светодиодная лампа вдоль длинного стола, нежно пахнет пропитанным пылью и пудрой ковролином.
Ян сваливает плюшевую мешанину на пол, наливает коньяку в два приземистых стакана для виски – так странно, вне музыки его руки перестают быть волшебными пауками и становятся совершенно обычным набором фаланг и сочленений. Ян меняет один из стаканов на Лизиных зайцев:
– Выпьешь со мной? День был просто жопа. Чую, ночь будет еще веселее.
Не дожидаясь ответа, опрокидывает в себя коньяк, как водку. Что за путаница у него в голове, кто так делает? Тут же наливает еще, расстегивает пиджак, валится в кресло, указывает ей на второе напротив:
– Садись давай, пей – и рассказывай, зачем пришла. Ты не журналистка, я сразу понял. Что тебе нужно? Шантажировать будешь? Сразу говорю: денег не дам. Пей, пей.
С таблетками алкоголь нельзя – но таблеток больше нет, а значит, можно все. Не давая себе думать дальше, Лиза тоже заглатывает коньяк – если подражать жестам человека, его легче к себе расположить, говорит бабушка. Коньяк горячим кулаком прокатывается по Лизиному пищеводу, несильно тычет в солнечное сплетение. Мстит, наверное. Придется потерпеть. Лиза садится. Ян со вздохом тянет к ней бутылку, хочет налить еще, но она отдергивает стакан, и Ян проливает немножко на ее штаны и ботинки. Теперь и у Лизы дорогой парфюм. Цыкнув, Ян откидывается обратно, кресло под ним скрипит.
– Окей, валяй, излагай.
И Лиза излагает. К концу ее рассказа бутылка пуста. Ян отставляет стакан:
– Справедливости хотите, получается?
На “вы” перешел. Спьяну обычно люди на “ты” переходят. Очень странно.
– Вообще, наверное, и справедливости тоже. Но главное – из дома его убрать. Тяжело думать, что он до сих пор там.
– Что так?
Вопрос без смысла. Лиза решает не отвечать. Ян смотрит в окно, качает носком ботинка, молчит. Потом оживает:
– Как вообще вас это может касаться?
– Как может не касаться? – Вопросом на вопрос отвечать невежливо, но Лизе почему-то все равно. Тоже спьяну, наверное. Как он не понимает? – Нужен человек, который скажет о нем правду. Вы подходите.
– Я очень давно его не видел. Мы познакомились, он еще не был таким крутым. А я вообще мелким был. Странно было бы, если бы я сейчас выступать начал. Во-первых, каждый сам за себя, во-вторых, элементарная благодарность-то должна быть?
– О какой благодарности речь?
Ян вздыхает, подкручивает на столе пустую бутылку, та, лениво качнувшись, спотыкается о собственную пробку, тычет голым горлом куда-то в темноту окна.
– У меня в детстве была какая-то смешная недостаточность. Типа ультрапирамидковая, что ли. Говорили, даже в школу нормально ходить не смогу, но, по-моему, я в полном ажуре, а? Как вам кажется? Конечно, маме спасибо. Но, знаете, все чаще склоняюсь, что и Владимиру Сергеичу нужно спасибо сказать. После его процедур меня с учета даже сняли. А насчет… Ну да, трогал где не надо, не без этого. Но до чего-то серьезного не дошло – я маме рассказал почти сразу, мама мне поверила. Многим не верят, и вот этих реально жалко, потому что за них заступиться некому. А насчет травм всяких – ну, модно сейчас, ми ту, это вот все. Я себя жертвой не ощущаю. Если есть какие-то травмы, то у кого нет? Ныть я не склонен. Они же меня и сделали – таким, какой я теперь. Мне лично нравится. Я в детстве и мечтать не мог.
– Ваша мама была среди тех, кто обратился в полицию. Она бы хотела, чтобы его наказали.
– Если бы хотела, заявление бы не забрала. А она забрала, вы сами сказали. Лично я претензий к нему не имею. Его жизнь наказала. Слышал, сын-инвалид. К тому же, – Ян понижает голос, оглядывается, будто фанатки все еще здесь, – я точно знаю, что были и другие, кому не так повезло, как мне. Конечно, это люди… менее заметные. Но тут вин-вин. Мне скандал ни к чему, а им. Им зато есть что рассказать. Чем на меня время тратить, лучше поищите этих людей. И когда и если найдете – валяйте, убедите их свое грязное белье напоказ выставлять.
– Вы поможете их найти?
– Я…
Дверь распахивается, на пороге возникает некто в джинсах и свитере. Если бы не декольте – точно такой же причудливой формы, как у злого красного платья, – Аниту было бы не узнать. Она вкатывает в гримерку большой алый чемодан, в другой руке у нее сумочка, а под мышкой гигантский пуховик, больше похожий на перину Лизиной бабушки, чем на одежду. Поразительная, совершенно цирковая способность удерживать в руках немыслимое количество громоздких вещей. Вот бы проверить, сколько еще она сможет удержать. Лиза представляет, как руки Аниты удлиняются, чтобы вместить всю гору плюшевых зверей, и, не сдержавшись, фыркает.
– Милый, ты скоро? – щебечет Анита каким-то не своим голосом. – О! Не представишь меня… Хмм, – она принюхивается, Лиза поплотнее запахивает куртку, – своей даме?
– Дама уже уходит. Покажешь, где выход? И сама там подожди. Я скоро.
Ян встает, подает Лизе руку. Она протягивает свою в ответ, но, коснувшись его пальцев, в последний момент отдергивает руку, сует ее в карман и достает телефон:
– Запишите, пожалуйста, номер. Вдруг измените свое мнение.
– Конечно, почему нет, – говорит Ян, зачем-то глядя на Аниту.
Он охлопывает карманы – совершенно бабушкин жест. Лиза ждет, что он сейчас извлечет из какого-нибудь кармашка нитроглицерин, но Ян снова цыкает, лезет в шкаф, чем-то там гремит и звякает и наконец выныривает из шкафа – разлохмаченный, но с телефоном в руке:
– Диктуйте.
Лиза диктует. Она уже успела запомнить свой новый номер – ничего удивительного, просто повезло, легко проследить последовательность. Наверняка все телефонные номера несут в себе какую-нибудь последовательность, думает Лиза. Наверняка где-то далеко в маленькой комнатке сидит человечек и с утра до вечера составляет простые номера с очевидными последовательностями, а по ночам видит их во сне.
– Пойдемте. – Без микрофона голос Аниты скорее фиолетовый, чем красный. Или просто тут темнее, чем на сцене.
Лиза кивает, выходит за дверь – и понимает, что забыла спросить о важном: чью, собственно, музыку так талантливо выставляет напоказ Ян?
Засов металлической двери такой ледяной, что обжигает пальцы – и никак не поддается, должно быть, примерз. Лиза налегает на дверь, дергает ее, но засов ни туда ни сюда, и ей кажется, что она и сама вот-вот к нему примерзнет. Наконец дверь с лязгом распахивается, и только Лиза успевает опустить лицо в ледяной, вполне уже декабрьский воздух, как кто-то хватает ее сзади за рукав и тянет:
– Подожди!
Анита. Но зачем? Лиза уже и сама нашла выход.
Она оборачивается, ждет. Анита смотрит куда-то в сторону. Она вся замотана в бабушкино одеяло – одни только тонкие ножки торчат.
– В общем… Короче… Лиза, кажется, да? –
