Что на это сказать? Как это не пошло звучит: каждый народ сам выбирает судьбу. Ну, выбрали на этом историческом этапе лоханку с помойной блевотиной, где плавают разорванные в куски тела ваших сыновей. То есть полностью воспользовались своим конституционным правом отправлять своих детей на войну и получать их в запаянных цинковых коробах. Живите, господа, веря, что жизнь прекрасна и удивительна.
А вот меня увольте от вашей кровавой питательной похлебки. Мной, сообщаю, уже приобретен билет. Куда? Не могу сказать по соображениям деликатным — все равно на всех мест не хватит.
Правда, рейс мой в неведомое задерживается, но уверен, наш экипаж (я и Чеченец) стартует из космодрома Жизнь.
Да, был самоуверен, как павлин, пускающий веером хвост перед посетителями зоопарка. Война так и не научила меня быть стойким и сдержанным в своих чувствах. Я все время обманывался, точно первогодок, которому вместо парашюта подвесили за спину спальный мешок и пинком под зад выкинули из самолетной брюшины.
Как я мог не догадаться, что Соловей-Разбойник и все эти „марсиане“, „слободские“, „воры в законе“ — есть шелуха под сапогами хозяев жизни, выполняющих их волю.
Кому я нужен был — сам по себе? Израненный полупридурок, добровольно загнавший себя на скотобойню под исламским полумесяцем. Никому. Просто меня, как фигурку, хотели использовать на шахматной доске жизни. Иногда и пешка, повторюсь, прорывается в ферзи под умелым руководством мастера, а „конь“, галопирующий буквой „г“, может так врезать по сусалам свои копытом „королю“, что тот будет готов отдать пол-королевства за покой души своей и физическую благость.
Да-да, Его Величества тоже люди и тоже слабы и грешны. По мнению Вирджинии, странная дачка от фабрики „Русь-ковер“ — есть культурный центр под условным названием „Серп и молот“, где отдыхают венценосные особы, позволяющие себе иную сексуальную ориентацию, чем все остальное, замордованное ими, население.
— Чего позволяют? — не понял я.
— Это и позволяют, — засмеялась Вирджиния. — Мальчик с мальчиком, ну?..
— Ааа, — догадался. — Серпом по яйцам — и девочка; то-то там такие персоны… Тьфу!..
Посмеялись — черт знает что: педерастия широко шагает по стране, развиваются голубые хоругви и победно трубят нижние трубы.[10]
Словом, мир изменился до такой степени, что блядь Анджела считается св. Магдалиной, блядские казенные людишки — благодетелями человеческими, а властолюбивые выблядки — пророками отечества.
Все изменилось, кроме Алешки Иванова, которого даже Чеченец не в состоянии переубедить в том, что уже давно нет места романтических вздохам под липами, которые когда-то росли на пустыре, потом их пустили под нож бензопилы „Дружба“, чтобы на очищенном месте воздвигнуть панельные дома для счастливого проживания трудового населения.
Эх, Леха-Леха, как жить дальше? И зачем? Лучше спать и видеть сны о прошлом. Вирджиния не дает мне такой возможности — запах кофе, сигарет и голос:
— Граф, вас ждут великие дела!
— Графиня, идите вы… — не выдерживаю.
— Если бы я знала, куда…
— Думаете, я знаю куда, господа? — зеваю. — Хоть убейте, не понимаю, почему я?
— Что ты?
— В качестве коккера-спаниеля?
— Алеша, ты сколько знаешь… — поправилась, — знал отчима?
— Не знал и знать не хочу, — отрезал и взорвался по причине того, что залил живот горячим кофейным сургучом. — Ё-мое!.. Вы что? Все сговорились?! Ну, не знаю я ничего…
— Надо искать, — села на кровать, поджав под себя ноги.
— Ну вы, блин, даете: „искать“! — возмутился я. — Иголку в сене и то проще…
— Алеша, — и погрозила пальчиком.
И я запнулся, словно углядел привидение. Бог мой, я уже видел эту сцену: женщина в атласном халате, грозящая мне пальчиком и… Больше не помню, что-то она ещё делала? И это происходило то ли во сне, то ли в другой жизни?… Чертовщина какая-то?..
— Что с тобой? — знакомый голос возвращает меня в суровую реальность быта.
— Контузия, — отшучиваюсь; как я ещё могу объяснить, почему лезут из орбит глаза?
И пока прихожу в себя, майор безопасности в милом домашнем халатике, пожимая плечами, мол, связалась на свою голову с младенцем, предлагает свой план действия: встретиться с моей мамой.
Я несказанно удивляюсь: зачем, мало ей своих забот? Надо принести соболезнования, объясняет Вирджиния, мы с ней мило так дружили. И что дальше, не понимаю я. А дальше будет видно, как сказал слепой глухому.
— Стоп! — говорю. — А был ли мальчик?
— Ты о чем, милый друг?
— А кто сказал, что дискета имеет место быть? Вообще?
— Лаптев и сказал.
— Кому?
— Госпоже Литвяк, а это значит всем.
— Так и сказал? — не верю я.
— Алешка, ты даже не представляешь, что плетут мужики в койках…
И я чувствую: Чеченец заполняет мои клетки темной и неукротимой злобой и, не выдержав, выплевываю сгусток ненависти:
— Теперь понимаю, чем ты, блядь, заработала свое высокое звание…
Неожиданный и хлесткий удар по щеке ещё больше бесит Чеченца. Рыча, он заваливает женское и тренированное тело и между ними вспыхивает ожесточенная схватка. Как верно заметил поэт: „Они сошлись. Волна и камень…. лед и пламя…“
У меня возникло впечатление, что я нахожусь на пылающей в огне льдине и сражаюсь с белым медведем. За право первым зачавкать рыбину.
В конце концов победила дружба и любовь между мальчиком и девочкой. Мятный запах сбил агрессивность, и я снова превратился в Алеху Иванова. Прости, сказал своей женщине, я тебя люблю и не хочу, чтобы твоей пиз…ой пользовались, как заслонкой.
— Дурачок, — засмеялась. — Она моя, что хочу, то и делаю.
— И почему же ты майор?
— Потому, что муж был генерал, — призналась. — Да, и сама я вроде не дура.
— Ты умненькая…
— Ах ты, подлизуля!..
— Ааа, понравился моя язычок?..
— Ага, как перчик, ха-ха…
Все мы живые люди, включая спецагентов и гвардии рядовых (в широком смысле этого слова); все хотят получить от физических, телесных утех максимум душевного удовольствий.
Закон природы — от него никуда, мать её старушку во вселенскую кадушку!..
Только когда напольные часы пробасили полдень, мы вернулись с райских, выражусь красиво, островов любви на измаранный материк, окутанный едкими миазмами испражнений. Нет, кажется, это я увлекся красным словцом.
И этот мир тоже был прекрасен — мы выпали на крыльцо и ахнули: новый снег накрыл ели и они стояли, подсвеченные солнцем, точно хрустальные пирамиды. Меж сияющими пирамидами гуляла тишина; снег гасил все звуки и мне даже показалось, что я её вижу — т и ш и н у.
— Эгей! Сарынь на кичку! — неожиданно вскричала Вирджиния и тишина, как птаха, метнулась в глубь леса.
Я хекнул и потрусил к заваленному снежком джипу, схожему на огромные фигурные санки. Подарочек, еть, от господина Соловьева. Расточительный у меня оказался приятель — одаривал автомобильчиками с секретками, как Дед-мороз тумаками пьяную, ик, снегурочку на праздничной елке в ДК „Серп и молот“.
Ох, веселые игры у нас проходили; к примеру, можно припомнить историю с „Вольво“, когда она лопнула консервной банкой от взрыва. Вот твоя смертушка, помнится, проговорил Соловей-Разбойник.
Наивные людишки; они надеялись приостановить таким образом хаотичные, как сейчас понимаю, метания идиота. Таких, как я, останавливает либо пуля, либо получасовой минет, либо доброе и ласковое словцо-ебдрицо. Так что господин Соловьев совершил печальную ошибку в своей жизни, решив сыграть на чужом поле.
Сучьи морды, то бишь предатели, надеются, что никто не узнает их роли в истории развития человечества. В этом их главное заблуждение — и поэтому раньше или позже они будут биты до состояния мешка, где плавают в кровавой каше сколки костей и утерянных иллюзий.
Пока я прогревал мотор и очищал драндулет, Верка, смеясь, забрасывала меня снежками. Я уворачивался и орал, что месть моя будет ужасна. Со стороны казалось — влюбленная парочка собирается в столицу, чтобы посетить ГУМ, ЦУМ и Мавзолей.
Потом я побегал за Вирджинией, чтобы уткнуть её голову в сугроб, но без результата — она носилась, как лосиха. О чем я ей и сказал. И получил достойный ответ:
— От лося и слышу.
Наконец праздник закончился — мы загрузились в джип и отправились в гости к моей маме, которая нас не ждала. Я хотел позвонить ей по телефону, да товарищ майор предупредила, что этого лучше не делать — всюду торчат вражеские уши. Я присмотрелся — точно за брустверами шоссе торчали уши лазутчиков и зайчиков. Вирджиния обиделась: дурачок, не понимающий всей серьезности своего положения.
— Ничего, у меня ещё вечность впереди, — отвечал я.
С этим утверждением согласилась моя путница: встреча с вечностью неизбежна, но переживи, милый, разницу, когда ты сам туда, или когда тебя ломят взашей…
