— Спрячу в надежное место — в бочку с огурцами.
— Предупреждаю, за неё Орехов войска поднимет, — нырнула в салон; предложила: — Отдал бы мне. На сохранение. Никто не догадался бы.
— Аня, — обиделся. — Национальное достояние. Нельзя.
— Тогда держись, Саня, я тебя предупредила, — отмахнул легкой перчаткой. — Что-то я ещё хотела сказать?
— Ждем осенью, — вспомнил о будущем необратимом событии. — Скоро будешь теткой.
— Я — тетка? Какой кошмар!
— Будешь гордиться, — шел за импортной колымагой; бумеранг знака качества плыл на багажнике.
— Бай всем! — закурила.
— Ага!
Обогнув клумбу, лимузин зашелестел по асфальту — вперед-вперед! К дальним металлическим воротам.
Подойдя к клумбе, я остановился и смотрел вслед авто. Не знаю почему? От хризантем поднимался душноватый и теплый запах. Он запомнился мне, этот запах. Умирая, буду помнить этот душноватый и жирный запах смерти.
Створки автоматических ворот открылись — Llincoln, шаркнув колесами, устремился вперед! Вперед в свободное лиственное пространство, похожий на огромный бумеранг, запущенный уверенной и твердой рукой.
… Чудовищная сила двух кряду взрывов прервало это вольное движение.
Обесцвеченное пламя, обрамленное нечистым дымом плеснулось к деревьям, опаляя их изнеженную живую ткань.
Мне показалось — кричат деревья. От бессилия. Но, кажется, кричал я. От ненависти.
… Автомобильная коробка корежилась, как пластмассовая игрушка, кинутая детьми в костер.
В какой-то шалый миг, показалось: там, в огненной геенне, мелькнула Аня, отмахивающая мне рукой. А в руке той сигаретка, пыхнувшая прощальным нимбом — прощальным сиянием грешной её души.
(Думаю, моей младшенькой, повезло: от прямого попадания двух фугасных ракет — смерть легка и летуча. Человеческая система жизнеобеспечения не успевает отреагировать на подобное молниеносное насилие.)
… Секунда, похожая на вечность. Вечность, похожая на секунду. И за эту секунду прекрасный мир рухнул, превратившись в обугленную и мертвую планету по имени Анна.
… Вечность, тошнотворная от запаха хризантем.
И, рухнув в эти душные цветы смерти, я продолжал исступленно орать. И, казалось, что именно от моего ора лопаются стекла окон усадьбы, дыбится земля и в кроваво-рваные клочья рвется надежда и смысл нашей жизни.
На самом же деле это был стандартный обстрел объекта, проводимый отрядом спецназначения по чрезвычайным законам военного времени.
Какие могут испытывать чувства человек, когда его пытаются уничтожить, как боевую единицу? Cамые положительные. Не знаю, кого как, а меня звуки ближнего боя бодрят, как стакан водки на поминках.
Цокают пули о цоколь, с квакающим звуком лопаются мины, автоматные трели, как песнь механических птах, по рациям родной, понятно-емкий набор слов, из которых явствуют откуда мы все вышли и куда вернемся. При минорном развитии событий.
Если серьезно: ситуация была неприятная. Во всяком случае, для меня. Простреливаемая клумба хризантем не самая удобная штабная землянка. Для руководства сражением.
От излишних прорех в организме меня избавил Арсенчик. Он действовал, как его учили: на внезапный огнестрельный огонь, отвечай встречным ураганным, а потом уже разбирайся, кто есть кто?
Его действия я бы внес в антологию ведения ближнего боя. И выдал международную премию за своеобычное и находчивое решение текущих ратных задач.
Противная сторона рассчитывала на неожиданность и свирепость своих деяний. Как после выяснилось, это был военный спецназ, выполняющий любой, даже преступный, приказ. Солдаты удачи, выдрессированные на убийство.
Я всегда утверждал, чем меньше интеллекта у полководца, тем легче подчиненные тискают гашетку.
Так вот вояки из спецназа «Грачи» не ожидали молниеносного ответного удара. На свой подлый удар.
Все, что происходило в эти трагико-комические минуты, надо было видеть собственными глазами. Иначе поверить в это нельзя.
Огромный мужик почти голый (семейные трусы лишь подчеркивали его атлетическую мощь), весь в зеленых маскировочных пятнах, похожий, повторю, на мексиканский гигантский кактус, чудовищно матерясь, галопом скакал по двору, качая «маятник», и гвоздил из двух автоматов АКМ. Рэмбо, е`!
От такой демонстрации силы наш противник замешкался, выражаясь сдержанно. Я бы ещё повалялся в благоухающей клумбе, да посчитал, что хризантемы скоро могут лечь на мою могилку. При таком нервном развитии событий. И лучше удалиться. С чувством собственного достоинства. Если мой вихляющий бег и олимпийские тройные прыжки в сторону от пуль и осколков, можно назвать так.
При этом я поспел похвалить десантника за подвиг и предложил отступить на загодя подготовленные позиции. И пополнить боезапас. Для нового наступления.
— Ну я им ужо! — и, вырвав из трусов Ф-1, лимонку, Арсенчик от душевной своей любезности шарахнул ею метров на сто.
Подобный демарш деморализовал нашего врага. Временно, правда. Но нам хватило, чтобы укрыться под защиту старых усадебных стен.
Я не мог понять, почему генерал Орехов решил действовать так бесхитростно. Как выяснилось позже, группа Е.Беня, к её чести, отказалась участвовать в акции возмездия, кроме майора-хозяйственника. Это раз. Во-вторых, очевидно, ярость после виртуальной сексраздевалки была такая, что помутила разум моего бывшего боевого приятеля. И в-третьих, страх. А что может быть страшнее этого чувства? Для предателя.
И поэтому штабной чин мечтал сразу стереть с лика планеты тех, кто вскрыл его гнойно-тошнотворную суть.
Опыта в боях у штаб-с-генерала не было, и он самонадеянно решил, что пятьдесят головорезов из диверсионного подразделения ГРУ размолотят в прах нашу группу.
Да, подготовленную к боям местного значения, но, как говорится, сила солому ломит. И потом у нас отсутствовала самая ратная единица, томящаяся в казематах Абу-Даби. Это я про Резо. Шучу. Хотя его на самом деле не хватало. Вместе с морпехом Колей Болотным.
Пришлось биться за себя. И за них. Коллектив, надо сказать, меланхолично приняла нападение, точно сходные неприятности случались у нас через день.
По моему приказу бойцы рассредоточились по зданию, чтобы перекрыть все зоны вторжения. Я предупредил: держать удар до захода солнца и поэтому беречь боеприпасы. По возможности. То есть: один выстрел — один труп. Или инвалид.
Наш же враг, решив, что пятнистый гопник с двумя механизмами и Ф-1 в трусах — это все, что имеется в боевом арсенале противника, засевшего в усадьбе ХYII века, пошел в атаку. В пыльных кустах замелькали бойцы в камуфляже, вели сбивчивую пальбу, рассчитанную на отдыхающего в беседке интеллигента в соломенной шляпе с бульварно-помойным романом века «Золото Всбесившегося Поца».
Мы ответили из всех своих ракетных шахт — и удачно. Для нас, конечно. Трое солдатиков завалились в можжевеловые кусты, подняв над ними замшевые облачка пыли, на которых уплывали молодые их души. В прозрачное поднебесье.
Что делать? Бред в летний день. Не я первым начал войну, что мало утешает тех, кто вынужден рисковать, теряя юные жизни из-за двух-трех высокопоставленных гнид.
Приспела тишина — стрельба прекратилась. У ворот догорал Lincoln. (Аня-Аня!)
Гнева не было — был чеканный и трезвый расчет: выжить и отомстить за свою младшенькую сестренку Аньку, которая непрерывно вела трудную борьбу со светской львицей Анной.
Я решил проверить тылы и подбодрить бойцов крепким словцом, чтобы они знали — все под моим неусыпным контролем.
Арсенчик держал под прицелом АКМ парадный вход — был напряжен, как мраморная статуя Геракла в греческом пантеоне. Я сказал ему, десантнику, разумеется, чтобы расслабился и получал удовольствие. От жизни. Уж коль мы выпихнули его, как затычку, из трубы, то выкарабкаться из этой заварухи, проходящей на вольных просторах нашей родины, нам сам Вседержитель велел.
— Понял, — был немногословен герой в трусах.
— А сколько у тебя, дружище, ещё Ф-1? — поинтересовался я.
— Есть маленько, — нехотя признался, словно опасаясь, что я реквизирую гранаты. Вместе с трусами.
Диверсант Куралев защищал тыльную сторону здания. В отличии от сдержанного десантника, был азартен и весел. Пристроившись у бойницы окна на втором этаже, он щелкал семечки и выглядывал опрометчивую жертву.
— Что за мокрятники? — задал уместный вопрос.
— Догадываюсь, да можно прознать, — ответил я. — Выдернем кого-нибудь? Попозже.
— Всегда готов.
— А вот от семечек заворот кишек случается, — заметил я. — Поберег бы здоровье.
— Вроде жмет в брюхе, — согласился и кинул кулек за окно. Как Арсенчик Ф-1.
Левый фланг держали Никитин и Алеша Фадеечев. Никитушка, обнимая любимый гранатомет «Муха», заявил, что этот керогаз он приготовил для Орехова. И он — будет не он, если не выполнит свою мечту. Я ответил — у меня тоже виды на генерала, но думаю, мы найдем консенсус, pardon, в этом вопросе.
