Тут в прихожей возникла Дарья Степановна, удивленно ахнула и, увидев Лизу, защебетала. Лиза измерила ей давление, пульс, задала все полагающиеся вопросы, отказалась от ужина и пошла одеваться. Виктор Федорович – правда, тогда Лиза еще не знала, как зовут супруга больной, возник словно ниоткуда и, не глядя на нее, объяснил:
– Я вас провожу. Поздно уже.
Лиза начала отказываться, но мужчина не слушал, и только выйдя из подъезда, спросил:
– Вам куда?
– К метро.
Она ждала, что муж пациентки спросит, куда ей ехать, но тот не спросил. И вообще ни о чем не спросил, они так и шли молча, но, странное дело, Лизе было очень приятно идти по темной холодной Москве со своим молчаливым провожатым.
Уже у самого метро Кузьменко остановился, слегка придержав спутницу за локоть, и сунул ей в руки конверт. Лиза не сразу поняла, что он дает деньги, а когда уразумела, гневно вернула конверт.
– Я не поэтому к вам прихожу!
От обиды она чуть не заплакала, хотя и сама не поняла, почему и на что так обиделась. Деньги пациенты совали и раньше, и она никогда не отказывалась. В конце концов, духи, которые дарила ей жена этого мужчины, тоже стоили денег.
– Возьмите, пожалуйста, – попросил Кузьменко, глядя на нее как-то по-новому, словно открывая для себя.
Лиза помотала головой, и он снова придержал ее за локоть, снова попросил:
– Возьмите. Я очень вам благодарен за Дашу, и мне хочется вас хоть чем-то вознаградить за работу. Купите себе какую-нибудь ерунду.
Мужчина улыбнулся как-то виновато, и Лиза не выдержала, тоже улыбнулась. Он взял ее за руку, сунул в пальцы злополучный конверт и, чуть помешкав, поцеловал замерзшую ладонь. Потом быстро кивнул, словно разозлившись на себя, и, не оглядываясь, пошел назад. А Лиза неожиданно подумала, что он, скорее всего, никогда не изменял своей Даше.
В конверте оказалась тысяча долларов, огромная по тем временам для участкового терапевта сумма.
Лиза ехала в полупустом вагоне, вспоминала, как хорошо было идти рядом с высоченным Кузьменко, как робко тот поцеловал ей руку, и отчаянно завидовала старой больной Дарье Степановне. Не то чтобы она сразу влюбилась в уставшего дядьку с серыми глазами, просто ее мечта об обеспеченном и надежном муже обрела четкую телесную оболочку.
А теперь… теперь ее мечта воплотится для другой. Для Светки.
* * *
Мила любила домашнюю работу. С удовольствием готовила, с удовольствием убирала квартиру, чего Костя никак не мог понять и все шесть лет их брака навязывал жене домработниц. Но Мила решительно отказывалась. Зачем? Ей не трудно все сделать самой. Вот чего ей действительно не хотелось, так это ходить на службу.
Окончив институт, она недолго проработала младшим научным сотрудником в известном НИИ, куда ее устроил отец. Этого недолгого времени сполна хватило, чтобы навсегда отбить охоту вставать в половине седьмого, наспех краситься, а потом целый день слушать бесконечные разговоры сослуживцев, которые ее совсем не интересовали, о семьях, о грядущих повышениях и сокращениях и еще черт знает о чем. Отец, проректор одного из крупных вузов, хотел, чтобы дочурка занималась наукой, но никакая наука Милу не привлекала. И когда представилась возможность выйти замуж за Костю, девушка не раздумывала. Она хотела быть просто женой. Ей нравился Костя. И очень нравилось, как красиво тот за ней ухаживает: с неизменными цветами, с походами в рестораны, на выставки и в театры. Тогда она не любила Костю, а вот сегодня отчего-то впервые задалась вопросом, любит ли его сейчас. Вопрос был глупым и ненужным, но Мила не могла от него отвязаться. Она заботилась о муже, ждала его с работы, волновалась, когда Костя задерживался или болел, но любить…
Раздался телефонный звонок, и Мила обрадовалась, отключаясь от дурацких мыслей.
– У меня печальная новость – Тамара умерла, – огорошила ее Лера. – Ты уже в курсе?
– Н-нет, – протянула Мила. – Откуда же мне знать?
– А мне Ира сказала. Тамара сегодня на работу не вышла, а когда кто-то поехал к ней домой, нашел ее уже мертвой. Ну, насколько это Ире известно. А Костя на какой-то конференции, да?
– Да, – подтвердила Мила, – на конференции.
Положила трубку и задумчиво прошлась по квартире. Тамара была Костиной подругой с юности, уже сто лет. Мила видела ее редко, разве что на днях рождения мужа, и не хотела бы видеть совсем. Тамара явно терпеть не могла жену Константина, и Мила платила женщине тем же. Сначала скрытая Тамарина неприязнь очень обижала, но потом Мила научилась не обращать внимания. Ну, почти привыкла.
На любую Милину фразу Тамара кривила губы, словно кроме абсолютного вздора супруга друга юности не в состоянии произнести ни слова. А Мила, между прочим, окончила школу с золотой медалью, институт с красным дипломом, прекрасно владела тремя иностранными языками и была вполне способна поддержать беседу на любую тему. В конце концов в ответ на ехидную Тамарину мимику она научилась понимающе улыбаться. Правда, сначала пыталась поговорить с Костей о неприятной манере его приятельницы. Но тот ее словно не понимал. Впрочем, может быть, и в самом деле не понимал.
Сегодня муж пришел рано, намного раньше обычного – видимо, после конференции на работу уже не стал заезжать, и Мила, услышав, как поворачивается ключ в замке входной двери, выбежала в прихожую. Константин выглядел не таким измученным, как вчера.
– Ты знаешь, что Тамара умерла? – дождавшись, когда муж, как обычно, поцелует ее, спросила Мила.
– Н-нет, – совсем как она недавно, протянул тот.
Костя казался удивленным, но Мила отчетливо поняла – знает. Она уже давно умела чувствовать настроение супруга, врать ей было бессмысленно.
– У меня мобильный выключен был. Я его отключил, когда доклады начались, – пустился в объяснения Константин и зачем-то даже продемонстрировал ей свой телефон, достав его из кармана плаща. А потом спросил, как ей стала известна печальная новость.
Затем они разговаривали просто так, ни о чем, но у Милы стучало в висках – знает. Да, да, Костя, когда пришел, уже знал, что Тамары больше нет. Откуда? И почему пытался скрыть это?
Почему-то ей стало так страшно от Костиного вранья, словно Костя мог быть причастен к неожиданной Тамариной смерти. «Чушь, глупость! – осадила себя Мила. – Подобного не может быть! Я просто никак не успокоюсь из-за собаки…»
* * *
Казанцев разглядывал потолок и, казалось, ни о чем не думал. Но на самом деле думал, конечно, и мысли были неприятные. Среди работников электростанции ходили упорные слухи, что надбавки к окладу, которые составляли значительную часть зарплаты, будут сокращать. Если так, то он станет получать меньше Леры, а допустить этого ни в коем случае нельзя. Самым лучшим вариантом тогда будет перейти в Сетевую компанию, но именно диспетчером, никакой другой должности, тем более связанной с бумажной волокитой, Александр категорически для себя не желал. Уходить со станции не хотелось. Он поступил туда, еще будучи студентом. Начинал монтером, и работа ему нравилась. Работа и сейчас ему нравится, не радует лишь зарплата.
Очень хотелось спать, но снова заснуть вряд ли удастся. Сашу разбудила мать, которая звонила ему домой, то есть в квартиру Лериных родителей, где жил сын, только днем, когда Леры не было. Сегодня он разозлился: отдохнуть получилось не больше двух часов. А ведь мать прекрасно знала, что сын пришел с ночной смены. Позвонила и, как обычно, принялась жаловаться на здоровье. Александр слушал вполуха, потому что давно привык к ее постоянным жалобам. Собственно, другой он ее и не помнил. И прекрасно понимал, что большинство болезней родительницы, если не все, выдуманные. Насторожился только тогда, когда она заговорила о новом чудодейственном средстве, помогающем всем и от всего. Название, правда, сразу же забыл, а вот цену запомнил. Цена впечатляла. Если зарплату все-таки понизят, с покупкой лекарства возникнут большие проблемы.
Желания матери поболеть Саша никогда не понимал, хотя давно перестал удивляться.
– Пойми, женщине просто хочется внимания, – объясняла ему Лера. – Звони ей почаще. Заезжай, посиди, поговори о чем-нибудь.
Казанцев посмотрел на часы и заволновался – Лера уже должна быть дома. Но ее нет. Что-то стряслось? Судорожно потыкал в кнопки мобильного, но автоматический голос сообщил, мол, абонент временно недоступен. Александр быстро оделся и отправился встречать Леру к метро.
Его настоящей болью было то, что мать Леру терпеть не могла. Прямо об этом не говорила, но он чувствовал. Вернее, совсем давно, когда только-только представил ей подругу, родительница стала высказывать свое мнение о девушке, но он пресек ее речи сразу и навсегда.
Саша достал из кармана часы и по-настоящему испугался – почти восемь, а Леры все еще нет. Тут он наконец увидел ее среди выходящих из метро людей, шагнул к ней, обнял, уткнувшись в пушистые волосы, и только сейчас заметил, какой сегодня выдался хороший, по-настоящему весенний вечер.
