— Можно держать дверь открытой, — предложила я. — Только надо всегда быть начеку. Как услышим, что машина едет, — сразу закроем. И я потом придумаю, чем завалить тропинки вокруг дома, чтобы к задней двери никто не прошел.
— Хелен Кларк наверняка заявится снова.
— Теперь уж она в кухню не заглянет.
День клонился к вечеру; дверь была открыта, но солнце едва заглядывало за порог. Иона подошел к плите и потребовал у Констанции ужин. На кухне тепло, уютно, привычно, чисто. Сюда бы еще камин — сидели бы мы с Констанцией у огня… ах нет, я забыла, огня у нас уже было предостаточно.
— Пойду проверю, заперты ли парадные двери, — сказала я Констанции.
Двери заперты, снаружи никого. Я вернулась на кухню.
— Завтра уберу в комнате дяди Джулиана, — сказала Констанция. — От дома осталось так мало — надо, чтобы везде было чисто.
— Ты будешь там спать? На кровати дяди Джулиана?
— Нет, Маркиса. Я хочу, чтобы там спала ты. Это наша единственная кровать.
— Но мне нельзя входить в комнату дяди Джулиана.
Она помолчала, испытующе поглядела на меня, а потом спросила:
— Даже теперь, когда его нет?
— К тому же я нашла матрац, вычистила его — это мой матрац, с моей кровати. И я положу его на пол в моем уголке.
— Маркиска — глупышка. Ладно, посмотрим. А сегодня нам обеим придется спать на полу. Матрац до завтра не высохнет, а у дяди Джулиана я еще не убирала.
— Я могу притащить из убежища веток и листьев.
— На мой чистый пол?
— Тогда хоть одеяло принесу и шаль дяди Джулиана.
— Ты пойдешь сейчас? Так далеко?
— Вокруг никого нет. Уже почти темно, и я запросто проберусь. Если кто-нибудь появится, запри дверь; я увижу закрытую дверь и пережду на протоке, а Иона пойдет со мной, будет охранять.
Всю дорогу до протоки я бежала, но Иона меня все равно обогнал и ждал в убежище. Пробежаться было приятно, и приятно, вернувшись к дому, увидеть открытую заднюю дверь и теплый свет, льющийся из кухни. Мы с Ионой вошли, и я задвинула засов — к наступающей ночи мы готовы.
— Тебя ждет вкусный ужин, — сказала Констанция, раскрасневшаяся у плиты и счастливая. — Садись скорей, Маркиска.
Она зажгла верхний свет и любовно расставила на столе тарелки.
— Попробую завтра отчистить серебро, — сказала она. — И надо собрать овощи.
— Салат весь в пепле.
— И еще, — сказала Констанция, глядя на темные картонные квадраты окон, — подыщу завтра занавески: прикрыть твой картон.
— А я завтра завалю тропинки по бокам дома. А Иона нам завтра поймает кролика. И завтра я научусь определять для тебя время.
Вдалеке, у парадного входа, остановилась машина; мы замолчали, глядя друг на друга; вот сейчас и выяснится, хорошо ли мы укрылись; я встала и проверила засов на задней двери; через картон мне улицу не видно — значит, и им не видно, что внутри. Стучать начали в парадные двери, но проверять замок уже некогда. Стучали недолго, словно знали, что в той части дома нас нет, и мы услышали, как они, спотыкаясь в темноте, пробираются к задней двери.
Раздался голос Джима Кларка и еще один — я узнала доктора Леви.
— Ничего не видно, — сказал Джим Кларк. — Черно, как в утробе.
— А в том окне полоска света.
Интересно, в каком? Где это я оставила щель?
— Они там, это точно, — сказал Джим Кларк. — Негде им больше быть.
— Я хочу только проверить, здоровы ли они, а то вдруг сидят там, запершись, без врача, без помощи.
— Ну, а мне велено привезти их домой, — сказал Джим Кларк.
Они подошли к задней двери и разговаривали совсем рядом. Констанция схватила меня за руку: если окажется, что они могут заглянуть внутрь, мы спрячемся в подпол.
— Проклятый дом, все досками заколочено, — произнес Джим Кларк, и меня осенило: доски! Ах, какой молодец — напомнил, а я забыла про доски, в сарае полно досок, они куда лучше — ведь мой картон проткнуть ничего не стоит.
— Мисс Блеквуд? — окликнул доктор, и кто-то из них постучал в дверь. — Мисс Блеквуд? Это доктор Леви.
— И Джим Кларк. Муж Хелен. Хелен за вас очень волнуется.
— Вы здоровы? Может, вы ранены или больны? Вам помощь не нужна?
— Хелен хочет, чтобы вы к нам приехали, она ждет вас.
— Послушайте, — сказал доктор; он, видимо, стоял вплотную к стеклу. Говорил он очень мягко и доброжелательно: — Послушайте, никто вас не обидит. Мы ваши друзья. Мы приехали вам помочь. Если вы живы — здоровы, докучать не станем. Мы даем слово вообще вас больше не тревожить, никогда, скажите только — здоровы ли вы. Только одно слово.
— Нельзя же, чтоб люди только и думали: как вы да что вы, — сказал Джим Кларк.
— Только одно слово, — повторил доктор. — Скажите только, что вы живы и здоровы.
Они ждали; я чувствовала — они прижимаются носами к стеклу, пытаясь заглянуть внутрь. Констанция посмотрела на меня через стол и слегка улыбнулась, я улыбнулась в ответ; дом хранит нас надежно, внутрь им не заглянуть.
— Послушайте, — доктор заговорил громче. — Послушайте, завтра похороны Джулиана. Вы должны знать.
— У гроба очень много цветов, — сказал Джим Кларк. — Вам было бы приятно. Мы послали цветы, а еще Райты и Каррингтоны. Вы бы только посмотрели — сколько цветов; может, отнеслись бы к друзьям иначе.
Интересно, к кому и почему нам относиться иначе? Спору нет — дядя Джулиан, заваленный цветами, утопающий в цветах, мало похож на дядю Джулиана, которого мы привыкли видеть каждый день. Пускай эти цветы согреют его в гробу; я попыталась представить дядю Джулиана мертвым, но он все вспоминался мне спящим. И тогда я представила, как Кларки, Каррингтоны и Райты заваливают бедного, беспомощного мертвого дядю Джулиана охапками цветов.
— Глупо отваживать друзей от дома. Хелен велела передать, что…
— Послушайте, — они принялись толкать дверь. — Никто не собирается вас тревожить. Скажите только, что у вас все в порядке.
— …мы больше приходить не намерены. И у друзей терпение не беспредельно.
Иона зевнул. В тишине Констанция медленно, осторожно повернулась к столу, взяла булочку, намазанную маслом, и тихонько откусила. Я чуть не расхохоталась, даже закрыла рот руками: Констанция жевала беззвучно, точно понарошку, как кукла, — ужасно смешно.
— Ну и черт с вами, — выругался Джим Кларк. И снова постучал в дверь. — Ну и черт с вами, — повторил он.
— В последний раз прошу вас ответить, — сказал доктор. — Мы знаем, что вы тут, в последний раз прошу вас…
— Ладно, пошли, — оборвал его Джим Кларк. — Нечего надрываться попусту.
— Послушайте, — доктор опять стоял у двери вплотную. — Когда-нибудь вам понадобится помощь. Заболеть может всякий, и вам понадобится помощь. Тогда-то вы не раздумывая…
— Пускай живут, как знают, — сказал Джим Кларк. — Пошли отсюда.
Они двинулись обратно вокруг дома — я услышала шаги; а вдруг обманывают, притворяются, будто уходят, а сами вернутся потихоньку и молча встанут у задней двери, подстерегая нас? Я представила, как Констанция молча жует булочку, а Джим Кларк молча прислушивается за дверью, и по моей спине пробежали мурашки: вдруг это безмолвие воцарилось навеки? Машина у парадных дверей заурчала и уехала, Констанция звякнула вилкой о край тарелки, я облегченно вздохнула и сказала:
— А где сейчас дядя Джулиан, как ты думаешь?
— Там же, — рассеянно отозвалась Констанция. — В городе. Маркиса, — она вдруг взглянула на меня.
— Что?
— Ты извини меня. Я вчера дурно поступила.
Я замерла и похолодела — я вспомнила.
— Я поступила очень, очень дурно. Никогда больше не буду напоминать тебе, отчего они умерли.
— Тогда и сейчас не напоминай. — Я не могла шевельнуться, не могла взять ее за руку.
— Я хотела, чтобы ты забыла. Никогда, никогда не собиралась напоминать тебе об этом. Прости, что так вышло.
— Я положила это в сахар.
— Я знаю. Я сразу поняла.
— Ты же не ешь сахар.
— Не ем.
— Вот я и положила это в сахар.
Констанция вздохнула:
— Маркиса, мы не будем больше говорить об этом. Никогда.
Меня забила дрожь, но Констанция ласково улыбнулась мне — и я очнулась.
— Я люблю тебя, Констанция.
— И я тебя люблю, Маркисонька.
Иона на полу и сидит, и спит — значит, и мы сможем. Вот Констанции надо бы подложить под одеяло листьев и мха, но пачкать пол больше нельзя. Свое одеяло я расстелила в углу возле табуретки — в самом родном месте, а Иона глядел на меня с табуретки. Констанция легла у плиты, ее лицо белело в темноте.
— Тебе удобно? — спросила я, и она рассмеялась:
— Я провела на этой кухне столько времени, а вот на полу лежать не пробовала. Уж так его мыла, так скребла — надеюсь, и пол мне добром отплатит.
