я забыла о Лауре: она уже не была мне интересна. Она полностью перестала существовать и для меня, и для Анхеля, и для моего отца, который никогда даже не пытался найти ей какое-то место в своей жизни. Лауре жилось неплохо, ее жизнь была устоявшейся. Даже если она и узнает, кто она на самом деле, ее жизнь все равно не изменится.

Вставив ключ в замочную скважину, я услышала собачий лай и подумала, что это, наверное, пришла Анна со своим Гусом. От этой мысли у меня появилось неприятное ощущение в груди. Мне было очень трудно спокойно смотреть ей в глаза, и она, как мне казалось, не могла не чувствовать неприязни, которую я к ней испытывала. Все в ней — от прически и до туфлей — вызывало у меня жуткую враждебность. Раньше я даже представить себе не могла, что способна на подобное отношение. Я выкинула все, что она дарила мне на протяжении прошедших лет. Когда-то ее подарки меня очаровывали. Когда-то. В те времена, когда я была девочкой, даже не подозревавшей, сколько подлости и коварства кроется в окружающем мире. Анна была знакома с семьей, в которой жила Лаура, и она обманывала мою маму. Это было очень гнусно. Я, к счастью, никогда не испытывала к Анне такой большой симпатии, какую испытывала к ней мама, а потому легко свыклась с мыслью о том, что она вполне способна на всякие пакости.