— А знаете, — вдруг сказал Менро, — я пару раз видел Тоню с Людой Невзоровой. Может, ей позвонить?
***
Под насмешливым взглядом Дениса я сложила роман Кукушкинса в папку, а папку убрала в сумку. Руки дрожали, и папка никак не хотела впихиваться.
— Тебе помочь? — спросил Денис.
— Справлюсь, — ответила я.
Мне было неприятно, что он видит, как я его боюсь. Должно быть, сознание своей кратковременной, но зато беспредельной власти надо мной доставляло ему немалое удовольствие и в какой-то мере забавляло. Я могла его понять: у него и в самом деле была интересная роль. А вот у меня — не очень...
Наконец папка впихнулась, я до середины застегнула молнию и ногой задвинула сумку под стол.
— И что теперь? — осведомился Денис, закуривая. — Начнем с начала? Я думаю, Тоня, тебе следует объясниться. Или ты надеешься, что я покаюсь тебе в двойном убийстве, а потом сам наберу 02?
Я хотела сказать, что 02 и я могу набрать, но не рискнула.
— Конечно, лучше бы тебе покаяться, Денис, — осторожно произнесла я, — но, в общем, можно пока обойтись и без этого. У меня есть доказательства твоей вины.
— Такие же хилые, как в случае с Менро?
— Видишь ли... Про Менро я все выдумала. Не было никакого дяди из Ростова, который ждал его у соседки до половины третьего ночи. И роли на Малой Бронной ему никто не предлагал. И в Мишину жену он не был влюблен...
— И девушку тоже не он изнасиловал восемь лет назад?
— Вот этого я не знаю. Может, и он. А может — ты.
— Не я. Мне это ни к чему. У меня нет таких проблем, как у Феди... Кстати, а как же «черные кудрявые волосы и черные глаза»?
— Ты прочитал только конец абзаца. А до этого описывается ночной сторож в здании, где работает врач. Это у него «черные кудрявые волосы»...
— Но ты же говорила про племянницу врача! — Денис в раздражении затушил сигарету, взял мой бокал и допил вино. — Кто же тогда раздел ее и положил на надувной матрас?
— Я все наврала, — мрачно сказала я. — Ничего этого в романе нет.
— Импровизация, значит... Неплохо... Но зачем?
— Я не знала, о чем с тобой говорить... Я была не готова. Если б ты не спросил о расследовании, можно было бы побеседовать на какую-нибудь постороннюю тему, а потом разойтись. И вообще: я собиралась все решить завтра...
— Что решить?
— Ну... Насчет тебя. Встретиться с оперативником, предъявить доказательства...
— Мне сначала предъяви, — грубо сказал Денис.
— Пожалуйста.
Я помедлила. Доказательства мои были действительно хилые — для суда. Для меня лично и для Дениса они вполне годились. Но я надеялась, что Сахаров тоже не сидел все это время без дела, а работал и что-нибудь да нарыл.
— Пожалуйста, — повторила я. — Только давай снова обратимся к Кукушкинсу...
— О-о-о...
— Я понимаю. Но доказательства именно в этом романе — в последнем. Показать? Или на слово поверишь?
— Не поверю. Показывай.
Пришлось опять доставать из сумки папку, а из папки — рукопись и искать сто пятнадцатую страницу. Ту, где рассказывалось о сумасшествии музыканта и страданиях его несчастной супруги.
Пока Денис читал, я за ним наблюдала. Лицо его побледнело, губы сжались до тонкой полоски, глаза потемнели. Еще бы! Чуть перефразировав, добавив немного иронии, Миша по-своему переписал один из недавних рассказов Дениса — тот, который он мне сам дал почитать, когда я пришла к нему и встретила у него Невзорову.
У Дениса та же самая история была написана как трагическая. И конечно, в его рассказе чокнутый музыкант не бегал к крыльцу ровно в девять вечера, чтобы сходить по-большому.
Я так понимаю, со стороны Миши это была шутка. Правда, довольно злая шутка, надо признать.
Денис дочитал, отодвинул рукопись и откинулся на спинку стула. Он все еще был бледен, но в целом отлично держал себя в руках.
— Ты полагаешь, это можно считать доказательством?
— Это можно считать доказательством. Того, как Миша к тебе относился.
— Это Мишины проблемы, не так ли?
— Это ваши общие проблемы. Я в них не хочу вникать... А теперь открой страницу шестьдесят два.
Денис открыл. На этот раз он читал намного дольше. У меня было время вспомнить в подробностях, о чем там шла речь. Молодой художник, друг и ровесник главного героя, изнывает от страшной, на грани безумия, зависти. У него и самого все складывается неплохо, но он испытывает истинные мучения от того, что у друга все же лучше. Казалось бы, талант обоих развит одинаково — в чем же дело? В том, что один собран, трудолюбив и погружен в свое творчество, а второй по натуре социопат да к тому же невероятно ленив.
Не знаю и теперь уже никогда не узнаю, это либо что-то другое имела в виду Вероника, раскрывая все детективы на шестьдесят второй странице. Возможно, просто так совпало, а возможно, она таким образом указывала мне на убийцу?..
Денису я не стала говорить, но в конце романа этот самый молодой художник убивает своего друга — главного героя. Но есть еще врач. Ему предстоит своеобразная дуэль и с ним...
— Все? — спросил Денис.
— Все, — ответила я.
На этот эпизод романа он отреагировал спокойно. Я так и думала.
— Денис, ты ведь уже читал это, верно?
— Где я мог это читать?
— У Миши. Линник рассказывал, что в тот вечер у тебя заболело сердце и ты пошел в комнату полежать на диване. Ты же часто так делаешь? А потом, когда Линник зашел, ты сидел за компьютером и играл в «шарики». Так вот, я думаю, что ты снова влез в Мишины файлы, нашел последний роман и случайно наткнулся на историю о молодом художнике. Вот что толкнуло тебя на убийство. Ты узнал себя. Ты и раньше ненавидел Мишу, только для убийства тебе — человеку умному и творческому — было этого мало. А когда ты прочитал это...
— Вздор...
— ...ты убил его и ушел. Но на лестнице тебя встретила Вероника. Она знала, кто ты такой. Она даже Пульса знала, хотя тот появлялся у Миши гораздо реже, чем ты...
— Хватит!
Я замолчала. Действительно, кажется, хватит. Иначе нервы у него не выдержат и я отправлюсь на тот свет несколько раньше, нежели собираюсь.
— Нет у тебя никаких доказательств, — устало произнес Денис. — И не морочь мне голову...
С минуту длилась — именно длилась — тягостная тишина. Не сразу, но я решилась нарушить ее:
— Знаешь, Денис... Когда-то давно — сейчас мне кажется, что очень давно, — я собиралась стать художником. Как отец. Много рисовала, училась в художественной школе и, говорят, делала успехи. Потом отец погиб, и я все это бросила. Не знаю почему. Ребячество... Но я не об этом хотела сказать. Понимаешь, лет десять подряд я пыталась написать картину «Человек, который не замечает дождя». У меня были сотни набросков к ней — я сожгла их после гибели отца (вроде бы Пете удалось спасти два или три, я никогда его об этом не спрашивала). И мне постоянно казалось, что во мне самой не хватает чего-то важного, чтобы написать такую картину. Думаю, пройдет время, и я вернусь к этому... Представь: идет сильный дождь. Даже ливень. Серое ровное небо. По улице бегут люди, спасаясь от холодных струй, льющихся непонятно откуда — ведь на небе ни тучи, ни облака. А на переднем плане — человек. Ни молодой, ни старый. Просто человек. Вот только так — просто человек, без особых примет. Он идет не спеша. Нет, он не из тех, кому некуда идти, и не из тех, кому наплевать, сухой он или мокрый, и не из тех, у кого случилось большое горе. Этот человек вообще не замечает дождя. Ты чувствуешь, как он далек от этого мира? Он не замечает дождя!
— Ну и что?
— А то... что это ты. Ты тот человек, который не замечает дождя.
— Иными словами — социопат?
— Не совсем. Но можно и так определить.
— Интересно... Вот и Миша про меня то же самое говорил.
— А еще он что говорил?
— Смеялся надо мной, — неохотно ответил Денис. — Называл «mammal» — млекопитающее... Ну да тебе незачем об этом знать...
Он помолчал, потом добавил:
— Как странно...
— Что странно?
— Я думал, ты иначе относишься ко мне. Я думал, может, это и не любовь, но что-то очень близкое...
У меня перехватило дыхание. Да, он был прав. Что-то очень, очень близкое... Я боялась посмотреть на него. Иначе не выдержу этого напряжения, как не выдержу его взгляда, его отстраненной усмешки. У меня было всего несколько секунд, чтобы взять себя в руки. А потом я не выдержу.
Я глубоко вздохнула. Кажется, прошло... Только не надо на него смотреть.
— Я уже простилась с тобой вчера, Денис. И уже оплакала тебя, когда читала последний Мишин роман.
— А надгробную надпись ты мне еще не придумала? Что-нибудь типа: «Здесь лежит Денис Климов — человек, который не замечал дождя». А что? Недурно. Впечатляет.
— Не надо, — попросила я.
Он пожал плечами. Совсем как Миша.
В наступившей вновь тишине я услышала только стук своего сердца, испугалась и лишь в следующий момент поняла, что это тикают часы в комнате. Наш ритм совпадал. Это мне не нравилось.
