Мирон положил руки на клавиатуру, его пальцы быстро побежали по клавишам.
«Не повторяй вслух то, что я тебе пишу. Твоя комната прослушивается».
— Так, а теперь пиши то, что я буду тебе диктовать. Я буду говорить медленно, а ты внимательно смотри на клавиши и старайся запомнить расположение букв. «При выводе фундаментального принципа статистики Лагранж заменил произвольную систему сил подходящей системой блоков...» Ну, в чем дело? — сердито спросил Мирон, видя, что девушка даже руки на клавиатуру не положила. — Почему ты не пишешь? Она сидела оцепенев, не сводя с него застывшего взгляда.
— Ты что, не поняла меня? — уже мягче сказал он. — Я диктую — ты набираешь текст. И стараешься запомнить расположение букв. Давай еще разочек с самого начала. «При выводе фундаментального принципа статистики Лагранж...» Он стал произносить слова медленнее, чем в первый раз, и с удовлетворением убедился, что Наташа поняла его. На экране одна за другой появлялись буквы:
«Откуда ты знаешь?»
— Очень хорошо, молодец, — похвалил Мирон. — Продолжаем. Сейчас я покажу тебе, как красиво располагать текст, чтобы он хорошо смотрелся.
«Мы с тобой в беде. Нам надо подумать, как из нее выбираться. Постарайся сохранять спокойствие. Я буду задавать тебе вопросы, ты будешь на них отвечать».
— Поняла?
— Поняла, — неуверенно ответила Наташа, и Мирон услышал в ее голосе явный страх.
— Теперь я покажу тебе еще одну нужную вещь.
Он быстро набрал короткую фразу и продемонстрировал процедуру удаления текста.
— Ты должна научиться делать это быстро, автоматически. Понятно?
— Да.
— Давай еще раз. Я быстро наберу текст, а ты его удалишь. «Нам надо придумать, как связаться с теми, кто может нам помочь. Ты подумай об этом до утра. Есть ли среди твоих знакомых или родственников надежные люди? Как дать им знать, что мы здесь? Подумай и все подробно напиши. А сейчас будешь тренироваться».
Наташа пробежала глазами текст, переместила «мышь» по гладкой поверхности стола, подвела курсор к нужному месту. Легкий щелчок — и экран вновь был девственно пуст.
— Молодец. Теперь пиши под мою диктовку, разрабатывай пальцы, набирай скорость. «Чтобы проиллюстрировать роль случайного массового явления, рассмотрим скорость химических реакций. Сравнительно грубых наблюдений достаточно, чтобы натолкнуть на мысль, что скорость химического изменения зависит от концентрации реагирующих веществ...» Мирон медленно, ровным голосом диктовал отрывки из открытой наугад монографии по математике, краем глаза следя за тем, насколько успешно Наташа справляется с заданием. Скорость у нее была пока еще очень маленькой, пальцы плохо слушались, то и дело норовя нажать не на ту клавишу, и ей приходилось останавливаться, чтобы исправить ошибку. Он видел, что девушка старается изо всех сил, хотя дается это ей с огромным трудом. Видимо, у нее что-то болит, а она стесняется сказать.
— Может быть, Надю позвать? — предложил Мирон, откладывая книгу в сторону.
— Зачем? Не нужно.
— Мне кажется, у тебя что-то болит.
— Ничего у меня не болит. Диктуй дальше.
— Ну, как знаешь.
Примерно через час голос у Мирона заметно охрип. Он захлопнул книгу, встал из-за стола и с удовольствием потянулся.
— Перерыв. Отдохни немножко. Кстати, что тебе вчера сказал врач?
— Ничего особенного. Осматривал меня, исследования проводил.
— Какие исследования?
— Ну, энцефалограмму снимал, кардиограмму, кровь брал на анализ. Прослушивал, простукивал. Все как обычно. Укол какой-то сделал, я после него сама не своя. Не знаю, что он мне такое вколол.
— И когда будет результат?
— Не скоро. Он сказал, надо будет еще несколько раз обследование повторить, мой случай очень сложный. Мирон, ты не мог бы поговорить с Василием Игнатьевичем, чтобы мне больше уколы не делали? Я боюсь.
— Боишься? — удивленно рассмеялся Мирон. — Вот уж никогда бы не подумал. Ты же так давно болеешь, что должна была бы уже привыкнуть к ним.
— Ты не понял. У меня аллергия на очень многие лекарства. В моей больнице все врачи знали, что можно мне давать, а чего нельзя. А здесь никто этого не знает. И врач этот заморский тоже не знает.
— Заморский? Почему?
— Он по-русски не говорит.
— А как же ты с ним общалась?
— Василий Игнатьевич переводил.
— Почему же ты не сказала им сразу, что тебе нельзя делать уколы?
— Я стеснялась, — призналась Наташа. — Пожалуйста, Мирон, поговори с ним, ладно?
— Конечно, раз ты просишь.
Мирон очень рассчитывал на то, что Василий сам заведет разговор о лекарствах, которые нельзя давать Наташе. Ведь он ясно дал понять, что все разговоры, ведущиеся в комнате девушки, прослушиваются. Но Василий не появлялся и Мирона к себе не вызывал.
На следующее утро Мирон едва смог дождаться, когда можно будет идти к Наташе. Поняла ли она его? А если поняла, то сумела ли сделать все, что нужно? А даже если и сумела, то будет ли от этого толк? Надо выбираться отсюда, спасать свою шкуру, пока не поздно. И на Наташу вся надежда. Потому что Наташу, может быть, все-таки кто-то ищет. А его. Мирона, никто искать не будет. Отец знает, где он, и, если что-то пойдет не так, волну поднимать не станет, Василий же предупредил.
Сегодня Наташа выглядела еще хуже. И без того бледное ее личико стало совсем прозрачным, на нем, казалось, жили одни глаза. Но они жили! И еще как. Они светились каким-то невероятным серо-голубым светом, и это обрадовало Мирона.
— Почему такой усталый вид? — осведомился он, усаживаясь рядом с ней за компьютер. — Плохо спала?
— Совсем не спала, — ответила она. — Я всю ночь тренировалась, как ты велел.
— Всю ночь? — недоверчиво переспросил Мирон. — Ты всю ночь училась печатать?
— Конечно. У меня пальцы непослушные, непривычные, их надо разрабатывать. Зато я набрала целых десять страниц из твоей книжки. Только ты мне не показал, как формулы делать. Там же специальные знаки нужны.
— Ну-ка, проверим, что ты напечатала. Показывай свой труд.
Наташа, быстро щелкая «мышью», вывела на экран текст. Это действительно был раздел из книги по математике. Тут же, не говоря ни слова, она открыла другое «окно», и Мирон увидел совсем другой текст.
«Старшая сестра Ирина. Адрес... Телефон... Очень добрая, очень обязательная. Сделает все, что нужно.
Николаев Александр Иванович, друг нашего отца. Адрес не знаю. Он очень хорошо к нам относится, все шесть лет навещал нас в больнице, занимался со мной химией, физикой и математикой. Я думаю, он поможет, если узнает про меня. Михаил Александрович, врач в нашей больнице. Специалист по восстановлению памяти у детей после черепно-мозговых травм. Он был со мной, когда меня похитили. Фамилию, к сожалению, не знаю. Красивый высокий брюнет. С ним я советовалась насчет того, как мне получить аттестат о среднем образовании. Если ему это напомнить, он обязательно поймет, что речь идет обо мне. Правда, я не знаю, жив ли он. Когда меня увозили из больницы, с ним что-то сделали.
Недавно в нашем отделении убили медсестру, Алю Мырикову. Там работала милиция. Может быть, если преступника еще не нашли, они и до сих пор бывают в отделении». Мирон щелкнул клавишей и быстро убрал текст из «окна». Теперь экран был поделен на две части, в одной из которых снова был текст по математике, вторая же часть была пустой. На ней Мирон собирался вести свои «переговоры» с Наташей. Все-таки молодец девочка, отлично соображает, и не только в точных науках.
Врач Михаил Александрович. Это очень интересно, особенно если учесть вчерашние слова Наташи о том, что у нее аллергия на большинство лекарств и только в больнице знают точно, что можно ей давать, а чего нельзя. Господи, как повезло, что он не говорил вчера об этом с Василием! А ведь собирался... Видно, Бог отвел. Судьба к нему благосклонна. Надо постараться выжать из этого все, что можно, и максимально естественно.
«Я сказал Василию, что тебе нельзя расстраиваться и волноваться, у тебя от этого мозги отказывают. В твоей медицинской карте наверняка записано все, что касается лекарств. Ты поняла, чего я хочу от тебя?»
— Давай будем учиться выводить математические символы, — говорил он между тем. — Смотри внимательно и запоминай, какой символ как выводить на экран. Для этого устанавливаем специальный режим и пользуемся клавишей АН... Некоторое время они действительно занимались делом, потом Наташа начала все чаще ошибаться и забывать то, что ей показывал Мирон.
— Да что с тобой? — с досадой спросил он. — Что ж ты сегодня такая бестолковая? После бессонной ночи, что ли?
Губы Наташи задрожали, она отвела глаза. «Тьфу, болван, — обругал себя мысленно Мирон. — Зачем я так с ней? Девочка в такой сложной ситуации, а я от нее требую Бог знает чего. Другая на ее месте вообще ничего не соображала бы от ужаса, а она держится, и держится превосходно».
