— Вас могли бы выдворить из Германии еще несколько дней назад.
— Вот этого не надо. Вы и так неплохо мной попользовались.
— А к чему тогда вы все это говорите?
— Мы берем с собой на пикник парочку дам, и было бы приятно сознавать, что вы находитесь где-то поблизости. Но до тех пор, пока я вас не позову, держите дистанцию, а то наша сделка не состоится.
Не успел Ферге возразить, как я добавил:
— Но и это лишь только часть сделки.
— Да?
— В подобной ситуации я чувствую себя абсолютно голым. Мне нужна пушка. Полицейский «Люгер» вполне подошел бы.
— Почему вы против того, чтобы мы взяли Беккерата сразу, как только вы нас на него выведете?
— Даже вы этого не сделаете. Золото, помните?
— Золото, — задумчиво повторил Ферге, и мы заказали еще пива.
— И еще. Не тогда, когда вы пойдете за нами к золоту, а только в том случае, если мы вас к нему выведем. Я подам знак.
— Все это ради молодой американки?
— Да. Ну, договорились?
— В местном полицейском управлении собрана отличная коллекция «Люгеров», — произнес Ферге, поднимаясь со стула. После всего того пива, которое мы выпили, он шел к выходу, смешно переваливаясь с боку на бок.
* * *
Когда мы ехали в такси в направлении Цугшпитце, Пэтти вдруг сказала:
— Я нервничаю.
— Боишься?
— Нервничаю. Чет. Мы уже так близко, и скоро все узнаем. Я даже не могу сказать, осталось ли у меня еще желание все разузнать. А что, если он…
Она не договорила, да в этом и не было необходимости. Такси трясло на брусчатке, водитель крутил и кивал головой на толстой шее. Было около половины второго ночи, и его вытащили из-под теплого стеганого ватного одеяла прямо в прохладу летней баварской ночи. Было действительно прохладно, если не сказать, что холодно. А по-настоящему холодно станет, когда мы поднимемся выше в горы. Лето в горах Баварии, как разъяснил нам шофер, кончается быстро. По раннему часу он пришел к выводу, что в гостинице «Цутшпитце» нам предстоит присоединиться к группе, с которой на рассвете мы совершим восхождение на гору с таким же названием. И добавив, что там, наверху в одно такое прекрасное утро вполне можно увидеть первый снег, он опять принялся крутить и кивать головой. Когда наш «Опель» пошел на подъем с крутым виражом, его голова вдруг упала на грудь, после чего я изо всех сил старался поддерживать с ним разговор, пока мы наконец не доехали до места. Пытаясь разобрать мой немецкий, заснуть он никак не мог, это уж точно.
Мы расплатились, и Пэтти еле слышно произнесла:
— Вот мы и здесь…
На фоне ночи выдыхаемый ею пар казался белым. Мы прошли по частной дороге к гостиничной автостоянке, и услышали шепот:
— Драм?
Я подтвердил, что это действительно я, и от окружавшей нас густой тени отделились две человеческие фигуры. На какое-то мгновение вспыхнул огонек, послышался свистящий звук затяжки, и огонек, затрепетав, угас.
Зажглась вторая спичка, и голос Сиверинга спросил:
— Вы что, спятили? По-вашему, это развлекательная прогулка? Что это за девушка?
— Ее фамилия Киог, — ответил я. Мне уже порядком осточертела эта всеобщая манера приставать ко мне с расспросами и требовать объяснений, а ввязываться в очередную дискуссию у меня не было ни малейшего желания. — Если у вас будут еще ко мне вопросы, присылайте их в письменном виде.
Сиверинг повторил фамилию Пэтти, но так тихо, что я едва расслышал. Вместе мы подошли к его «Фольксвагену» и сели в него.
— Такой компании Беккерат может испугаться, — сказал Сиверинг, когда мы тронулись. Выехав по частной дороге на шоссе, мы повернули на юг в сторону гор.
Свет фар рассекал ночной мрак. Позади нас фар видно не было. Если Ферге ехал где-то там, то для него это было нечто вроде гонки за лидером. Интересно, подумал я, нарушит ли он свою часть нашего соглашения. Откровенно говоря, с его стороны я не видел к тому никаких препятствий, и это обстоятельство начинало меня тревожить.
Около часа мы поднимались сквозь ночную прохладу вверх, огибая широкую сторону Цутшпитце и направляясь на юг к Миттенвальду. В половине третьего на горы опустился туман, и лучи фар, казалось, потонули в клубах густого дыма. Я снова бросил взгляд назад, но огней машины Ферге так и не увидел.
— На южном склоне Цугшпитце есть государственный охотничий домик, — проговорил Сиверинг. — С тех пор, как по противоположному склону пустили второй фуникулер, в нем практически никто не бывает. Беккерат укрывается там.
— А почему именно там? — поинтересовался я.
— Он говорит, что Штрейхеры доставили туда майора Киога перед тем, как его убить.
Пэтти медленно выдохнула и поверх плеча Ильзе Сиверинг вперилась беспокойным, невидящим взором в туман. Напряжение ситуации передалось и мне: полное безмолвие Ильзе, пониженный монотонный голос Сиверинга, исходившие от Пэтти флюиды векового одиночества черных ирландцев, накрывший все вокруг непроницаемой пеленой туман, бодрящий горный воздух, который, казалось, становился тем гуще и холоднее, чем выше мы взбирались. Сунув руку под пиджак, я нащупал кобуру с полученным от Ферге «Люгером», наклонился к Пэтти и как можно беззаботнее сказал:
— Успокойся, малыш.
Я ощутил, что у меня в горле пересохло, и я хочу пить. Закурив, я сделал одну затяжку, бросил сигарету на пол и затушил ее ногой. Я прислушивался к завыванию холодного горного ветра и вибрирующему гулу мотора за задним сиденьем. Я немного опустил оконное стекло, прямо мне в лицо ударил пронизывающий ветер, и я снова поднял стекло. Вложив себе в рот еще одну сигарету, я оставил ее там, не зажигая.
Машина резко пошла вверх и направо. Свет от фар метнулся в сторону, прошелся по скальной стене и наконец нащупал грунтовую дорогу, несколько низкорослых сосен и, чуть ли не на пределе своей дальности, покосившуюся серую стену маленького деревянного домика.
Резко перегнувшись через спинку переднего сиденья, я ткнул пальцем в приборную доску и отключил наружное освещение.
— Что это с вами? — осведомился Сиверинг.
Я просто кое-что заметил. А именно — на расчищенном от леса участке рядом с домиком стояла какая-то машина.
— Беккерат ожидал кого-нибудь еще? — спросил я, объяснив, что я увидел.
Сиверинг заглушил двигатель, машина еще немного прокатилась под уклон по направлению к домику и почти беззвучно остановилась ярдах в пятидесяти от него. Фары были потушены, и мы могли видеть узкую мерцающую полоску света, пробивавшегося из-под занавески единственного окошка домика.
— Окно завешено одеялом, — определил я. — А за ним горит свеча.
— Что будем делать? — спросил Сиверинг.
— Оставайтесь здесь, — сказал я. — А я пойду взгляну.
И открыл дверцу машины.
— Только без глупостей, — напутствовала меня Пэтти. Было приятно сознавать, что кто-то о тебе заботится. Держа «Люгер» наготове в правой руке, я сделал два шага по направлению к домику и остановился. Сердце колотилось так громко, что его стук, казалось, был отчетливо слышен на самой вершине Цутшпитце, и я ничего не мог с этим поделать. Мои ботинки хрустели по гравию, но с этим-то сделать было еще кое-что можно. Я их снял, взял за связанные шнурки в левую руку, сделал еще пару шагов и всмотрелся в темноту. Полоска мерцающего света не погасла, и я двинулся прямо на нее.
И вдруг мертвую ночную тишину разорвал чей-то крик.
Эхо от крика перекатывалось, отражаясь от скал, и я, как был, босиком, бросился к завешенному окну. Внутри домика горела свеча. Я пригнулся, подобрался под самое окно и, медленно поднявшись, заглянул в него.
Я увидел маленькую комнатку, составлявшую весь интерьер охотничьего домика и обставленную грубой деревянной мебелью, какую вы могли бы сколотить, имея под рукой молоток, гвозди, несколько подобранных где-нибудь на свалке досок и минут десять свободного времени. Установленная в пустой банке из-под консервов свеча освещала ровным оранжевым светом сцену экзекуции.
Зигмунд Штрейхер помогал кому-то подняться с пола. Человек, которого он поддерживал, расставался с досками пола весьма неохотно. Его брюки были изорваны и намокли от пота, а может, и от крови. Рубашки на нем не было. Он предпринял было попытку отползти в сторону, но Зигмунд, державший его сзади за подмышки, грубо дернул его вверх.
Ноги человека проскребли по полу, и Зигмунд рывком поставил его на колени. Лицо и грудь несчастного, исполосованные горизонтальными бело-красными рубцами, представляли собой ужасное зрелище. Я не смог бы узнать его, даже если бы разглядывал в упор под лучом прожектора, а ведь комнату освещала лишь одна-единственная свеча. Но я заработал бы кое-какие деньги, побившись об заклад, что этого человека звали Беккератом.
