Директор Торгового сообщества «Русь-ковер» шумно вздохнул, потом с мрачной угрюмостью взглянул на меня через толстые стекла очков и ответил довольно странно:
— Когда головастики трепыхаются в своем вонючем болоте, пожалуйста. Но беда в том, что они вырастают… И вот мы имеем то, что имеем…
— Не понял, — признался я.
— Поймешь потом.
— Когда превращусь в жабу, — решился на провокацию. — Как вы?
Наступила мертвящая, как говорят в таких случаях, тишина. Я увидел жировые складки на подбородке хозяина жизни и маленькие икринки глаз, вперившиеся в меня с лютой ненавистью.
— Слушай ты, баклан мусоренный! — прохрипел. — У тебя неделя, а потом пи… дец!.. — рванул за горло бутылку и шваркнул её в экран вконец затраханного телевизора.
Я удивился. Про себя, конечно. Что такое? Где культура речи? Все так было мило и вот: невротический всплеск эмоций.
Пока я переживал, директор фабрики имени Розы Люксембург, вырвал себя из западни кресла, и пропал, точно его и не было.
А я остался, глазея в прореху телевизора, как в око небытия. Никогда не думал, что снаряд может дважды попасть в одну и ту же воронку, ей-ей.
Начинается жизнь, где законы природы не действуют. Работают другие законы — законы смерти.
Я находился в таком душевном раздраи и физической прострации, что плохо помню, как оказался в родном джипе и как укатил из окаянной местности. И только на трассе начал приходить в себя, подобно астронавту, чудом вырвавшегося из черной дыры антимира.
Уф! Где я и что происходит на белом свете, господа? Я подозревал о существовании опасного параллельного мира, но чтобы так вляпаться в его дерьмо.
Еще два часа назад тешился иллюзиями, что я есть стержень земли ветровской. И что же? Сумбур вместо полифонической музыки мыслей, выражусь красиво. Все смешалось в моей голове, как в крестьянском винегрете. Почему такие чувства? Что случилось? Ровным счетом ничего, кроме одного: поставили на «счетчик».
Ну и что? Все мы на счетчике у смерти… А неделя — срок огромный. Неделя! Почему все говорят о ней? И Арсений, чтобы ему пусто было, и Серов, чтобы ему тоже самое…
Черт знает что! Какие глобальные подвижки произойдут через неделю, хотел бы я знать?
Прежде всего надо успокоиться. Полет нормальный. Что мы имеем на данный отрезок времени?
Если все упрощать до крайности, то наличествуют две мощные группировки — военизированная «Красная стрела» и гражданское Торговое сообщество «Русь-ковер», как стыдливо определил свою организацию Серов-старший.
Сил поражаться, что отец моего друга Сашки ходил в бандитах, у меня не было. А чему удивляться — сейчас каждый второй мошенник, тать и душегубец.
Такое время, и не всякий удержится от соблазна стянуть чужой кошель, грабануть миллион старушек (миллион бабок — миллион американских бабок для гигиенических затычек своей личной любвеобильной бляди), придушить великодержавным ленинско-сталинским мудизмом все смиренное бюджетное население.
И вот этим двум бронтозаврам, выражусь так, теневой коммерции, связанной с поставками наркотиков, нужна маленькая и легкая, как пушиночка, компьютерная дискета, на которой записана архиважная информация По тому как развиваются события тот, кто завладеет пушинкой, будет властелином мира.
Да, это только я мог вляпаться по самые уши во всемирную историю развития современного общества.
Так облажаться?! Как так? Где опыт ведения войны в городе? А умение скрываться в среде обитания? Где-то мной допущена ошибка. Если её обнаружу, то вся хаотичная мозаика этих нелепых событий составится в одну гармоничную и красивую картину.
Где эта ошибка, Чеченец, заскрипел зубами я, где? Нет ответа. Охота за призраками заканчивается, а что впереди? Неведомо. Будущее, покрытое мраком, будущее, спрессованное во времени.
Автомобиль месил снежную кашу, заглатывая километры магистрали, и я, атеист, находясь в нем, молился: Боже, если ты есть, там, за небесными долами, дай знак или добрую душу в помощь.
Услышал ли ОН мою просьбу, или это была случайность, но неожиданно прозвучал телефонный сигнала, будто вверху надо мной проносился искусственный спутник: пи-пи-пи-пи-пи.
Нервишки были расхлябанны до такой степени, что я содрогнулся от ужаса, как от электрического разряда. Вильнув, джип чуть не улетел к спутнику.
Чертыхаясь, поднес трубку к лицу и услышал радостный вопль Антонио:
— Алешка? Ты? Поздравь: меня подключили, сволочи! Аллё, ты меня слышишь? Я теперь с телефоном!..
— Слышу, — ответил, затягивая яростный мат-перемат в себя. Поздравляю, моя дорогая.
— Вот… тебе первому, как в Кремль… — смеялась. — Слышишь?
— Спасибо.
— Ты не рад?
— Р-р-р-ад!
— Это не все, Лешка! Сюрприз, слышь?..
— Слышу-слышу, — и словно видел: на холодном кучевом облачке, точно на воздухоплавательном шаре, барражирует наш Вседержитель и заливается издевательским смехом.
— Сюрприз, упадешь, — кричала Антонио. — Передаю трубку, слышишь?..
— Кому? Ваньке? — сдерживал себя, как палач топор.
Затем — отдаленный смех, детские крики, шорохи космоса… и голос; знакомый до сердечной боли, с теплым придыханием, ровный и родной напев:
— Здравствуй, Алешенька.
— З-з-здравствуй, Вирджиния, — проговорил с изумлением осознавая, что Создатель наш есть.
Есть!
Он есть, черт всех нас возьми; есть, потому, что услышал и принял к высочайшему и положительному рассмотрению расхристанную молитву мусульманина.
Тень и запах мяты дневной,
словно в детстве я нерешителен,
и, наверное, все ясно со мной,
залетевшим на час небожителем.
Падает снег, он чист и холоден; я чувствую его прохладное мятное дыхание. Окна дачной спальни плотно зашторены, но твердо уверен — снег падает. Помню, как я и Ю ловили губами льдистые снежинки, глотали их и смеялись. Маленькая Ю, наверно, думала, что это кусочки облаков или летающее мороженое.
Падает снег и сквозь невидимую его завесу и дыхание слышу женский голос, он мне знаком — спокойный, с придыханием:
— Привет, соня. Просыпайся…
— Спал, сплю и буду спать, — бормочу.
— Почему-у-у?
— Лучше спать и спать…
— Почему-у-у?
— Издеваешься?
— Не бойся, — чмокает в щеку, выползая из-под одеяла. — Все у нас будет хорошо.
— Уверена?
— Не дрейфь, Леха, — смеясь, набрасывает халат на молодое и тренированное тело; удаляется на кухню варить кофе.
А я остаюсь лежать в постельной теплой западни. По причине существенной — прибывал в хандре.
В чем же дело? Еще сутки назад был готов рвать и метать (своих врагов), а ныне сник, как сахарный тростник под шквалами тропического торнадо.
Все объясняется просто — такого самовлюбленного идиота из общего семейства павианов-павлинов, коим был я, невозможно более сыскать на необъятных просторах нашей любимой родины.
Забегаю вперед, да. Нужно вернуться к той минуте, когда моя атеистическая молитва была услышана на стылых небесах, и раздался телефонный сигнал, а потом голос моей первой женщины по имени Вирджиния.
Странное имя, неправда ли? Однажды она призналась, что её отец не столько дипломат, как сотрудник внешней разведки. Во всяком случае, им был. Тогда я посмеялся, не обратив на этот факт никакого внимания: какая разница — токарь, пекарь или шпион а ля Абель? И со временем позабыл о таком пикантной мелочи в биографии Вирджинии, Верки, Варвары Павловны.
Ан нет, теперь понимаю, нет ничего случайного в нашей жизни, похожей на праздничный банкет, где мы все временщики, ожидающие с трепетным ужасом, когда слуги Господни загасят чадящие шандалы и воцарится вселенский мрак.
И снова отвлекаюсь от той минуты, когда услышал родной голос и когда, позабыв все на белом свете, помчался вперед со скоростью сто миль в час, точно юный пастушок Дафний к пастушке Хлое, привольно возлежащей под оливковым древнегреческим древом любви.
Встреча старых друзей была чрезвычайно бурной, разумеется, я имею ввиду себя, Антонио, Верку и примкнувшего к нам Ваньку.
Мы кружили вокруг елочки, сохранившейся до старого Нового года, обнимались, хохотали и несли какую-то невероятную чушь. Казалось, что прошлое ухнуло, как худое ведро в колодец; и теперь нам предоставлена свобода выбора: шагать в заштатный поселковый магазинчик за новой посудиной или провести водопровод, как это однажды случилось в древнем Риме силами трудолюбивых из-за кнута рабов.
После того, как фейерверк первых минут встречи прекратил искриться и трещать в наших восторженных душах, мы обратили внимание на Ваньку. Он сидел на полу, точно бомжик, и жадно пожирал бисквитный торт, перемазывая себя и все кругом отвратительными жирными кремовыми розами.
