– Что-то не видно в тебе столичного лоска, – назидательно произнес Константин и добавил: – Помоги мне. Возьми вот сумку и ветки. Пойдем вместе к Валентине.
– Мы пошли, Олег, – сказали ребята, – а то опоздаем!
Елизаров и Бестужев по заснеженной дорожке направились в сторону госпиталя. Олег невольно вспомнил, что два дня назад по ней шел в сторону своей казармы. Как он тогда радовался снегу! А сейчас его ничто не утешало. Шел почти по принуждению. Ругал сам себя мысленно, что поздно заметил Елизарова… Ну, а что дальше? Придет, поздравит медсестру с «наступающим», увидит дежурную улыбку, услышит приличествующие в таких случаях слова благодарности. А что дальше? А дальше – топай себе в обратную сторону, сержант Бестужев, поскольку твое место сейчас за солдатским столом… Где нет ни женщин, ни традиционного шампанского. Тем более что еще когда лежал в палате, Олег не мог не видеть, как вспыхивали искорки в глазах Валентины, когда появлялся старший лейтенант с пучком полузасохших степных или горных трав. У них, судя по всему, что-то «завязывается», и Олегу остается весьма незавидная роль третьего лишнего…
– Рана быстро зажила? – поинтересовался Елизаров.
– Как на собаке, – ответил Олег.
– Моя кровь, – констатировал летчик. – У меня так с детства. Любая царапина на глазах затягивается.
– А у нее, у «сестренки», тоже такая быстрозаживляющая кровь? – спросил Олег.
– А ты злюка, Олег, замечу тебе по-братски, – сказал Елизаров и тут же улыбнулся: – Может быть, ты желчный такой от смеси трех кровей получился?
– Может быть, – согласился Олег.
– Распределим роли, – уточнил Елизаров. – Ты вручаешь хвойный букет и эту сумку, а я остальное.
– И топаю обратно, – закончил Бестужев бодрым тоном.
– Я ж сказал, что ты злюка, да еще и невоспитанный, – повторил Елизаров без злобы. – А насчет твоего пребывания, так я по телефону договорюсь с капитаном Дорохиным, он сегодня дежурит в штабе.
– Не позавидуешь командиру, – примирительно произнес Бестужев. – В такую ночь – и дежурить!
Валентина их встретила приветливо, даже радостно. Улыбнулась, а потом быстро каждого обхватила руками за шею, чмокнула в щеку.
– С наступающим, мальчики! Как я рада вас видеть! Проходите!
И от ее искренней улыбки, от ее рук и губ Олег на какое-то время растерялся, а сердце забилось в приятном волнении.
– Проходите, мальчики!
Константин торопливо сорвал оберточную бумагу, и у него в руках вспыхнул алым костром букет густо-красных роз. Они, казалось, излучали неправдоподобный свет. И нежный аромат тут же заполнил комнату. Несколько секунд Валентина молча смотрела на цветы широко раскрытыми глазами. Потом всплеснула руками и восторженно выдохнула:
– Какая прелесть! Обалдеть можно!..
Она наградила Елизарова долгим благодарным взглядом и с букетом в руках поспешила в свою комнату. Константин и Олег последовали за нею.
– Девочки, смотрите, как нас поздравляют! – восторженно произнесла Валентина.
Девочек в комнате было двое. Обеих Олег знал: сестра-анестезиолог Надежда Мельникова и афганская учительница Сухейла. Надежда мельком скользнула безразличным взглядом по Бестужеву, с ласковой теплотой посмотрела на старшего лейтенанта. Розы, конечно, мог достать только он, человек, у которого в руках была крылатая машина.
Олегу стало не по себе от такого взгляда. Но он встретился глазами с афганской учительницей и смутился. Действительно, было от чего придти в смущение: смуглое, удлиненное лицо с нежной, словно у свежего персика, бархатной кожей. Сквозь смуглость на щеках пробивался румянец, а глаза большие, чуть раскосые, яркие, в их глубине – искорки, словно раскаленные угольки. Олег почему-то явственно ощутил запах ее кожи, чуть горьковатый, будто ольховый дымок костра.
Олег и Сухейла не сказали друг другу ни единого слова, только улыбнулись. Но и этого Бестужеву было более чем достаточно. Ослепленный мимолетным взглядом Сухейлы и играющей на ее губах тонкой улыбкой, он почувствовал какое-то неясное и тайное ожидание.
Тем временем Надежда сбегала на кухню, принесла трехлитровую банку с водой и ставила в нее розы. Валентина и Надежда охали вокруг цветов. Константин, еле сдерживая рвущуюся наружу радость, не отходил от них.
– С наступающим праздником! – произнес наконец Олег, выдавливая из себя каждое слово и сам удивляясь нежданно нахлынувшей на него робости и растерянности. – С Новым годом, Сухейла!
– И тебя… прости меня, и вас! С русским Новым годом! – она говорила по-русски с небольшим мягким акцентом, характерным для людей Востока, округляя и четко выделяя каждое слово. Это придавало ее речи неповторимое своеобразие.
– Почему именно с русским?
– Это ваш праздник, русский.
– А в Афганистане разве не отмечают Новый год?
– Обязательно отмечают, – Сухейла скромно улыбнулась. – Новый год – большой праздник для афганцев.
– А как называется по-вашему?
– Науроза, – ответила Сухейла.
– Науроза? – переспросил Олег.
– Да, науроза.
– Тогда разрешите, Сухейла, мне поздравить вас с наурозой!
– Спасибо! Ташакор! – снова улыбнулась Сухейла и тихо пояснила: – Наш афганский Новый год будет в марте. Когда день и ночь станут совсем одинаковыми. Есть такой день, первого хамаля называется. У вас первого января праздник, а у нас первый хамаля. Наш народ начинает новый год с этого дня. Таков официальный календарь. Это называется солнечная хиджра. Слово «хиджра» не знаю как будет по-русски. Это такой счет.
– Понимаю, Сухейла, – Олег кивнул, – понимаю.
– По вашему календарю это будет двадцать первое марта.
– День весеннего солнцестояния, – быстро сказал Олег, вспоминая школьные уроки. – В нашем народе еще говорят, день-солнцеворот, солнце на лето поворачивается.
– И годы наши разные. У вас завтра начинается одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой. А у нас по мусульманскому календарю в марте начнет отсчет одна тысяча триста шестьдесят четвертый год. Потому что у вас счет идет от рождения Иисуса Христа, а у мусульман – от своего пророка.
– Понятно, – кивнул Олег и спросил: – По-восточному новый год имеет название Огненного Тигра, так, да?
– Да, будет год Тигра-огонь. Только это не солнечная хиджра, а лунная. Эта хиджра начинает свой счет от новолуния в месяц Водолея. Так будет начинаться год Тигра-огонь.
Пока они беседовали, Валентина и Надежда быстро накрыли стол. В основном были местные фрукты, свежие и сушеные. В тарелках громоздились яблоки, мандарины, горкой лежали сушеный инжир, курага, изюм, а также тонко нарезанная колбаса и сыр. В вазочках – конфеты в бумажных обертках. Константин принес кипящий электрочайник.
Расставили чашки с блюдцами. Олег понял, что стол накрыт для приличия, чтобы угостить гостью. Он, сержант, конечно же, был не в счет. Новогодний стол соберут попозже, когда он и Сухейла удалятся. Ему стало обидно и за себя, и за гостью. У нее же нет никого из родных! Вслух он ничего не сказал. Он видел, что Сухейла была откровенно рада и этому приему, и не хотел портить ей хорошего настроения. Она все принимала за чистую монету, верила искренне.
Олег оглядел стол, выбрал самое крупное, самое красивое яблоко. Вынул из-за голенища небольшой трофейный кинжал – память о схватке с четырьмя душманами на горном выступе. Потом его у раненого Бестужева взял Волков и сохранил для друга, когда тот пришел из госпиталя. Кинжал был знатный, как говорили знающие ребята, выкован из дамасской стали, на лезвии около рукоятки имелась витиеватая арабская вязь. Олег зигзагом, угол к углу вогнал лезвие до самой сердцевины.
– Сейчас я сделаю из яблока настоящую розу!
Кончив резать, Олег положил на стол кинжал, разломил яблоко на две части и в каждой его руке оказалось по узорно вырезанной половинке. Одну розу он протянул Сухейле, вторую – Валентине.
– Какая прелесть! – воскликнула Валентина и стала рассматривать половинку яблока.
– Олег, женщин надо уважать, – сказал Константин, протягивая ему еще одно крупное яблоко. – Работай на пользу общества!
– Я не откажусь и от двух половинок, – сказала Надежда, видя, что Сухейла мнется, не берет вырезанную розу. – Такая красота!
– Нет! Нет! Нет красота!.. Яблок плохой!.. Очень плохой! – неожиданно для всех выдохнула с криком Сухейла. – Яблок плохой! Хинджал плохой! Плохой!..
В комнате воцарилась тягучая тишина. Все с недоумением смотрели на афганку. Никто ничего не понимал. Что, собственно, произошло? Почему она так резко отстранилась? Чем ей не угодили? Чем оскорбили? Олег так и застыл с половинками яблока в руках. Лицо его тихо серело. Он чувствовал себя так, словно его неожиданно окатили ведром грязной воды. Он смотрел то на злополучное яблоко, то на Сухейлу, которая менялась на глазах. Она стояла напряженная, как туго сжатая пружина, готовая взорваться в любой миг. В глазах появился сухой колючий блеск. Олег видел, что Сухейлу колотит дрожь. Ее волнение невольно передавалось и ему.
