— Много ли вам известно? — спросил Арни.
— О чем?
— О беде, в которой оказалась Харпа.
— Какой беде?
Этот вопрос походил скорее на вызов, чем на реакцию обеспокоенного отца на скверные новости. Лицо Эйнара было суровым. Бесстрастным.
— Харпа попала в беду. Думаю, вы знаете об этом больше жены. Мы можем поговорить об этом с ней. Что вам известно?
Эйнар вздохнул.
— Многое. Я недавно завез Маркуса, а она лежала на полу, плаката. Она рассказала мне все.
— Что именно?
На лице Эйнара появилось тревожное выражение.
— Не могу сказать. Пусть сама с вами поговорит.
— Не хотите обвинять ее?
Эйнар пожал плечами. Его широкие плечи напряглись. Он словно окаменел.
— Говорила она вам о Габриэле Орне? О том, что произошло с ним в действительности?
Эйнар не ответил.
— Послушайте, Эйнар. Нам нужно срочно найти Харпу. Мы знаем, что она с Бьёрном. Как думаете, где она может быть?
Эйнар покачал головой.
— Мы знаем, что Габриэль Орн не совершал самоубийства. Знаем, что ваша дочь нанесла ему удар, он упал и стукнулся головой. Я не хочу спрашивать вас об этом, по крайней мере сейчас. Можно поговорить позже. Но мы считаем, что люди, с которыми она была в тот вечер, причастны к убийству Оскара Гуннарссона и ранению Джулиана Листера, британского министра финансов.
На сей раз Эйнар среагировал.
— Это нелепость! Я знаю Бьёрна. Он хороший человек. Собственно…
Эйнар заколебался.
Арни ждал.
— Собственно, Харпа просила меня проверить, где был Бьёрн в то время, когда в этих людей стреляли. Я проверил. В первом случае он был в море, во втором — в гавани в Грюндарфьордюре.
Арни решил не говорить, что Бьёрн находился во Франции накануне того дня, когда британского экс-канцлера ранили. Но было интересно, что Харпа сама настолько прониклась подозрением, что попросила отца навести справки о ее любовнике.
— Эйнар, хоть мы и знаем, что Бьёрн сам не стрелял, считаем, что он был причастен к этому. В таком случае вашей дочери может грозить опасность. Где бы она ни была. Вы представляете, где она?
— Я не могу поверить этому о Бьёрне.
— Очень жаль, но это так. Где Харпа?
— Не знаю, — ответил Эйнар. — В записке говорится, что они уехали на пару дней. Куда — не сказано.
— Кто писал эту записку? — спросил Арни. — Харпа?
— Нет, — ответил Эйнар. — Бьёрн.
Настроение у Магнуса было хорошее. На дороге за Боргарнесом почти не было машин, и на длинных прямых участках он мог до отказа выжимать газ.
Вдали в пробивающихся сквозь тучи лучах солнца блестел океан. Справа лавовое поле подступало к самой дороге. За ним в проемы серой завесы тумана виднелись серые зубчатые склоны гор с влажными зелеными долинами между зубцами.
Прямо перед ним над равниной, постепенно увеличиваясь в размерах, поднимался кратер Элдборг.
Ехать с такой скоростью Магнуса заставляла не необходимость срочного ареста Бьёрна. Заставляла Ингилейф. Его дед. Убийство Бенедикта. Убийство отца. Страдание Олли. Мысли теснились, требуя его внимания.
Но ему требовалось сосредоточиться. На Бьёрне. На Харпе. И на Ингольфуре Арнарсоне, кем бы он ни был.
Магнус жалел, что у него нет пистолета; без него он чувствовал себя голым. Он сомневался, что Бьёрн вооружен, но все может быть. Они стреляли из пистолета в Лондоне, из винтовки во Франции, почему у него не должно быть оружия в Исландии? Магнус считал, что безоружный полицейский не настоящий полицейский.
После двух километров по прямой дороге поворот надвинулся к нему быстрее, чем он ожидал, и «рейнджровер» едва не опрокинулся, когда Магнус огибал угол.
Он слегка сбавил скорость.
Его телефон зазвонил. Магнус взглянул на дисплей, прежде чем ответить.
— Привет, Шарон.
— Исак исчез.
— Что?
— Мы отправились его арестовать. Его подружка сказала, что он вчера улетел в Исландию к больной матери. Ей стало хуже, во всяком случае, так сказал Исак.
— Нормально.
— Подружка звонила его матери в Исландию, и та сказала, что хорошо себя чувствует.
— Мать видела Исака?
— Очень недолго. Он приехал домой и тут же уехал. Очевидно, отправился один на природу. Чтобы развеяться.
— Куда?
— Мать не сказала его подружке. Отправьте кого-нибудь спросить у нее.
— Отправим. Спасибо, Шарон.
Исак оказался в затруднении. Он проверил оба ущелья, ведущих к Грюндарфьордюру, но не обнаружил бьёрновского пикапа. Путь он проделал большой и вернулся в Грюндарфьордюр, не зная, что делать дальше. На карте не было других ущелий с дорогами, идущими прямо на юг. Собственно, Грюндарфьордюр находится в подковообразном окружении гор с зелеными склонами, плавно поднимающимися к утесам. Много водопадов, но ничего хотя бы отдаленно напоминающего ущелье. За городком существовали другие, но какой выбрать путь?
Исак медленно проехал мимо маленького рыболовного порта. Хотя бензобак у него был наполовину полон, он свернул к заправочной станции.
Парень за стойкой читал книгу. Он был примерно ровесником Исака, может быть, младше на год-другой. Он был несколько дряблым, с длинными редкими белокурыми волосами и бледной кожей. Исак не представлял, как существуют люди, застрявшие в такой дыре на всю жизнь. Это его свело бы с ума: он убрался бы оттуда, как только смог бы заплатить за автобусный билет до Рейкьявика.
Исак расплатился за бензин.
— Не можешь ли мне помочь? — спросил он парня. — Я ищу горное ущелье неподалеку отсюда. Мой друг сказал, что там есть старая хижина, на которую стоит посмотреть.
— Ущелий в Грюндарфьордюре нет, — ответил парень. — Тебе нужно ехать в Олафсвик или в сторону Стиккисхольмюра.
— Я там был. Никакой старой хижины не видел.
— Извини.
Парень снова принялся читать книгу. Исак увидел, что это «Гроздья гнева».
Он пошел к выходу.
— Постой. Тут есть Керлингинское ущелье, где еще тысячу лет назад обосновалась ведьма.
— Ведьма?
— Да, неужели не слышал о Керлингинской ведьме? — Парень поцокал языком, в какой уж раз поражаясь невежеству людей из Рейкьявика. — Оно к востоку от новой дороги в Стиккисхольмюр. Там есть старая хижина, я в этом совершенно уверен.
Бьёрн сидел снаружи, прислушиваясь к Харпе, находившейся в хижине. Крики сменились всхлипами и наконец молчанием.
Он был поражен ее реакцией. Он надеялся, что она хотя бы поймет его точку зрения. Может, со временем и поймет. Он понимал, как много значит для Харпы, всегда доверявшей ему.
Минут через сорок Бьёрн снова вошел в хижину.
Харпа придвинулась к стене.
Бьёрн развязал ее.
— Садись на стул.
Это было скорее предложение, чем приказ.
Харпа не среагировала. Поэтому он сел у стены рядом с ней.
— Можно оставить тебя несвязанной? — спросил Бьёрн. — Идти тебе некуда. До шоссе несколько километров.
Харпа кивнула.
Наконец она заговорила, как и предвидел Бьёрн.
— Ну и что произошло? Вы все объединились сразу после смерти Габриэля Орна? Ведь мы договаривались не общаться друг с другом. Чтобы полиция не могла установить связи.
— Не сразу. Кажется, это произошло в июне. Однажды вечером мы с братом зашли в бар, в «Большой Рокк». Там я столкнулся с Синдри. На другой день встретился с ним и Исаком. У нас были одинаковые мысли. Что случившееся с Габриэлем Орном было не так уж плохо. Что он этого заслуживал. Что другие тоже заслуживали.
— И ты вылетел во Францию. Но если не стрелял в Джулиана Листера, что ты там делал?
— Вел подготовительную работу. У друзей-наркоторговцев Синдри есть контакты в Амстердаме. Они могли достать винтовку и мотоцикл. Мне нужно было уговориться с ними и проплатить их услуги. Потом я нашел дом Джулиана Листера в Нормандии и закопал винтовку. Исак сделал, в общем, то же самое в Лондоне.
— Где вы взяли деньги, чтобы заплатить им?
— Это финансировал в основном Исак. Не знаю, где он берет деньги. Может быть, у родителей.
— И ты не скажешь мне, кто убийца?
— Нет.
Молчание.
— Но неужели не понимаешь: это убийство — то, что ты сделал? То, что сделали вы все.
Бьёрн вздохнул.
— Харпа, я так не считаю.
— Как это может быть не убийством?
— В Исландии люди гибли всегда. Это опасное место. Фермеры гибнут в метелях, разыскивая овец. Рыбаки тонут в море.
— Теперь уже нет. Уже много лет фермеры не гибнут от холода. И мой отец не потерял ни единого человека на своем судне.
— Ему повезло. Я потерял двух братьев — одного родного, другого двоюродного. Они находились на судне моего дяди, когда оно затонуло. Дядя и еще двое спаслись.
Харпа приподняла брови.
— Я не знала этого.
— Мне было четырнадцать лет. Я тоже должен был находиться на том судне, но у нашей футбольной команды был важный матч на кубок. С тех пор я чувствую себя виноватым.
