Мэтью перевернул газетную страницу. Робин боковым зрением увидела фотографию завалившегося набок бензовоза, лежащей вверх колесами «хонды-сивик» и разбитого «мерседеса».
– Мы вчера чуть не попали в эту аварию!
– Что? – не понял Мэтью.
Робин брякнула не подумав. У нее отсох язык.
– Это случилось на трассе эм-четыре, – сказал Мэтью, потешаясь, что она уже не помнит себя и путает шоссе с городской улицей.
– Ой… ах да. – Робин притворилась, что хочет рассмотреть картинку повнимательней.
Но Мэтью нахмурился: он что-то заподозрил.
– Ты вчера чуть не попала в эту аварию?
Он говорил шепотом, чтобы не мешать миссис Эллакотт, которая вникала в интервью Майкла Фэнкорта. Промедление было подобно смерти. Выбирай.
– Да. Просто не хотела тебя тревожить.
Он непонимающе уставился на нее. По другую руку от Робин ее мать строчила свои заметки.
– Вот в эту? – Он ткнул пальцем в газетный снимок, и она кивнула. – Как ты оказалась на эм-четыре?
– Мне пришлось везти Корморана к свидетелю для взятия показаний.
– Я все же хотел бы остановиться на женщинах, – говорил телеведущий, – о ваших взглядах на женщин…
– И где происходило это, с позволения сказать, взятие показаний?
– В Девоне, – ответила Робин.
– В Девоне?
– Он опять сильно повредил ногу. Ему самому было бы туда не добраться.
– Ты возила его в Девон?
– Да, Мэтт, я возила его в…
– Так вот почему ты отказалась приехать вчера? Потому что возила…
– Да нет же, Мэтт!
Отшвырнув газету, он встал и решительно вышел из комнаты.
Робин стало дурно. Она оглянулась на дверь, которую он не то чтобы захлопнул, но затворил со стуком, отчего отец шевельнулся и забормотал во сне, а лабрадор проснулся.
– Не ходи за ним, – посоветовала ей мать, не отрываясь от экрана.
Робин в отчаянии развернулась к ней:
– Корморану необходимо было попасть в Девон, но он не мог с одной ногой вести машину…
– Передо мной не нужно оправдываться, – сказала миссис Эллакотт.
– Но Мэтью думает, я соврала, когда сказала, что не смогу приехать за сутки.
– А на самом деле? – спросила мать, впившись глазами в Майкла Фэнкорта. – Лежать, Рауэнтри, не загораживай.
– Ну, если первым классом, то могла бы, – призналась Робин; лабрадор зевнул, потянулся и устроился на коврике, – только у меня уже был куплен билет на сидячий ночной поезд.
– Мэтт постоянно сокрушается, как ты потеряла в деньгах, отказавшись от работы в отделе кадров, – сказала мать, глядя на экран. – Мне думалось, он сейчас похвалит тебя за такую экономию. Все, молчок, мне нужно послушать про месть.
Ведущий пытался сформулировать вопрос:
– Но в том, что касается женщин, вы не всегда… современные нормы, так называемая политкорректность… Прежде всего я имею в виду ваше утверждение, что писатели-женщины…
– Сколько можно! – Фэнкорт хлопнул себя по коленям (да так, что ведущий заметно вздрогнул). – Да, я утверждал, что крупнейшие писательницы, практически все без исключения, были бездетны. Это факт. И еще я утверждал, что женщины, в силу врожденного стремления опекать, не способны безраздельно отдаваться творчеству, а значит, создавать серьезную литературу. Я не собираюсь отказываться от своих слов. Я оперирую фактами.
Робин крутила на пальце подаренное женихом кольцо и разрывалась между желанием броситься за Мэттом, объяснить, что она не сделала ничего предосудительного, и гневом оттого, что от нее ждут подобных объяснений.
Его рабочие дела всегда были на первом месте; она не помнила, чтобы он хоть раз извинился, когда задерживался, когда приходил домой в девятом часу после деловых поездок на другие концы Лондона…
– Я хотел сказать, – зачастил телеведущий с льстивой улыбкой, – что эта книга наверняка заставит этих критиков умолкнуть. Мне кажется, образ главной героини выписан с глубоким пониманием, с подлинным сочувствием. Конечно… – он быстро заглянул в свои записи; Робин чувствовала его нервозность, – здесь неизбежно будут проводиться параллели… описанное вами самоубийство молодой женщины, по-видимому, отсылает… вы, вероятно, готовы к тому…
– …что глупцы сочтут, будто я написал автобиографический роман, включив туда самоубийство моей первой жены?
– Ну, это неизбежно будет выглядеть как… это неизбежно вызовет вопросы…
– Тогда послушайте меня, – сказал Фэнкорт и сделал паузу.
Писатель и ведущий сидели у длинного окна, выходящего на солнечный, открытый ветру газон. На мгновение Робин задумалась, когда же снималась эта программа… определенно до наступления холодов… но все ее мысли занимал Мэтью. Она чувствовала, что обязана пойти за ним, но почему-то не поднималась с места.
– Когда умерла Чу… Элли, – начал Фэнкорт, – когда она умерла… – Крупный план выглядел мучительной бестактностью. Писатель смежил веки, и мелкие морщинки в уголках глаз обозначились очень резко; квадратная ладонь стремительно заслонила лицо. Кажется, Майкл Фэнкорт плакал.
– Ладно, мы уже поняли, что любовь – это мираж и химера, – отбросив ручку, вздохнула миссис Эллакотт. – Одно словоблудие. Я-то надеялась на кровавые разборки, Майкл. Кровавые разборки.
Не выдержав бездеятельности, Робин встала с дивана и пошла к дверям. В конце-то концов, день сегодня был тяжелый. Мэтью похоронил маму. Значит, надо сделать шаг навстречу, повиниться.
Всем нам свойственно ошибаться, сэр. Коль скоро вы признаете свою ошибку, дальнейшие объяснения излишни.
Уильям Конгрив.Старый холостяк[26]
Крупнейшие воскресные газеты старались поддерживать достойное равновесие между объективной оценкой жизни и творчества Оуэна Куайна и зловещими, жестокими обстоятельствами его смерти.
«Литератор второго ряда, подчас оригинальный, но в последнее время тяготевший к самопародии, оттесненный современниками, но избравший свой несовременный путь», – констатировала на первой полосе «Санди таймс», обещая волнующие подробности внутри: «Читать дальше, с. 10–11: „Подсказки для садиста“», а рядом поместила мелкий портрет Кеннета Халлиуэлла{30} и анонс: «„Книги и книжники: литературные убийцы“. С. 3. Культура».
«Слухи о неопубликованной книге, которой, очевидно, и руководствовался убийца, в настоящее время просочились за пределы литературных кругов Лондона, – информировала своих читателей „Обсервер“. – Не будь издательство „Роупер Чард“ столь щепетильным, оно бы уже имело в своем активе мгновенный бестселлер».
«ПИСАТЕЛЬ-ШАЛУН ВЫПОТРОШЕН ВО ВРЕМЯ ИНТИМА», – вопил таблоид «Санди пипл».
По пути домой от Нины Ласселс Страйк купил все газеты, хотя идти по обледенелым тротуарам с газетами и тростью было не так-то просто. Кое-как добравшись до Денмарк-стрит, он подумал, что не стоило сейчас занимать руки – вчерашняя преследовательница могла появиться вновь, но этого не произошло.
Вечером он лежал на кровати, чтобы дать желанный отдых больной ноге, хрустел чипсами и читал новости. Факты, отраженные в кривом зеркале прессы, будили его мысль. Изучив материал Калпеппера в «Ньюс оф зе уорлд» («Источники, близкие к описанным событиям, подтверждают пристрастие Куайна к интимным забавам со связыванием, основываясь на показаниях его вдовы, которая, впрочем, отрицает, что знала об уединении писателя-извращенца в их втором доме»), Страйк швырнул газеты на пол, потянулся за блокнотом, всегда лежавшим рядом с кроватью, и составил себе памятку на следующий день. Инициал Энстиса в этом списке отсутствовал, зато против пунктов «Букинист» и «М. Ф.: дата съемки?» стояло заглавное «Р». Вслед за тем он отправил Робин SMS и напомнил, чтобы утром она остерегалась высокой женщины в черном пальто и не сворачивала на Денмарк-стрит, если заметит слежку.
На другой день во время недолгого пути от метро до офиса Робин не увидела никого отвечающего такому описанию и пришла на работу ровно в девять. Страйк сидел за ее столом и шарил в ее компьютере.
– Доброе утро. Снаружи все спокойно?
– Вполне, – ответила Робин, вешая пальто.
– Как Мэтью?
– Нормально, – солгала она.
Последствия скандала, вызванного ее поездкой в Девон, жгли Робин как огнем. На обратном пути в Клэпхем их с Мэтью перебранка то медленно бурлила, то извергалась как лава; от слез и недосыпа у Робин опухли глаза.
– Ему сейчас тяжело, – пробормотал Страйк, не отрываясь от монитора. – Мать похоронил.
– Мм… – неопределенно ответила Робин, ставя чайник и досадуя, что Страйк решил посочувствовать Мэтту именно сегодня, когда все указывало на то, что ее жених – законченный болван.
– Что ты там ищешь? – спросила она, поставив у локтя Страйка кружку с чаем и удостоившись невнятной благодарности.
