Та сделала отрицательный жест:
— Простите, но мне не до кофе. Меня больше волнует дочь. Если она вбила в голову, что я натворила такое… Как разубедить?
— В самом деле — как? — согласился Голубкин, осторожно делая глоток. — Новый год на носу — у нас в это время всегда с отоплением плохо. Накиньте шубку.
— Ничего, — та безразлично смотрела прямо перед собой. — И откуда она это взяла? Вы с ней уже говорили?
Голубкин признался, что нет. Пока девочка чувствует себя неважно, но оснований для беспокойства нет.
И вообще он совершенно не уверен, что с нею стоит обсуждать этот вопрос. Ее странные обвинения в адрес матери можно приписать бреду и ссоре насчет встречи Нового года. И Екатерина Геннадьевна абсолютно права — на впечатлительного подростка такой случай по соседству мог произвести очень сильное впечатление.
Женщина только слегка кивала. Казалось, она совсем не слушала. Очнулась только, когда до нее дошел смысл вопроса, заданного Голубкиным. Ему пришлось повторить его дважды:
— А почему вы не сказали мне, что Светлана брала частные уроки итальянского у покойного Боровика?
— Как? — Та приложила пальцы к вискам и тут же резко отдернула их, будто обожглась. — Простите? Да, она, и правда, занималась… Это я захотела. Такой случай… Отличный преподаватель, и живет… Жил рядом.
И брал недорого. Впрочем, я для Светы ничего не жалела. Это она вам сказала, что занималась итальянским?
— Повторяю, я с ней еще не общался, — довольно резко заметил следователь. — Это мы узнали, когда до конца разобрались в его бумагах. В ежедневнике, куда он вносил расписание занятий, есть имя вашей дочери.
«Света Бурякова, четверг, 18.00».
— Да, она приходила к нему после школы, — машинально подтвердила женщина. — Раз в неделю. Собственно, для хорошего результата нужно бы чаще, но это же было так… Вроде забавы… Хотя она делала успехи.
— Это вам говорил Боровин?
— И он, и она. Собственно, почему это так важно? — Мать Светланы раскрыла сумочку и заглянула туда, будто надеясь найти ответ. Снова щелкнула замком, так ничего и не достав. Женщина нервничала, и Голубкин ясно это видел. Но как прикажете сохранять спокойствие, если единственная дочь больна, сбежала из дома к отцу и его новой семье, да вдобавок делает подобные заявления?
— Возьмите пропуск, — он подписал бланк. — Если что, я позвоню.
— Спасибо, — она встала и горько улыбнулась. — Хороший у меня будет Новый год, нечего сказать! Звоните, конечно. Возможно, вы будете единственным, кто меня поздравит.
Институт
"Меня бы кто поздравил, — хмуро думал Голубкин, разбирая груду бумаг и косясь на экран компьютера. — Скорее, будет наоборот. Вот вам — суббота, до Нового Года осталась неделя, а я даже подарков не присмотрел.
Не говоря уже о елке.. Нинка меня съест и будет права". При мысли о еде у пего сразу заурчало в желудке.
Он, не глядя, открыл нижний ящик стола, пошарил там и выудил промасленный пакет с пончиками, обсыпанными сахарной пудрой. Они успели остыть, так как были куплены спозаранку, но следователь все равно уничтожал их с удовольствием. При этом чувствовал себя немного преступником — за последнюю неделю прибавил три килограмма. И как такое возможно? Жена посматривает искоса, но ничего не говорит — Нина знает, что он по уши в сложном деле, а в такие минуты его не трогает.
«И чего она от меня хочет? — с тоской думал Голубкин, надкусывая последний пончик и слизывая с пальцев сахарную пудру. — Чтобы я рекламировал спортивную одежду или в кино снимался, на ролях первых любовников? Кажется, по бабам не бегаю, не пью по будням, деньги домой приношу… Работаю как вол, уж и поесть нельзя!»
Он развернул папку. На картоне осталось жирное пятно от пальца, но это было не важно — на всех его папках значились такие отметины. В управе уже знали, что эти папки — «голубкинские». Это было что-то вроде личной печати.
«Три дня назад, в среду, мы с Жанной виделись в последний раз. С тех пор — тишина. Она никак не проявилась, Алла молчит, к Федору не лезли. И все-таки, что мне с ней делать? Заявления на нее никто писать не собирается. А две попытки убийства — были! Девчонка жутко ревнивая, могла приложить по голове — заметим, по голове! — ни за что. Была влюблена в этого чертового Боровина. И что в нем нашла? Труп я видел, ничего особенного. Мужику за пятьдесят, внешность заурядная. Интимных отношений с ним не было, сама признала. Может, при жизни чем-то особенным отличался? Любовь, любить велящая любимым…»
Голубкин с грустью вспомнил купленную на днях книжку — Борис Савинков, «Записки террориста», и вздохнул. Когда-то он ее прочитает? Уж точно после Нового года.
— Алла? — Он с радостью убедился, что девушка жива и здорова. Ее голос звучал весьма бодро. — Узнала?
Конечно, она узнала его и также была рада слышать.
Нет, у нее все хорошо. Нет, никто больше не приходил, никто не звонил. Жанна? С тех пор она ее не видела.
Чайник купила новый, тому — конец. А кстати, Петр Афанасьевич спокойно может завернуть к ней на чашку чая.
— С булочками, — лукаво добавила девушка.
Следователь смущенно хмыкнул:
— Посмотрим. Мне бы на диету сесть, какие булочки… Но рад слышать, что все в порядке. Алла, ты в самом деле, не желаешь давать показаний против Жанны?
Та наотрез отказалась. Причем заметила, что ей попросту жалко эту девицу, погрязшую в методиках и расписаниях. Как видно, Боровин был для нее чем-то вроде божества, а вот для нее, Аллы, — сущим мучением. И как несправедливо все устроено на свете! То, что могло стать счастьем для одной, стало несчастьем для другой. Поменяйся они местами — все были бы счастливы! — И не пришлось бы мне получать по голове бюстиком Максима Горького! — засмеялась она.
— Значит, нет?
— Что — нет? А, заявление? Конечно, я ничего писать не буду. Бог ей судья! ни на кого зла не держу, даже на Боровина.
— Ну что ж, счастливых праздников! — Голубкин бросил трубку и тут же набрал другой номер.
* * *
— Федор?
— Да? Я… Сейчас… — На заднем плане слышался истошный плач ребенка. — Это кто? А… Вы?! Но у меня все хорошо;
— Она к вам не приставала? Я имею в виду Жанну?
— Нет-нет, — испугался тот, понизив голос. Слышно было плохо, поскольку ребенок все еще плакал. — Я ее больше и не видел. Что случилось?
— Ничего, — проворчал следователь. — Но помните, что я вам сказал, в дом эту девицу не пускайте!
* * *
— Жанна?
— Да. — Тихий голос был абсолютно невозмутим. — Кто говорит?
Голубкин напомнил о себе. Девушка легко вздохнула:
— Вы? Опять? Арестовать хотите?
— А за что вас арестовывать?
— То есть? Разве я не…
— Ничего вы «не», — почти зло перебил ее следователь. — То есть натворили вы немало, но показаний против вас никто давать не хочет. Жалеют. Хотя на месте Аллы Пивоваровой я бы устроил вам парную баню!
Повезло вам — попали на добрую!
— На добрую… — проговорила та надтреснутым голосом. — Эта стерва… Она же измучила его.
— Воронина? — насторожился Голубкин. — Каким образом?
И он выслушал краткое, но весьма эмоциональное признание в том, что методистка давно была в курсе любовных дел своего кумира. О, это были чисто платонические привязанности, но некоторые грязные души (так она и выразилась) трактовали их как домогательства. Алла была из их числа. Она не могла отличить духовной близости от физической, вот и стала возмущаться.
— Алексей Михайлович никогда бы себе не позволил…Домогаться… Ну.. Секса!
«А тебе-то, милая, что было нужно — духовная близость или физическая? — раздраженно подумал Голубкин. — Ох уж мне эти старые девы!»
— И к многим студенткам он чувствовал эту.., платоническую привязанность? — вкрадчиво спросил следователь.
— Прекратите! — истерично воскликнула та. — Не Смейте так о нем говорить! Он же был, он…
Жанна бросила трубку, но Голубкин вовсе не собирался заново набирать ее номер. Он задумчиво сидел, обгладывая карандаш Потом вспомнил о недоеденном пончике и быстро его уничтожил.
— А пошли бы вы все в пень! — выразительно произнес он и задумался о предстоящем празднике. Ну кто, кроме него, каторжного, будет пахать в такие дни?!
Постель
Маша приоткрыла глаза. Рядом стояла мать. Она кусала губы и часто всхлипывала. Увидев, что дочь очнулась, попыталась взять себя в руки, но тут же неудержимо расплакалась. Маша улыбнулась:
— Ну, что ты? Успокойся. Все говорят, что мне лучше.
— Да! — пробормотала та сквозь слезы, ч — Если бы ты знала, что отец — Я его больше не боюсь, — твердо сказала девушка.
— Что?!
— То. Где Светлана?
— Она… Ее забрали родственники. Но это еще не все. Тебе по мобильному… А я его постоянно заряжала и даже внесла деньги на счет… — Женщина вытерла глаза мокрым платком. — Звонила какая-то Татьяна.
