«Ничего я не представляю, – горько подумала женщина. – Ударился в воспоминания, а обо мне совсем не думает. Или считает, что мне приятно все это слушать?» Она поинтересовалась, ответит ли он, в конце-концов, как под «обстрел» Нины попали она и Варя? Может ли он придумать хоть какое-то объяснение этому преследованию, да еще такому злому?
Он не мог. Кристина видела, что Виталий совершенно пал духом. Утешать его или просить каких-то объяснений было бесполезно. Выставить его на улицу – жестоко. И она, сжав зубы, отправилась на кухню мыть посуду. Когда последняя тарелка была поставлена в сушильный шкаф, Виталий заглянул на кухню и с обморочным видом попрощался. Кристина не стала его удерживать. Прощальный поцелуй она тоже отменила. А он, казалось, вовсе не заметил этого. Заперев за ним дверь, женщина заглянула к детям, убедилась, что они великолепно проводят время – Гриша сидит с книжкой, а Ваня дерет страницы из школьных тетрадей брата и рисует на них огромные каракули. Женщина даже слегка умилилась, застав своих детей за такими интеллектуальными занятиями.
Она постелила себе постель, улеглась и переключила телевизор на свой любимый вечерний сериал. Сонно глядя на экран, она пыталась самостоятельно вычислить то, чего так и не смог ей объяснить Виталий. Почему его брошенная подружка опомнилась только через несколько лет, чтобы отомстить ему? И каким образом в сферу притяжения этой ненависти оказались втянутыми она и Варя? Кристина ломала голову, но ни одного подходящего объяснения так и не придумала.
* * *
Девушек было семеро, и в лифт, как всегда, все не поместились. Троим пришлось дожидаться на площадке, когда их подруги спустятся и пришлют кабину обратно. Точнее, двоим. Нина, простояв на месте полминуты, внезапно повернула к лестнице.
– Да сейчас приедет, – окликнула ее подружка. – Охота тебе таскаться?
Та не ответила. Она спустилась на два этажа, ступая, как сомнабула, громко стуча массивными каблуками. На площадке рука соскользнула с исцарапанных перил, и Нина опустилась на ступеньку. Она сидела, свесив руки между колен, вытянув ноги к окну и бессмысленно смотрела, как дрожит на ветру кусок разбитого стекла. Дрожит, звякает о раму, но все-таки не вываливается, держится до последнего.
– Зачем? – пробормотала она и встрепенулась, услышав свой голос. Достала из сумки плейер, нажала клавишу, заткнула уши крохотными наушниками. И пошла вниз.
Подружки давно уже стояли у подъезда, и увидев ее, сердито заголосили:
– Ну где ты шляешься, дождь идет! Приятно, думаешь, тут париться?! Пошли скорее!
Она уже собралась присоединиться к ним, но вдруг остановилась, заметив стоящую рядом с подъездом машину. Точнее, ее водителя, который в этот момент как раз приоткрыл дверцу. Нина выдернула наушники и крикнула девушкам:
– Идите к метро, я догоню!
Те быстро сообразили, в чем дело, – они тоже узнали водителя. Кто-то начал усмехаться, выразительно поглядывая на Виталия, а кто-то равнодушно отвернулся и отправился к метро. Нина дождалась, когда все отойдут на некоторое расстояние, и только после этого подошла к машине.
– Привет, – она положила руку на дверцу. – А я думала, ты давно уехал.
– Я вернулся… Тоже думал, что тебя уже здесь нет.
– Тогда зачем вернулся?
– Я хотел с соседями поговорить, – признался Виталий.
Женщина расхохоталась, запрокинув назад голову, подставляя лицо под дождь:
– Соседи тебе ничего новго не скажут! Или ты не поверил, что я шлюха? Все так и есть! Или ты думал, у нас тут пионерский лагерь?!
Из подъезда вышла женщина в прозрачном дождевике, с дворняжкой на поводке. Она увидела Нину, поджала губы и демонстративно пошла в другую сторону. Та оглянулась на нее и снова засмеялась:
– Вон соседка, с нижнего этажа! Догони ее, спроси, кто мы такие!
Виталий выскочил из машины и схватил ее за руку:
– Сядь, ты же вся промокла! Присядь на минутку, мне нужно с тобой поговорить!
Та резко оборвала смех и уставилась на него потемневшими от ярости глазами – в них даже зрачки стали неразличимы:
– О чем мне с тобой говорить? Шесть лет ты в этом не нуждался! Пусти меня!
Но он продолжал сжимать ее руку. Женщина рванула локоть, стиснула зубы, и вдруг обмякла – он почувствовал, как ее мускулы раслабились под скользкой тканью плаща. Уже не встречая никакого сопротивления, Виталий усадил Нину в машину. Сел рядом, захлопнул дверцу. Она уцепилась за спинку переднего сиденья и закрыла глаза. Ее трясло, с мокрых волос сбегали капли.
– Езжай на вокзал, а то я из-за тебя опоздаю, – пробормотала она сквозь зубы.
– На вокзал? Куда ты собралась?
– В Питер, – ответила она механически и вдруг тихо засмеялась, уже не прежним истерическим смехом, а новым – очень усталым: – А, да ты же ничего не понимаешь… Я каждую ночь провожу в поезде. Почти каждую ночь.
– Почему? – удивленно спросил он, не отрывая взгляда от ее лица. Теперь он видел, как сильно она переменилась. Нежные, неопределившиеся еще черты ее лица – того лица, которое он когда-то знал, стали более жесткими и нервными. Глаза как будто стали больше. Но самое главное – изменился цвет ее волос. Когда Нина высунулась из ванной, у нее на голове было полотенце. Возможно, поэтому он тогда сразу ее узнал. Она стала блондинкой – это удивило его больше всего.
– Я поездная проститутка, – равнодушно ответила она. – Наша бригада садится в поезд и обслуживает всех желающих. Людям скучно ехать просто так. Некоторым, конечно. Иногда мы просто составим компанию в ресторане, а чаще всего после ужина идем в купе… До плацкарта я еще не докатилась.
– Но зачем ты этим занимаешься? – воскликнул он. – Неужели нельзя было найти другого дела? В конце-концов, позвонила бы мне, я бы нашел тебе работу!
– Я бы никогда к тебе не обратилась, неужели ты не понимаешь!
Она отпустила, наконец, спинку сиденья и приказала ему пересесть за руль. Сказала, что если он не поторопится – она пропустит свой поезд. А в другом ехать нельзя без предварительной договоренности. Пропадет заработок. Виталий, помедлив, выполнил ее приказ. Он спросил, на какой вокзал нужно ехать.
– На Ленинградский. И поскорее, пожалуйста.
Она достала сигареты. Это тоже было для него новостью – раньше Нина не курила. Она молчала, и он не решался ее ни о чем спрашивать – слишком агрессивным было это молчание. Только, когда они застряли в пробке, на подъезде к Садовому кольцу, она нарушила молчание:
– Если я опоздаю, у тебя хватит денег возместить мне расходы?
– Я заплачу, сколько нужно, – растерялся он. – А… Сколько?
– Да смотря по случаю, – она достала пудреницу и придвинулась ближе к окну, рассматривая в зеркальце свое лицо. – Я пошутила, конечно. С тебя с денег не возьму. Мне от тебя ничего не надо, только довези на вокзал к полуночи.
– Мы успеем, – пообещал он, но она не ответила.
У него на языке вертелось множество вопросов. Как она жила все эти годы? Почему занимается этим ремеслом? Где живет сейчас – ведь не в той же квартирке, где он ее встретил? Но Виталий предчувствовал, что ни на один вопрос Нина не пожелает ему ответить. Во всяком случае, ответить спокойно. И он задал единственный вопрос, от ответа на который она не смогла бы уйти:
– Слушай, так это ты нам всем звонишь по вечерам?
Нина щелкнула пудреницей и перегнулась через спинку сиденья:
– Не я, конечно. Делать мне больше нечего!
Она внимательно всмотрелась в его растерянное лицо и опять рассмеялась – тем же невеселым, усталым смехом, который он уже слышал:
– Ну я, я. А ты так и не узнал мой голос? Смешно… Мне все казалось, что ты должен сказать: «Ладно, Нинка, заканчивай придуриваться!» Помнишь, что ты мне сказал, когда я тебе звонила? Ну, когда ты только что женился?
– Но ты же ничего тогда не говорила!
– Я-то ничего. Я, дура набитая, набирала твой номер и плакала. Наверное, только и слышалось, как я там сопли глотаю. А ты мне как-то сказал: «Все, завязывай, я же знаю, что это ты. И Наташа тоже знает. Ты же вроде не дура, должна понять, что все кончено». И я тебе больше не звонила.
Он кивнул – Нина была права. Он бы и сам не вспомнил, что именно тогда выкрикнул в трубку. Сказал то, что само сорвалось с языка – как раз перед этим звонком жена устроила ему очередную истерику, и он боялся за нее и за ее будущего ребенка… И наверное, говорил с Ниной жестче, чем хотел бы… Чем она это заслужила. Но рядом с ним, грузно опершись на косяк, стояла беременная жена и следила за каждым движением его губ, за выражением его лица. Он сам тогда не знал, на кого обозлился – на жену или на Нину… Досталось, во всяком случае, только Нине.
– Почему ты опять этим занялась? – спросил он, сглотнув комок в горле. – Зачем ты мне звонишь?
– Не знаю, – она отвернулась и стала смотреть в окно. – Что я еще могу сделать…
– То есть?
– Ну тебе этого не понять. Ты всегда был таким сильным… То есть казался сильным, – и она усмехнулась, по-прежнему не глядя на него. – Тебе не понять, что иногда ничего сделать нельзя… Ну, разве что позвонить, поиздеваться, нагнать страху. Хотя бы немного испорить тебе жизнь.
