На этот раз Шарль Маре держал халат на руках, будто вялое и безжизненное тело. Правой рукой он сжимал нож. Он возвел глаза к небу и прошептал:
— Так надо, Господи. Так надо… Он обманщик.
Он вонзил нож в халат и быстрым движением разрезал ткань сверху донизу. В считанные секунды искромсанный халат превратился в лоскутья, и Маре зашвырнул их в угол.
— Теперь я гол, — сказал он. — И свободен!
Он погрузился в длительную медитацию, прерываемую короткими монологами. Затем он разразился горестным смехом. «Театральный смех», — подумал Лаваренн.
— Нантский указ, — сказал он, — это уж слишком… Нет, король не объявит войны Папе Римскому… Никогда!
Внезапно выйдя из себя, он набросился на купальный халат, который висел на вешалке, и нанес ему три удара своим ножом. Почувствовав облегчение, он положил оружие на складной столик и выпил целый стакан воды. Натянув пиджак, он снова стал мелким педантичным служащим. Он привел в порядок ногти, ощупал карманы, чтобы убедиться, что при нем точно были носовой платок, ключи, кошелек. На плитках пола он заметил кусочки халата и вздохнул:
— Бедняжка Жюльетта! Как же она расстроится! — Последний взгляд в зеркало — и он спокойно вышел.
Вскоре прибежала Жюльетта.
— Так вот, мадам, — начал Лаваренн, — по-моему, я начинаю понимать. Это халат ввел нас в заблуждение.
Нам все время казалось, что речь идет о какой-то женщине, не так ли? Но это необязательно. Случается также, что ваш муж принимает себя за монаха. Например, сегодня он играл роль Равайяка. Он убил Генриха Четвертого после того, как символически уничтожил свою рясу… Вы обнаружите свой халат искромсанным на кусочки. То же самое и в прошлый раз: он был Жаком Клементом и готовился зарезать Генриха Третьего.
— Кошмар какой! — застонала Жюльетта.
— Нет, мадам. Это логично. Во всяком случае, для него это логично. Перед вами человек, потерявший свою мать в раннем возрасте и рано почувствовавший, что его не признают, унижают, лишают причитающегося ему места в обществе. Он принялся изучать историю, и единственный раз, когда он хотел убедить остальных, что и он, в конце концов, что-то собой представляет… Помните, эта радиоигра? В последнюю минуту он проиграл. Пережитая неудача немедленно вызвала невроз — классический случай. Отождествляя себя с историческими личностями, которые в основном носили длинное платье и призвание которых в каком-то смысле — вершить судьбы, сирота, мелкий чиновник берет, если можно так выразиться, реванш…
— Это именно то, о чем я говорила. Он сумасшедший.
— О нет… Мы вылечим его, поверьте мне. Только действовать надо быстро. Опасно оставлять его в таком состоянии… Я позабочусь об этом.
Жюльетта проводила профессора. Когда она вернулась, Шарль ожидал ее у входа в гостиную.
— Ну как? — спросил он.
— Все идет хорошо! Он клюнул. Ты был великолепен, дорогой.
Но предстояло самое трудное. Дядюшка Андре по- прежнему не умирал. Шарль давно вынашивал свой план. Он прочел кипы работ по психиатрии, и процесс распада личности больше не представлял для него тайны. Обмануть какого-нибудь психиатра — вполне реально. Симулировать склонность к убийству — труда не составляло. Иначе говоря, если бы Шарля уличили в убийстве, ему грозил не более чем сумасшедший дом. А уж из психушки освободиться можно, особенно когда ты в здравом уме.
Но Шарлю не хотелось, чтобы его схватили. То, что путем кропотливого труда он пытался довести до конца, должно стать безукоризненным преступлением. «Операция Лаваренн», как говорил он в редкие минуты самозабвения, нужна на самый крайний случай, чтобы спасти его от эшафота. Он от души надеялся, что не прибегнет к ней и что обнаружит другой, более изящный и верный способ, чтобы благополучно спровадить дядю на тот свет, не вызвав при этом никаких подозрений. В целом, достаточно представить себе преступление, которое выглядело бы как несчастный случай или самоубийство. Вопрос начитанности и эрудиции. Шарль изучал труды по криминалистике. Недостатка в примерах не было. Состоятельные дядюшки, удушенные или отравленные, фигурировали почти на каждой странице. Тем не менее Шарль колебался. Его привлекала мысль об утоплении. Ему вспоминались необычайные истории, в которых ванна играла достаточно «пикантную» роль. Да к тому же дядя Андре любил подольше полежать в ванне. Шарль вынашивал свой план. По правде говоря, он уже созрел. Что удерживало в последний момент Шарля, так это нелепые разглагольствования профессора. Отождествление с матерью… комплекс неудовлетворенности… необходимость взять реванш… Все это, безусловно, не выдерживало критики, но засело в мозгу…
Случай устроил все как нельзя лучше. Ошеломленный, Шарль опустил телефонную трубку.
— Что такое? — сказала Жюльетта.
— Дядя… — промямлил Шарль. — Дядя Андре… Он умер… Горничная сообщила. Она обнаружила его мертвым по возвращении из магазина.
— Что-о?
— Да… Несчастный случай. Подлинный… Он плохо себя почувствовал, читая в ванне. Он, должно быть, хотел встать, позвать… Он держал ножик для разрезания бумаги и упал на него сверху. И тут же скончался.
Супруги переглянулись. Их распирало от радости.
— Мы богачи! — сказала Жюльетта.
— Хорошая все-таки штука, — сказал Шарль, — чувствовать себя неповинными!
Прокурор слушал профессора.
— Никакого сомнения, — подытожил Лаваренн. — На этот раз он пошел до конца. И речи быть не может о несчастном случае, я вам только что объяснил почему.
— Жак Клемент… Равайяк… — задумчиво сказал прокурор.
— А теперь этот мужчина, заколотый в собственной ванне, — продолжил профессор.
— Марат, конечно, — сказал прокурор.
— И Шарлотта Корде, — сказал Лаваренн. — Все время навязчивое тяготение к платьям.
— Я сейчас отдам распоряжение.
— Если позволите, господин прокурор, насколько это зависит от вас, мне бы хотелось, чтобы его поместили в мое отделение. Вы же понимаете, он станет объектом самой пристальной опеки. Не опасайтесь, что он ускользнет!.. Случай весьма необычный. Буду рад понаблюдать за ним.
В то время я служил инспектором полиции. Недавний выпускник Высшей школы полиции, я наивно полагал, что достаточно применить те методы, которые нам преподавались, чтобы довести до конца самое запутанное дело. Опыт старшего поколения — всех этих Торренсов и Жанвье, — казалось мне, отдавал затхлым эмпиризмом. Полицейское расследование являлось для меня всего лишь одним из направлений научного исследования. Нет спасения без лабораторных изысканий!
Мой начальник, бригадный комиссар Мерлин, хорошо знавший Мегрэ, часто повторял: «Будь осторожен, малыш. (Он всегда разговаривал со мной на «ты» в минуты доверительности.) Истина — не графиках, не в статистике и не в учебниках по психоанализу… Если хочешь преуспеть, слушай сперва, о чем говорят люди!» Я улыбался Он также говорил: «Истину отыскать — как трубку раскурить». Старческие предрассудки! Я почитывал свои книги в ожидании такого дела, которое позволило бы доказать, чего я стою. И оно появилось. Это было дело Сен-Манде. В течение нескольких дней оно будоражило умы, а потом о нем забыли. Я же помнил о нем всегда, поскольку оно сыграло в моей жизни решающую роль.
С виду так, самое заурядное дело. Комиссар Мерлин вызвал меня. В его кабинете сидел здоровый темноволосый малый, довольно симпатичный, у которого под левым глазом красовался совсем свежий кровоподтек. Но что меня поразило больше всего, так это то, что он недавно плакал.
— Робер Мило, — сказал комиссар.
Я чуть было опрометчиво не спросил: «Что он натворил?» К счастью, Мерлин научил меня держать язык за зубами.
— Чемпион Европы в легком весе, — продолжил тот. — Вы не были вчера вечером на Ваграм? Жаль! Много потеряли… Он уложил Мака Сирвена во втором раунде. Мы так и думали, что он выиграет. Но не столь быстро. Расскажи нам дальнейшее, Робер.
— Я сразу же захотел позвонить маме, чтобы сообщить ей хорошую новость, — сказал Мило. — Она слишком впечатлительна, чтобы следить за моими матчами по радио, так что…
Слезы брызнули у него из глаз, как будто ему только что заехали кулаком в лицо. Было даже как-то неудобно видеть такого сильного парня, сраженного детским горем.
— Итак, — мягко сказал комиссар, — телефон был занят.
— Это именно то, чего я не понимаю, — пробормотал Мило. — Она знала, что я буду ей звонить, как я делаю это всякий раз после боя.
— Да, — сказал Мерлин, — но ты забываешь, что встречу продлили, на сколько?.. Не больше шести минут вместо запланированной сорокапятиминутки. Если у нее появилось желание поговорить с кем-нибудь, то она думала, что у нее достаточно времени, так?
