Из угара первых трех лет учебы он вынес заключение, что Сартр полностью прав. И ждать Другую смысла нет: ее не существует в природе. Сартр знал, что говорил.
Окончив университет, он вернулся к себе, в район альпийских предгорий. Поработал, как водится, сначала на заменах двух врачей общего профиля (что в России называется «терапевт»).
Один из них собирался вскоре на пенсию, и Лоран предполагал занять его место.
Через год с небольшим молодой доктор взял ссуду в банке и выкупил кабинет того самого ушедшего на пенсию доктора в медицинском центре города Монвердон. За короткое время он стал любимым «семейным врачом» местного населения. Дела шли столь успешно, что он досрочно выплатил кредит банку и вскоре взял новый: хотел выкупить родительский дом, где пока и жил. Отец его – тоже врач, хирург в местной клинике, – достигнув пенсионного возраста, решил перебраться поближе к морю. Мать Лорана никогда не работала, так что ее ничто не держало в Монвердоне. Но купить новый дом можно было, только продав старый, – и Лоран взял кредит, вернул родителям деньги, помог с покупкой нового жилья и с переездом, – а сам расположился в одиночестве на той вилле, на которой вырос.
Вскоре он завел необременительный роман с местной художницей по керамике, девицей вольных взглядов, который вполне устраивал обе стороны. Лоран полагал, что однажды – когда захочется обзавестись потомством – он все-таки женится… И постарается выдержать Ад.
А пока он наслаждался уединением, редкостной красотой родных мест, музыкой и чтением, по большей части философов, хотя вектор его интереса несколько сместился: теперь он читал современных.
Когда же отшельничество ему прискучивало, он ехал в Ниццу, где практиковали два его бывших сокурсника. Те активно старались ввинтиться в местный бомонд (тоже способ делать карьеру), и Лоран, хоть и смотрел на их потуги с иронией, но все же иногда присоединялся к ним: светские тусовки, концерты, приемы и прочие методы убийства времени имелись в Ницце в избытке.
Как сказал его любимый Сартр: «У человека в душе дыра размером с бога, и каждый заполняет ее, как может».
Лоран и заполнял, как мог.
Встреча случилась тогда, когда он меньше всего ее ожидал. К ним в медцентр пришла практикантка, миловидная брюнетка с выразительными глазами, недавняя выпускница того же факультета, который Лоран и сам окончил тому уж лет пять назад.
Очень быстро выяснилось, что она – звали ее Шанталь – любит такую же музыку, что и он; что она влюблена в горы; что она увлекается Сартром; что она…
Она любила все то, что любил Лоран. Она разделяла каждую его мысль, каждую его эмоцию.
Она была той, которую он так долго ждал!
Роман закрутился со стремительной быстротой. Уже через два месяца Лоран сделал ей предложение. Но Шанталь ответила, что слишком молода… и пока не чувствует себя готовой к семейной жизни.
Лоран принял ее ответ. Он считался с ее точкой зрения. Он помогал ее карьерному росту. Он ее любил. Он ею дышал. Она стала средоточием мироздания.
…Он слишком поздно понял, что Шанталь лгала. Лгала каждым словом, каждой улыбкой, каждым вздохом.
Когда она спустя год сообщила, что перебирается в Париж, – благодаря, к слову, тем профессиональным рекомендациям, которые ей дал доктор Лоран Бомон, и нескольким статьям в научных сборниках, которые он же помог ей написать, – он даже не сразу понял, что происходит. Он искренне порадовался за нее. «Тогда я займусь поисками работы для себя в Париже», – сказал он.
Шанталь долго молчала, глядя на него своими чудными темными глазами, которыми Лоран не уставал любоваться… Но сейчас в них словно занавес опустился в конце спектакля, а режиссер там, за занавесом, все решал, поднять ли его снова, выйти ли еще раз к зрителям…
А потом она, так и не произнеся ни слова, повернулась и вышла из его кабинета.
Лоран провел тяжелую бессонную ночь, мучаясь в догадках, – а наутро, придя на работу, нашел на своем письменном столе конверт с запиской.
«Я уехала. Не ищи меня. Спасибо за все. Прощай. Шанталь».
Дыра в душе… Размером с бога, говоришь, Жан Поль?[5] Это не смертельно, дружище, – потому что ее еще чем-то можно заполнять! А вот когда в душе пробоина размером с предательство, – то ничем ее уже не заполнишь: нечего заполнять, умерла душа, сожжена…
Он молча запер свой кабинет, не ответил на встревоженный вопрос секретарши – разговаривать он был не в состоянии – и помчал в Ниццу. Как он не сорвался в пропасть на безумной скорости, с которой гнал по горным дорогам, – загадка…
Там, в городе, он рванул к друзьям, спросил, где найти кокаин. В студенческие годы им баловались (но именно «баловались») едва ли не все на медфаке, – так что Лоран знал, зачем приехал.
Друзья подсказали.
На кокаине Лоран просидел почти год. Десять месяцев, если точнее. Еще пару месяцев из его плена выпутывался.
Сумел.
Вернулся к своему привычному образу жизни: природа, музыка, книги, иногда – тусовки, для разнообразия. И к мысли, что другие – это Ад.
…А вот сейчас он стоял в своем кабинете, созерцая незнакомую девушку, словно упавшую с далекой звезды к нему, на его докторский топчан. И даже невольно на потолок посмотрел, нет ли в нем пролома…
Пролома там, разумеется, не было.
Лоран деловито прогнал странные (и совершенно нелепые!) мысли и принялся рассматривать незнакомку. Ее простенькая одежда – летняя юбка с цветочным узором в фиолетово-синей гамме, равно как и майка, светло-синяя, на бретельках, открывавшая верх нежной белой груди, – была грязна. На руках и ногах девушки виднелись множественные царапины.
Сквозь разметавшиеся волосы он вдруг заметил красные мазки крови на бумажной простыне. И мгновенно понял: на затылке рана, и кровь размазалась, когда девушка мотала головой во сне…
Нет, не во сне – в обмороке!
В этот момент Лоран сконцентрировался – он стал врачом, и только врачом. Перед ним теперь была не девушка, вызвавшая у него столь необычные чувства, – перед ним находилась пациентка, нуждавшаяся в его помощи.
И Лоран принялся ей эту помощь оказывать.
…Кажется, наступал вечер: широкое окно было густо-синим. В комнате горел яркий электрический свет. Она лежала на чем-то жестком. Похоже, на топчане… Ах, ну да!..
Она вспомнила, как рухнула на него в пустом кабинете медицинского центра. Приподнявшись на локте, она осмотрелась. Кабинет был по-прежнему пуст. Большой письменный стол буквой «г», на нем компьютер, за ним внушительное хозяйское кресло… Хозяином должен быть врач, – коль залетела она в медицинский центр… Перед столом еще два кресла, помельче: для посетителей. Узкий книжный шкаф с медицинской литературой. Весы, прибор для измерения давления… И ни души.
А кто же тогда включил свет?
Осторожно, стараясь не делать резких движений, она села, свесив ноги. У топчана лесенка в две ступеньки: чтобы пациентам было удобнее слезать.
Голова по-прежнему разламывалась от боли. Хотелось пить. У противоположной стены она увидела раковину с краном, рядом стопка одноразовых пластиковых стаканчиков. Опробовав ногой ступеньку, перенесла на нее тяжесть тела и, держась за топчан, осторожно ступила на пол.
Оказалось, что ноги ее босы. Значит, кто-то снял с нее босоножки… А вот и они, в сторонке, аккуратно поставлены рядышком…
Она добралась до крана и принялась пить.
– Ну, наконец-то!
Она вздрогнула и обернулась.
На пороге стоял молодой мужчина, светловолосый – что не типично для французов, особенно южан. Брюки кремовые, рубашка с короткими рукавами на тон светлее, пуговки у шеи расстегнуты, – вид летний и… Как это называется?
Она подумала и нашла слово: непринужденный.
– Ты[6] пришла в себя, мерси, мон дьё!
Она поняла: «спасибо богу»… Неужто дела ее столь плохи, раз он не особо надеялся, что сознание к ней вернется?
Он подошел к ней поближе и принялся рассматривать ее лицо, словно чему-то удивляясь.
Затем, поймав ее взгляд, немного смутился и заговорил с повышенной бодростью:
– А вот вставать тебе нельзя! Пошли, я помогу тебе лечь. Сейчас за тобой приедет машина, отвезем тебя в больницу.
– Меня?
– А кого? Или я похож на человека, нуждающегося в госпитализации?
Она посмотрела на остряка-доктора. Загорелый, румянец на щеках… Да уж, из них двоих в больнице нуждается явно не он.
Он крепко взял ее под локоть и, приговаривая: «Тихонько, тихонечко, вот так, понемножку…» – отвел ее к топчану, придержал за спину, чтобы она опустилась на топчан мягко.
– Как тебя зовут?
– Меня? – переспросила она.
– Как зовут меня, я в курсе, – улыбнулся он. – Кстати, доктор Лоран Бомон. А тебя как?
– Кажется… Кажется, Лиза…
ЛИЗА. Это имя показалось ему необыкновенно красивым, загадочным, таинственным. Только так могла зваться женщина, прилетевшая к нему в кабинет с далекой звезды…
