Уже начало смеркаться. Тоня быстро прошла по саду, открыла калитку, перебежала через улицу, не чувствуя холода. Дверь была открыта. Она встала на пороге, глядя на сгорбившуюся фигурку у окна.
— Что встала? — раздался усталый старческий голос. — Проходи, присаживайся. Чайку хочешь?
— Чайку… — повторила Тоня, глотая слезы. — Умерла она, Степанида Семеновна.
— Знаю, — старушка наконец обернулась и, не глядя на Тоню, проковыляла в кухню. — А я себе, пожалуй, поставлю чайник-то. Догадалась я, догадалась. Смотрю в окошко, а не выходит никто. Ну, тут уж все понятно стало. Ой, что-то озябла я, должно быть, похолодало на улице.
— Как же вы могли? — плача, спросила Тоня. — Вы же все знали… и молчали.
— Я не молчала, — возразила старушка, появляясь в дверях с чайником. — Чайник-то у меня, оказывается, горячий… Я тебе что сказала? Сказала — уезжай отсюда, не надо тебе здесь оставаться. А ты мне ответила, голубушка, что муженька своего оставить не можешь. А я ведь тебя просила уехать, просила…
Она поставила на стол вазочку с печеньем, две чашки.
— Угощайся. Я чайку-то с травками заварила.
— Вы… — шагнула к ней Тоня. — Вы сумасшедшие все! Сумасшедшие! — Из ее горла вырвалось рыдание. — Столько человек умерли, такой смертью страшной, а вы чайку мне предлагаете! А ваша Женя… Она вас выгораживала, говорила, что вы ничего не знаете! А вы все знали, все! Наверное, это вы и придумали!
— Глупости говоришь, — спокойно заметила Степанида, разливая чай по чашкам. — Ничего я не придумывала, жила себе своей жизнью. А потом объявилась моя Женечка в таком вот виде странном. Я ее и не узнала. А как рассказала она мне про все, что случилось, про братьев своих, про родителей, тут уж я поняла, что не дело мне в стороне оставаться. Поселила ее у себя, вот и вся моя помощь была. Не я, так другой бы кто ей жилье дал. А так даже удобнее — и до вас ближе, и Женя при мне.
— Да у нее второй брат должен выйти через несколько лет!
— Никуда он не выйдет. Похоронила его Женя и оплакала. Нет больше Мишеньки, и Сенечки нет. А я ведь их любила, ребятишек. Своих-то бог не дал, так хоть с чужими повозиться… А теперь, значит, и Женечка моя вслед за ними ушла.
— Вы сумасшедшая, — повторила Тоня, с ужасом глядя на старуху. — Вас нужно в тюрьму посадить.
— Посади, посади, — кивнула Степанида. — Все одно мне помирать скоро. Да только ведь тебе, Тоня, никто не поверит. Все слышали, что Женька сказала, — не знала я ни о чем. Жалко, не успела она…
— Да за что?! — выкрикнула Тоня. — Что вы все так ополчились против Вити?! С Женей понятно, а вы-то тут при чем?!
Старуха подняла к ней строгое морщинистое лицо и покачала головой.
— Ай-яй-яй! Ничего ты, красавица, не поняла и не почувствовала. Таким, как твой Витя, не должно быть жизни. Он страшнее, чем Графка покойный, потому что тот алкаш был спятивший, а Витя твой разумнее разумного. И с разумом все делает. И Андрею бедному, Машиному сынку, он жизнь разрушил, и все почтальоново гнездо загубил… Муж твой умный, от ума все его и горести. А сказать вернее, не его — других. Ему-то чего, как жил, так и живет, и совесть его не грызет… Вон, даже дом почтальонов догадался купить, хотя по его милости он пустой стоял, а хозяева в могилах.
Тоня опустилась на корточки и прижалась затылком к прохладной стене.
— А ты, голубушка, в голову не бери, ты тут ни при чем, — сказала Степанида, прихлебывая чай. — Тебя никто обижать и не собирался, не думай ничего такого. Женька ведь тебя жалела. Кстати, печенье тебе оставила, вкусное. Бери, угощайся. Хоть так помянешь покойницу.
Тоня подняла на нее красные глаза, встала и пошла прочь, а за ее спиной одинокая старушка за столом с двумя чашками осталась пить чай вприкуску с печеньем на гречишном меду.
Тоня подошла к своему дому, в котором светились все окна. Заходить ей не хотелось. Она спряталась от ветра за крыльцо и встала там, ежась в своем свитере. Здесь было не так холодно.
Раздался скрип открывающейся двери, и на крыльцо кто-то вышел, тяжело ступая. «Тетя Шура», — догадалась Тоня. Разговаривать ей ни с кем не хотелось, и она осталась стоять на месте.
Дверь скрипнула еще раз, и раздался голос Виктора:
— Тетя Шура, постойте! Вы зачем приходили-то?
— Да ни за чем, — отозвалась тихо тетя Шура. — Пустое все.
— Признайтесь, из-за Кольки?
— Нет, Вить, не из-за Кольки. Хотела я тебе все сказать, что думала, теперь незачем.
— Почему же? — голос Виктора стал злым. — Хотели, так уж скажите.
Тетя Шура помолчала, а потом произнесла, вздохнув:
— Хотела я тебе сказать при жене твоей, что ты всю жизнь дочери моей испортил и ее саму попортил, так что она ни одному мужику нашему не нужна была. Да бог тебе судья.
— А при чем здесь я?
Тетя Шура не ответила, тяжело спустилась по ступенькам и заковыляла по саду. Хлопнула дверь. Тоня стояла за крыльцом, ни о чем не думая. Наконец она отряхнула снег со свитера и медленно побрела домой.
Вечером, когда все уехали и тело увезли, Виктор подошел к жене, обнял:
— Маленькая моя, напугалась! Ну, ничего, ничего, все закончилось.
— Все закончилось, — эхом отозвалась Тоня.
— А ты куда убежала? С тобой следователь хотел поговорить, глядь — тебя нет. В мансарде, что ли, пряталась?
— В мансарде.
— Ну, я так и подумал. Сказал им, чтобы тебя не дергали, они и успокоились. Нормальные мужики, договориться можно. Ладно, Тонь, надо вещи распаковать.
Тоня села на стул в кухне и повернула к мужу бледное лицо.
— Зачем ты хочешь их распаковывать?
— А как же ты жить тут собираешься? — удивился он.
— Я не собираюсь.
— Почему? Не понял… Тонь, ты успокойся, все закончилось, можно спокойно здесь оставаться и ничего не бояться. Этой сумасшедшей больше нет. Конец у нее, конечно, жуткий, но она его заслужила, — говорил Виктор мягко и убедительно.
Тоня покачала головой, глядя на него.
— Как у тебя все просто… — тихо проговорила она.
— Тонь, с тобой все в порядке? — Виктор внимательно посмотрел на жену. — Я понимаю, ты стресс пережила, но мы с тобой что-нибудь придумаем. В конце концов, съездим…
— Я не останусь в этом доме.
— Что?
— Я не останусь в этом доме.
— Хорошо, — быстро согласился Виктор, — давай поживем у твоих родителей. А потом, когда ты придешь в себя, вернемся.
Тоня закрыла глаза рукой и что-то пробормотала.
— Что? — не понял Виктор.
— Она была права, — повторила Тоня чуть громче. — В тебе все дело, а вовсе не в той несчастной девчонке.
— Кто был прав? Ты о чем? Ты Женьку называешь несчастной девчонкой?! — догадался он. — Да, очень несчастная — трех человек убила. Хотела меня еще, да не смогла.
— Это ты во всем виноват, — отчетливо выговорила Тоня, и Виктор поперхнулся на полуслове.
— Ты с ума сошла? Ты что такое говоришь?!
— Я говорю, что это ты виноват, — она поднялась с места. — Ты всем все испортил! Тому мальчику, Андрею, нарочно рассказал про его мать… А потом подговорил этих ребят, которые тебя так слушались, поджечь сарай, а сам дома остался, а затем и вовсе уехал… Ты все придумал, потому что ты ведь умный, а они за это расплачивались. И самое страшное, что тебе абсолютно все равно.
— Тоня, опомнись, ты не в себе…
— Я в себе, — устало сказала она. — Просто я все про тебя поняла. Смешно, я ведь так тобой восхищалась, гордилась… Приводила тебя в ателье перед девчонками хвастаться — вот, мол, смотрите, какой у меня муж, завидуйте! И они мне завидовали. Никто про тебя ничего не понимал…
— Слушай, прекрати блажить! — брезгливо произнес Виктор. — Просто какой-то бред несешь! Я даже от тебя не ожидал…
Ничего не ответив, Тоня встала и пошла в зал. Аккуратно обойдя темный круг на полу, она выдвинула ящик, достала паспорт и свои деньги, положила в сумочку. Задумалась. В кухне сняла с полки банку, вышла на крыльцо и выплеснула содержимое на снег. По снегу тотчас расплылось пятно, очень похожее на то, что было на полу в зале.
— Ты что задумала? — осведомился Виктор, глядя, как она надевает сапоги. — Никак к родителям собралась на ночь глядя?
Тоня прошла в комнату, взяла сумку и в последний раз осмотрела комнату. Все необходимое было взято. Она выключила свет и постояла в темноте.
— Прощай, — отчетливо сказала она дому.
— Тоня, да ты что? — изумился Виктор, стоявший за ее спиной, и начал еще что-то говорить.
Но она уже не слушала. Пройдя мимо него, вышла в коридор, надела дубленку и натянула шапку. Проверила, захватила ли рукавицы, и открыла входную дверь.
— Прощай, — повторила она уже Виктору и спустилась вниз.
Тоня шла по тропинке между темных силуэтов деревьев, ускоряя шаг. Последний автобус уходил в девять вечера, и на него нужно было обязательно успеть. Ей пришлось бежать к остановке, потому что она чуть-чуть не опоздала, но водитель терпеливо подождал ее.
