с тобой совершенно невозможно разговаривать?
– Ладно, извини, малыш. Твои лебеди были эталоном крепкого и нерушимого союза.
– Можешь иронизировать сколько хочешь, но так и было. Я дала им имена, а когда они перестали прилетать на наш пруд, сильно тосковала и ждала…
– Ты ждала лебедей? Неужели все было настолько плохо?
– Жизнь на ферме не отличается разнообразием. Не так много событий происходит… А лебеди были свободны, могли улететь когда угодно и вернуться. Честно, я не понимала, зачем они вообще возвращались… На нашу ферму, на наш пруд. Мне бы их крылья… Звучит смешно, но я так им завидовала. А еще я пообещала себе, что однажды назову своих детей как тех лебедей, и они обязательно будут счастливы и свободны.
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– И как будут звать наших детей?
– Тим. Нашего сына будут звать Тим, а если родится девочка, то мы назовем ее Тея.
– Подожди… Ты же не?..
– Целых три теста, Алан, и все положительные. У нас получилось!
Сглотнув горькую вязкую слюну, я стряхиваю пепел и глубоко затягиваюсь. Воспоминания об испытанном счастье причиняют такую же боль, как о том страшном дне, когда мы потеряли его. Но тьма, что нас накрыла в самом конце, не перечеркнет незабываемых счастливых мгновений. Их было много, слишком много, чтобы поверить – так будет всегда. Мы наполнились нашим счастьем до краев, а потом разбились – оба.
– Расскажи мне, – доносится до меня приглушенная просьба Аннабель.
Взъерошив волосы, я тушу сигарету и заставляю себя вернуться на пять лет назад, в день, когда испытал чувство, сильнее которого, как мне тогда казалось, не существует в природе.
– Мириам загорелась желанием стать матерью сразу после получения диплома.
Собственный голос кажется мне чужим и незнакомым. Каждое слово как яд проникает в кровь, причиняя боль, которую не смогли притупить никакие годы.
– Я ее полностью поддерживал, потому что и сам мечтал о большой семье, которой у меня, по сути, не было. Я на тот момент уже неплохо зарабатывал и не беспокоился о финансовой стороне вопроса. Полгода у нас ничего не получалось. Мири злилась, а я призывал ее к терпению и просил не зацикливаться на неудачах. Мы оба много и усердно работали, выбрали новый уединенный дом в пригороде… с бассейном. Она в него просто влюбилась, хотя я изначально не был в восторге, но в конечном итоге сдался. Счастливую новость Мириам сообщила мне в день переезда в новый дом. Нам обоим это совпадение показалось счастливым знаком. Я отменил все экспедиции, сосредоточился на писательской карьере, а Мири приняла решение уйти из офиса и занялась частными заказами, попутно обустраивая уют в доме и готовясь к материнству. Она так волновалась, боялась, что не справится. У нее вдруг сформировался навязчивый страх перед родами, потом появились жалобы на бессонницу, головные боли, беспричинные слезы. С каждым днем Мириам становилась все более тревожной и раздражительной. Ночные кошмары начались тогда же. Она постепенно закрывалась, отдалялась от меня, уходила в себя, грустила или, наоборот, погружалась в бурное веселье. Я не придал большого значения тревожным симптомам, как и наблюдающие мою жену врачи. У беременных часто бывают проблемы со сном, резкие перепады настроения, скачки энергии и полного бессилия. Всему виной гормоны, говорили светила медицины. У меня не было повода сомневаться, к тому же после рождения сына Мириам снова стала похожа на себя. Тим родился в середине февраля…
Не в силах продолжить, я закуриваю очередную сигарету, и тут же в голове звучит голос из прошлого:
«Ты всегда начинаешь курить, когда собираешься соврать, Алан. Тебе нужна эта пауза, чтобы придумать идеальную ложь, но меня не провести».
Мириам была одержима мыслью, что я виртуозный лжец. Она считала, что все писатели – обманщики и вруны. Отчасти Мириам была права, но ошибалась в главном. Ей я не лгал. Не лгал до того самого момента, пока она сама не начала мне врать.
– Я помню все, словно это случилось вчера, – выдавливаю из себя через силу. – Ранее утро, сигаретный дым, мои пальцы, без устали стучащие по клавиатуре, и стремительно рождающиеся строки рукописи. Мириам ворвалась в мой кабинет с дикими криками «Алан, я умираю!». Мы гнали в больницу как безумные, нарушая все правила. Мири загибалась от боли на соседнем сиденье, умоляя меня ехать быстрее. Я паниковал впервые в жизни. Оказывается, роды куда страшнее восхождения на самые неприступные скалы. Нам дьявольски повезло, что мы добрались до больницы живыми. В клинике нас быстро успокоили, заверив, что волноваться не о чем и все идет как надо. Мне выдали халат, бахилы, что-то нацепили на голову и проводили в родовую палату. Мириам уже была там. Увидев меня, она немного и ненадолго притихла и даже попыталась через силу улыбнуться. Сам процесс я не запомнил, жутко перенервничал. От позорного обморока меня спасло чудо. Может быть, я все-таки отключился в какой-то момент, но зато четко запомнил мгновение, когда нашего кричащего сына положили Мириам на грудь. Она больше не рыдала и улыбалась шире и радостнее, чем на нашей свадьбе, и совсем не смотрела на меня. Только на Тима, только на него. А я стоял там, измученный, мокрый от пота, потерянный. Я даже заревновал. Честно, заревновал, а потом ребенка передали мне, и я все понял…
Голос снова предает меня, срываясь. Замолкаю, тяжело сглатывая, и позволяю событиям прошлого утянуть меня назад.
Я помню все, словно это случилось вчера… Сердце будто стало больше, не помещаясь в груди, и незнакомо защипало в носу. Мири плакала от счастья и немножко от облегчения, что все закончилось, а я смотрел на сморщенное красное личико сына и думал, что не видел в мире никого красивее, чем он. «Он такой прекрасный, Алан, – прошептала Мириам. – У него твои глаза и нос, и губы. Его так легко будет любить…» Оторвав взгляд от Тима, я благодарно улыбнулся жене. Бледная и уставшая, с паутинками разорвавшихся сосудов на лице и искусанными в кровь губами. Меня зашатало, сердце грозилось вот-вот пробить грудную клетку, легкие горели от нехватки кислорода. Мириам растерла по щекам счастливые слезы и, кажется, чуть-чуть смутилась, и я подумал, что не видел в мире никого красивее, чем она…
Я не заметил, как Аннабель подошла ко мне со спины. Не расслышал ее шагов, но участливое прикосновение теплой ладони к моему плечу неумолимо и безжалостно вернуло меня в реальность, превращая счастливые воспоминания в пыль. Боль не имеет срока давности. Она стреляет на поражение и точно в цель, пробивая любую
