– У кошек, как и у других животных, половое поведение регулируется гормональным статусом и характеризуется цикличностью. Период половой пассивности (анаэструс) длится около 4 месяцев и связан с длительностью светового времени суток (менее 12–14 ч в сутки). Самка выделяет особые феромоны, которые не только указывают самцу на наличие течки, но и указывают место максимальной концентрации запаха, то есть вагину. Поэтому часто коты нюхают и вылизывают самки промежность перед коитусом.
Сергей ошалело на него уставился:
– А ты… ты откуда… такая информированность?!
Элла, обращаясь к мужу, сказала абсолютно серьёзно:
– Ты такой глубокий, такой начитанный!
Их разговор был прерван воем сигнализации. Схватив ружьё, Святослав подорвался на балкон. Возле Калины, вторично сброшенной с кирпичей, стояла знакомая уже троица парней. Рядом были сложены колеса – все четыре, друг на дружке. Амбал в куртке с капюшоном, на несколько размеров меньше, чем полагалось по фигуре, нагло выкрикнул:
– Иди сюда, баклан! Четыреста пятьдесят баксов – и колёса твои.
Святослав никогда не испытывал такого гнева и волнения.
– Всем стоять на месте! Стреляю на поражение!
– Ну давай, – лениво протянул амбал. – А то одни обещания.
Его друзья загоготали. Выглянув с балкона, Сергей оценил обстановку и толкнул Святослава: «Пойдём!»
Святослав заметался по квартире как тигр по клетке. Он ощутил то, что ощутил бы на его месте всякий простой несдержанный человек или дикий зверь. Помощник юриста вдруг почувствовал себя наследником длинного ряда неизвестных предков, среди которых неизбежно были люди грубые и жестокие, потомком бесчисленных поколений людей, антропоидов и диких животных, от которых мы все ведём своё начало, существом, всосавшим с молоком матери разрушительные инстинкты древнего человека. Под влиянием потрясения эти инстинкты проснулись. Он почувствовал жажду крови и захотел убить злоумышленников, укравших колёса и повредивших машину. Об этом он думал, заряжая двустволку.
Подхваченный непреодолимой силой, Святослав следом за Сергеем рванул на выход.
В прихожей Сергей бросил на ходу: «Только ствол оставь дома! Сейчас заглянем ко мне, у меня полно ништяков». Зайдя к себе, он взял газовый баллончик, выкидуху и бейсбольную биту. Всё это находилось в тумбочке прихожей. Он крикнул в раскрытую дверь:
– Слав, газовым баллончиком умеешь пользова…
Но Святослава след простыл. Сергей захлопнул дверь и стал спускаться по лестнице.
Выбежав из подъезда и увидев противника на расстоянии пяти метров, Святослав испугался. Для боя одной лишь ненависти маловато, даже если в руках ружьё. Если бы он описывал подобное состояние не у себя, а у кого-то другого, то написал бы так: «Этот премудок пересрал, конечно, капитально. Ему захотелось закончить разговор еще до того, как при встрече с гопниками он разинул свою пасть. И это несмотря на то, что в его руках было ружьё, а гопники были вооружены одной лишь ненавистью».
* * *Василий, Николай и Дмитрий заняли боевую диспозицию. Их прямой взгляд был спокоен и дик. Их не тревожили безмерные и мучительные замыслы, их психика здорова, свободна от болезненных исканий. Им нужно получить за свою работу четыреста пятьдесят долларов. С этажей кудахтала жена баклана – та самая ватрушка – и опять что-то про милицию. Ждать пришлось недолго. Из подъезда с ружьём наперевес выбежал сам баклан – в панаме-пидорке, охотничьем жилете, кармашки которого были битком набиты патронами, в мешковатых слаксах и сандалях-говнодавах. Опасно размахивая стволом, он брутально обозначил свой боевой выход, выкрикнув: «Всем стоять, стреляю на поражение!» В его голосе слышался неофитский пыл, но явственно чувствовалось, что очко у этого бойца не феррум. Парни изумлённо уставились на этого перформансиста, воплощавшего ночные кошмары Аль-Капоне:
– Бля… от-это ахтунг!
Опомнившись, Николай приступил к делу:
– Деньги вынес, придурок?
Василий встал так, чтобы быть спиной к окнам дедовской квартиры:
– Нах*й деньги – паси какое ружьё, оно больше ста тысяч стоит.
И протянул руку:
– Давай сюда игрушку, девочка!
Все трое придвинулись к жертве. Подать сигнал к нападению должен был Василий. Но тут из поъезда выскочил парень с битой. Прыгая мячиком, баклан еще отчаяннее замахал ружьём в опасной близости от лица Василия.
– Так, пацаны, – обратился парень с битой, – я Сергей, это мой друг Святослав. Сейчас вы быстренько наденете обратно колёса и возместите ремонт повреждений. А ремонта здесь… тысяч на семьдесят.
Это предложение лишь развеселило боевую группу. Вскинув руки, они стали маневрировать, готовясь к нападению и подначивая Сергея.
– Щас мы тебя в воздухе переобуем!
– Закидаем колёсами!
С приходом подмоги настроение Святослава преодолело огромную эволюцию. Вместо красного сигнала опасности он увидел сцену, полную огромного эмоционального напряжения, брожение глухих первобытных инстинктов. Весь во власти стихийных страстей, он вознамерился, наконец, применить оружие.
Сергей сделал несколько выпадов битой – бесполезно. Эти отморозки ничего не боятся и легко увертываются от ударов. Нельзя сказать, чтобы их сковывали каноны, такие парни могут и убить – в них нет милосердия.
Николай с Дмитрием ждали условного сигнала, чтобы напасть. Но Василий медлил. Неожиданно он прекратил маневрирование и даже, опустив руки и встав как обычно стоят мирно беседующие граждане, открылся для удара. Он обратился к Сергею.
– Ладно, брат, съебись по-хорошему. Ты один, нас трое.
Все замерли, кроме Святослава, продолжавшего скакать козлом и размахивать винтовкой. Страсти, владевшие им, всё сильнее насыщались динамикой и эмоциональным напряжением. Шло великое волнение изогнутых рук, покатых плеч, одушевленного страстью лица. То был великий праздник суровой силы и блистательной юности. Сверху доносилось монументальное кудахтанье Эллы – она продолжала твердить про милицейские машины, которые уже на подходе. Случайные прохожие старались побыстрее убраться, а те, кто выглядывал из квартир, сразу отходили от окна – всё-таки у ружья есть какая-то, не менее 50 метров, дальнобойность.
Сергей засомневался, но виду не показал.
– Надевайте обратно колёса!
Василий безмолвствовал. Николай с Дмитрием почувствовали настроение товарища, вероятно, связанное с тем, что в этом дворе живёт его дед. Похоже, Василий отказался от дорогого ружья. Значит, ловить тут нечего, учитывая защитника с битой. Николай подал сигнал к отступлению:
– На съёбки!
То был приказ, безусловно обязательный к исполнению в их команде. Все трое стремглав бросились в разные стороны: Николай – к тому выходу со двора, что ведет на улицу Олеко Дундича, Дмитрий – в сторону Малой Балканской, рассчитывая далее уходить дворами влево, Василий – в ту же сторону, но планируя уходить через гаражный кооператив. Пробегая в двадцати метрах от подъезда деда и не смея поднять голову и взглянуть на окна, Василий подумал: Какого черта! Отец со старшим братом давно твердят: «Займись дедом!» И выделяют на это и машину, и деньги. Нужно только время, а его у 18-летнего безработного оболтуса хоть отбавляй. Можно совершенно легально, ухаживая за дедом, водить к нему на квартиру подругу. Всё, решено: в понедельник, как было сказано пацанам, он пойдёт к деду.
Эти мысли пронеслись в голове Василия, пока он бежал по двору, в котором прошло его детство.
Скорее по инерции, нежели рассчитывая на поимку негодяя, Сергей побежал за Николаем. Святослав, у которого разыгрался азарт охотника, бросился вслед за самой крупной дичью – за Василием.
– Стой, стрелять буду!
Первобытные разрушительные инстинкты Святослава улеглись, но злоба осталась. Напротив, возмущение его возросло. В этом новом разрезе мысль его была уже не проста – она приобрела социальный характер, усложнилась смутно припоминаемыми строчками из богословских сочинений, цитатами из десяти заповедей, обрывками этики, изречениями великих мыслителей и философов, отдельными местами из законодательства о нравственности; всё это, как кремень об огниво, било по мозгу и воспламеняло его. Святослав Дятлов почувствовал себя патриархом в римском понимании этого слова, господином и судьёй. В нём возникла добродетельная мысль покарать виновного. В первую минуту он хотел убить злоумышленников из инстинктивной кровожадности, теперь он хотел убить их из чувства справедливости. Он обрёк их, а точнее, теперь уже одного, чья широкая спина мелькала на расстоянии пятнадцати метров, на позорные и ужасные муки. Он обрушился на беглеца со всей строгостью средневековых нравов. Этот мысленный пробег чрез века организованных обществ длился две секунды. За это время беглец в спортивной куртке с надвинутым на голову капюшоном оказался возле ларька на углу дома, ещё секунда, и он скроется.
