— Пошли, — капитан зашлёпал босыми ногами по коридору к своей комнате.
Они жили на одном этаже, но в разных концах длинного коридора. Три тусклые лампочки освещали мутным жёлтым светом неровные стены коридора, покрытые масляной краской омерзительного бордового цвета. Кое-где на стенах виднелись глубокие трещины и следы просочившейся из-под крыши воды. Возле двери, ведущей на лестничную площадку, стоял разобранный детский трёхколёсный велосипед и деревянный ящик зелёного цвета, доверху наполненный песком, над ящиком торчали два крюка, предназначенные для того, чтобы на них крепилась лопата, но лопата отсутствовала.
— Случилось, что ли, чего, Петрович? — Юдин шагал следом за Терентьевым, разглядывая потную шею капитана. — Какого ты вдруг вернулся-то?
Капитан снова захохотал.
Три дня назад он отправился в Кисловодск по путёвке. Долго ворчал, что отпуск зимой дали, а не летом, но всё же уехал. На автовокзале в Грозном капитан зашёл в буфет, чтобы выпить бутылочку пива.
— И ты понимаешь, — рассказывал он Юдину, усаживаясь на продавленный диван, — дёрнул меня чёрт подойти к мужикам, ну, чтобы выпить в компашке… Там у одного столика притулились какие-то интеллигенты, а возле другого стояли наши…
— Наши?
— Ну из «откинувшихся»[13], я их мигом определил. Ты ведь, Антонха, понимаешь, мне с интеллигентами-то травить не о чем, — капитан поднял бутылку водки и, помедлив, наполнил два стакана до половины. — А с блатными я как в своей тарелке, сколько лет зоне отдал, мы ж на одном с ними языке говорим. Ну, словом, стоим, баланду травим[14], они под столом поллитровку разливают по стаканам… У меня, значит, до автобуса ещё час почти был. Мы, наверное, пузыря два раздавить успели, и я не заметил, как время просвистело. Моргнуть не успел, понимаешь, развезло меня, про автобус и думать забыл… А тут менты, мать их, нагрянули, тёпленькими нас всех повязали… — Терентьев выпил залпом свою порцию водки и сразу плеснул себе в стакан ещё. — Я начал рыпаться, мол, я свой, свой, а они не слушают, падлы, и сразу мне в рыло… Я же в гражданской одежде-то, не в форме, а когда обнаружили мою ксиву в пиджаке, то уж поздно было — морда уже расписана на славу…
— Извинились хоть?
— Извинились. Только что с того? Мне ж обидно: скрутили вместе с ворами, как блатного! И автобус ушёл, и морда разбита… Ну, после-то мы у них в отделении посидели, пузырёк раздавили, так сказать, за дружбу… Словом, отпуск удался. Видишь, продолжаю гулять… Давай ещё по маленькой…
— История, — усмехнулся Юдин.
— Жизнь! — уточнил капитан. — И она у нас с тобой не сахаром полита. Вишь, вроде и не урки мы, а за нормальную публику нас не принимают.
— Ну ты сам виноват, Петрович. На хрена с блатными пил?
— А с кем ещё? Мне с ними просто, никакого напряга. Интеллигенты вон те про книгу трепались, про Маргариту какую-то, а мне разве приятно, что я про это ни гу-гу не могу? Разве хочется быдлом выглядеть? Я потоптался рядышком, посопел в тряпочку и отвалил — ни словом не могу в их базаре поучаствовать. Вот и пришвартовался к блатным… Эх, проще надо быть, простота нужна…
— Неужто мы ни на что лучшее не годимся, Петрович?
— Годимся, не годимся… Чего попусту травить? Мы поставлены общество от воровского мира оберегать, чтоб у них очко у всех распухло! А с кем поведёшься, от того и наберёшься, братец. Вот мы и набираемся… Это мы с тобой ещё не в летах, ещё молодые, чёрт возьми, но уже сами, как урки стали. А во что мы превратимся к старости? Нет, ты только подумай, Антон, на кого мы станем похожи? А? Подвигов не совершаем, преступников не ловим, книг не читаем… Просто цепные псы. Пришпилили нас к этой работе и баста! Никуда не рыпнешься отсюда… Я об этом, что ли, мечтал?
— А ты, Петрович, о чём мечтал? У тебя разве были мечты? — лейтенант потянулся к бутылке за новой порцией.
— А разве нет? Ты, что ли, не мечтал, когда пацаном был? Да и сейчас мечтаешь! Все мечтают! Все хотят лучшего! Но мы — офицеры! — капитан перешёл на крик. — Мы выполняем, мать их, то, что нам приказывает Родина! А Родина и Отечество, скажу я тебе, это… это… — он замолчал, не найдя в своём словарном запасе ничего подходящего. — Хрена с два! Ничего я тебе не скажу! И вообще — всё вокруг дерьмо!
— Дерьмо, — согласился Юдин.
— Поэтому надо нам добавить по капле… У меня портвешок есть, мировое винище, — с заговорщеским видом сообщил Терентьев. — Отполируем?..
Утром Юдин проснулся с больной головой. В животе крутило, накатывала тошнота. Спустив ноги с кровати, он издал мучительный вздох. Брюки и рубаха валялись на полу комом.
«Выгладить надо бы».
С трудом передвигая ноги, он добрался до умывальника и подставил лицо под холодную струю. Голова раскалывалась. Боль распирала виски и пульсирующими ударами била в затылок.
«Ох, ну и хрень!»
Вдруг вспомнилась какая-то женщина.
«Люська!» — мелькнуло в его голове.
Люся была женой майора Нестеренко, заместителя начальника колонии, отправленного на прошлой неделе в больницу из-за тяжёлой пневмонии.
«Люська? Чего это я про неё вспомнил?»
Перед глазами возникло её лицо, приоткрытый рот, пухлые губы, влажные сонные глаза.
— Ну что ты? — услышал он её голос как наяву. — Ну зачем ты, Антон?
И Юдин всё вспомнил.
После Тереньтьева он забрёл в комнату Нестеренко, и когда заспанная Люся приоткрыла дверь, он просто ввалился в коридор, едва не свалив женщину с ног. Бормоча что-то невнятное о любви, солдатском сердце и женской нежности, он вцепился в плечи Люси крепкими пальцами и начал целовать её в лицо. Она почему-то не сопротивлялась, только бормотала:
— Ты что, Антоша, зачем это?
Поспешно захлопнув дверь, Люся втащила его в комнату. Он сразу разделся, сразу возбудился, припал к её зыбким грудям и толчками вторгся в горячие женские недра.
— Антоша, милый, если б ты знал…
— Молчи, Люська! Не раскрывай государственных тайн! Ты, главное, подмахивай, подмахивай!
— Да я… Антоша, дурачок ты мой пьяненький, я так ждала этого…
Однако очень быстро он устал и отполз от неё. Она лежала, улыбалась и моргала, ожидая продолжения. Но Юдин вдруг захрапел.
— Антоша, — она затрясла его за плечо.
— Чего ещё? Какого рожна? — он приподнялся на локтях. — Ты откуда тут? Чего тебе? Ты, — похоже, он вспомнил что-то, — ты отодвинься, хватит, — пробормотал он и встал. — Хочу пить.
— Пить? В графине вода.
— Спокойной ночи.
— Ты куда? Разве мы…? — Она растерялась, ойкнула, громко сглотнула слюну и вдруг прошипела со злостью. — Сволочь беспомощная! Алкаш поганый! Я думала, что ты настоящий мужик, а ты… Да ты ничем не лучше моего Нестеренко!
Юдин, шатаясь, подобрал одежду, прижав её левой рукой к своей груди, правой рукой потряс расслабленно на уровне своих гениталий, вкладывая в этот жест только ему ведомый смысл:
— Вот тебе! Раскомандовалась! Юдин своё дело знает! Только не бабам командовать мною! — промямлил он и ушёл к себе, едва держась на ногах, заваливаясь и стучась плечом о стену.
Ночью он несколько раз поднимался, терзаемый жаждой, и окончательно уснул только под утро…
— Идиот ты, товарищ лейтенант, — сказал он своему отражению в забрызганном зеркале. — Опростоволосился перед бабой…
Он не отличался красотой, но у него были правильные черты лица, хотя и чересчур округлые. Люся Нестеренко давно поглядывала на него и дарила ему иногда улыбку, которая предназначается не всем. Юдин не раз ловил себя на мысли, что с Люсей было бы приятно завести связь, но побаивался, что такие отношения долго не останутся в тайне. А что будет, если про это узнает сам Нестеренко?..
Кто-то постучал в дверь.
Юдин, преодолевая огромное нежелание открывать, подошёл всё же к двери.
— Кто там?
— Товарищ лейтенант, вас срочно вызывают! — донёсся голос из коридора.
— Что ещё? — он повернул ключ. — Какая срочность?
Перед дверью стоял сержант Матвеев и смотрел на Юдина, насупив брови, весь его облик говорил о важности доставленного им сообщения. За плечом висел автомат. От Матвеева веяло молодостью, он был розовощёкий, голубоглазый, круглолицый.
— Что там стряслось, сержант? — Юдин повернулся к солдату спиной и пошёл в комнату, надевая рубаху на ходу. — Сегодня же праздник, мать твою! Все дела по боку!
— Только что в котловане обнаружен труп заключённого Желткова. Дежурный приказал доложить вам немедленно.
— Желтков? — равнодушно переспросил Юдин.
— Так точно, товарищ лейтенант, — бойко отозвался солдат.
— Как его убили?
— Не знаю, товарищ лейтенант.
Юдин яростно потёр лоб костяшками кулака, пытаясь выгнать головную боль. «Надо бы сказать Терентьеву. Только он ни хрена сейчас не соображает после вчерашнего. Эх, надо же было так нализаться! И похмелиться-то нечем…»
