— …в весенний день, — дополнил я общую картину нервного солнцеворота в холостяцкой хижине, другими словами, пошутил.
Шутка оказалась неудачной: Орешко обиделся, мол, человек он государственный и не потерпит издевательств со стороны людей, способных загубить любое дело. Это была ложь! Бессовестная. Я взорвался: это он, сучий потрох, нас подставлял! И ему, фанфану-тюльпану,[139] мы кровью заработали генеральские звездочки! И пошел он, метелка,[140] туда, откуда пришел. А пришел он известно откуда — с Лубянской площади.
Треск случился необыкновенный, то бишь скандал. Что делать? Все живые люди, у всех нервы, проблемы, дети, жены и, быть может, любовницы. Гвардии рядовой и генерал ГБ хотели было схватиться за грудки, да им помешали. Их же боевые друзья, заявившие, что негоже драть горло и рубахи; во всем виноваты они, люди, любители природы и экологии; и вообще надо скоренько решать деловые вопросы, чтобы затем бежать без оглядки из этого цементного мешка.
Столь разумные речи привели нас с Орешко в чувства добрые. Зачем бить морды, если можно выпить коньячку и поговорить по душам. Что и было сделано. Появилась бутылка для троих. А мне, как приз, вручили крупное, витаминизированное яблоко. С железом.
Хлопнув рюмашечку клоповой дряни, генерал принялся излагать суть проблемы. Суть дела я знал. Но жевал яблоко и поэтому молчал.
Как известно, суть дела была в следующем. Загадочная, русская «красная ртуть» привлекла внимание как ученых с мировым именем, так и безымянных сотрудников спецслужб. Ученые сказали, что подобного химического соединения не может быть в природе. Не может быть потому, что не может быть. На это спецслужбы ответили: что, вы не знаете этих крези-русских? В их сумасшедших башках зарождаются такие невозможные, дикие проекты, что остается только верить в чудо. И что интересно, эти чудеса частенько происходят. Вспомните, господа ученые, трехлинейку образца 1891 г., телефон, радио, вертолет, телевидение, хозяйственное мыло за 19 копеек, которое по своему составу не может отстирывать вещи, но ведь отстирывало же, черт подери! И так далее. Так что с этими малохольными евроазиатами нужно держать ушки на макушке. Необходимо добыть хотя бы килограмм «красной ртути», чтобы установить истину. А помогут нам в этом, господа, наши кредитоспособные мани-мани. Некоторые «новые русские» падки на них, как бурый мишка в сосновом бору падок на мед.
Так или примерно так рассуждали специалисты служб, изучающих загадочную славянскую душу. И в результате появилась некая скандинавская Фирма-покупатель, решившая приобрести незнакомый предмет через Посредника («Рост-банк»). Желание, конечно, похвальное, какие секреты могут быть у заклятых друзей? Тем более за один килограмм кирпичной пороши — несколько килограммов американских тугриков. Будет чем платить зарплату рабочим на предприятии X, что под Красноярском.
Задача перед Селиховым и Резо-Хулио проста, как H2O. Контролировать ситуацию и господина Акимова. Кто такой Акимов? Он известный химик; банкир-бланкетка[141] с птичьей фамилией отправил его в командировку. Старик доверчивее туза колыванского.[142] С ним проблем не будет. Главная задача проникнув в закрытый городок, по возможности прочитать всю ситуацию. Есть сведения, что все производство находится под защитой и бдительным оком ГРУ. Главное разведывательное управление — это не епископальное ЦРУ; военные умеют защищать свои интересы, и поэтому необходимо быть крайне осторожным и сдержанным в своих действиях.
— H2O, — хмыкнул я. — КР 2020 и ГРУ. Веселенькие аббревиатуры.
— Саша, если бы это была поездка на остров Пасхи, я бы к тебе не обратился, — резонно заметил генерал. — Сам бы поехал. Туристом.
— Кстати, сегодня Пасха, — напомнил я. — Христос воскресе.
— Иди к черту, — отмахнулся Орешко. — Я атеист.
— Ты авантюрист.
— Почему это?
— Потому что мы — наживка, а ты — рыбак. Ты на берегу, а из нас будут делать рагу, — объяснился я в стихотворной форме. — Кстати, почему я и Резо? Вот, я вижу, Никитин горит желанием…
— Не горю ни хрена, — буркнул тот.
— А я горю, пылаю, как пионерский костер, — вмешался Хулио.
— Никитин здесь нужен, — ответил генерал. И плюхнул на стол пачку фотографий. — А ты там… Вместе с костерком… Е'вашу мать.
Я просмотрел фото. На них были изображены двое молодчиков. Первый — ну очень похожий на меня. По-моему, это был я. Шучу-шучу, разумеется. Второй ну, очень похожий на Резо. Такой миленький бочкообразный пузанчик-тамада.
— Ну и рожи, — сказал я. — Хулио, мы с тобой лучше.
Резо промычал что-то неопределенное, а генерал сказал:
— Они люди Бобока. Головорезы. Должны сопровождать туда академика, а обратно — контейнер с товаром.
— И что? — спросил я.
— Меняем. Их на вас. В аэропорту. И вы птичками улетаете.
— А что Акимов?
— Академик старенький, хотя бодренький. Видел эти морды всего один раз, — терпеливо объяснял Орешко. — С ним — как со старым знакомым… Вот паспорта, билеты… Места все рядом… Что еще?
— То есть академик — лох крепкий?
— Да, но и ваш ключик. Его там знают…
— Авантюра, авантюра. — Я пролистал паспорт. — И кто я на сей раз? Гунченко Алексей Григорьевич, м-да. А покраше кликухи не было? — пошутил я. — Резо, а ты кто у нас?
— Нодари я, — ответил тот. — Запомни на всю жизнь. И на ближайшие три дня.
— Нодари, все будет хоп, — проговорил я. — Если нас раньше времени не хлопнут. Кстати, где моя пукалка?
— В боевой готовности. — Орешко открыл маленький сейф, вытащил оттуда моего «стечкина», родненькую мою железку. — Разрешение на оружие… настоящее…
— А мне? — удивился Резо-Нодари, он же Хулио.
— А ты так отмахивайся, — сказал генерал. — Тебе, дружок, опасно доверять пушку. Сам себя застрелишь.
— Да вы чего, господа? — возмутился Нодари-Резо-Хулио. — Вы что, меня не знаете?
— В том-то и дело, что хорошо знаем, — рассмеялись мы все. — Ты у нас известный стрелок!.. Бац-бац — и мимо!.. Ха-ха!
На честные наши слова друг оскорбился и затребовал шпалер; он, боец, готов хоть сейчас доказать обратное. Вон — в небе — летит ворона. Мы ему отвечали, что смарать[143] беззащитную птаху, пусть даже вредно крикливую, — дело последнее. Лучше выпьем за здоровье новоявленных Алексея Григорьевича, Нодари и за ворону, летящую в родном, цементном небе. Пусть удача не оставит нас, людей, и пташку, чумовую от рождения. Хотя неизвестно, кто из нас более чумовой, мы или она.
На такой оптимистической ноте мы стали прощаться, обговаривая на ходу последние детали операции в аэропорту. Уже в прихожей генерал Орешко попросил меня задержаться. Никитин и Нодари удалились готовиться к завтрашней чудной игре. Орешко же сообщил мне такую информацию: в недрах ГБ обнаружены личные дела ещё двух врачей, которые трудились в африканских прериях. Фамилия одного — Латкин, он вирусолог; фамилия второго — Лаптев, микробиолог. Более никого нет с похожей на кликуху «Ладынин». Я поблагодарил товарища за помощь.
— Ааа, — отмахнулся он. — У нас на Лубянке сейчас такой бардак! Головы летят. Режут, суки, по живому. На «хозяйстве» бывший первый секретарь обкома! Представляешь? Мудак!.. В голове — опилки!.. У нас уже около двадцати тысяч «ушли»…
— Орешко, ты держись зубами, — предупредил я. — Ты ещё нужен родине.
— Иди к черту. Все шутишь, — огрызнулся генерал; взглянул на часы. Какие ещё проблемы?
— Проблем много, — ответил я. — Хочу в Париж.
— В Париж? — изумился мой друг. — Что ты там потерял?
— Хочу прыгнуть с Эйфелевой башни.
— Саша!
— Есть там один человечек. Тебе известный.
— Кто?
— Кулешов.
— Кулешов-Кулешов, — задумался. — Нет, не помню такого.
— Бывший муж твоего, мать твою, хакера! — в сердцах проговорил я.
— Анны, что ли?
— Да, он из дипломатов.
— И что? Он никакого отношения к нам…
— Я хочу с ним поговорить. По душам.
— Алекс, снова какая-нибудь дурь? Анна свое отыграла. Что еще?
— Заблуждаешься, мой друг. Женщины играют до последнего своего вздоха. Так что берегись их, как автомобиля.
— Ты про что? — насторожился Орешко.
— Про Париж. Хочу его увидеть.
— Только после Красноярска, — резонно заметил генерал.
— Да уж, всю жизнь мечтал посетить этот городишко, — пошутил я.
— Я рад, что твоя мечта — в жизнь! — похлопал меня по плечу хозяин малогабаритной конуры, настойчиво выталкивая на лестничную клетку. — Париж? Что нам какой-то Париж? Подождет нас Париж, мать его так…
— Красноярск куда лучше, — соглашался я, уходя прочь. — Ботают, там воздух необыкновенно свеж, как у верблюда в жопе…
— Не, как у слона, — уточнил Орешко. — Но с противогазом жить можно.
