Вилошевич помогал глухонемому. Берлингер и три монсеньора из Святого Официума стояли в стороне. Все молчали. Когда проем в стене стал достаточно большим, чтобы в него мог протиснуться человек, кардинал Феличи протянул руку пленнику. Только теперь он заметил, что руки мужчины связаны. Феличи бросил полный злости взгляд на Берлингера, но тот смотрел в сторону.
Лишь теперь пленник понял, что кардинал собирается спасти его. На его лице появилась смущенная улыбка. По всему было видно, что мужчина не решается поверить в происходящее. Выбираясь через пролом в стене, он бормотал:
– Я… Я вам все объясню…
– Он вдруг захотел все объяснить! – с издевкой в голосе заметил Берлингер.
Феличи сделал нетерпеливый жест и ответил:
– Я бы советовал вам помолчать, господин кардинал, поскольку вашему поведению нет оправдания!
– Я требую проведения допроса ex officio! [61] – брызгал слюной Берлингер. – Он должен назвать своих сообщников! Я хочу знать имена и требую исчерпывающих объяснений!
Взломщик же не переставал повторять:
– Я вам все объясню!
Феличи развязал руки пленника, а три монсеньора повели его по лестницам и коридорам в направлении Святого Официума путем, который полностью исключал возможность встречи с кем-либо.
Допрос на втором этаже здания у Пьяцца дель Сант-Уффицио был делом инквизиции, как и любое тайное собрание, в котором принимали участие более двух чиновников в пурпурных сутанах. Берлингер собрал примерно полдесятка высокопоставленных персон, сообщив им, что дело, о котором пойдет речь, в высшей степени секретно (так бывает со всеми сомнительными и компрометирующими случаями, как, например с левитирующей монашкой из ближайшего окружения его святейшества, которая в религиозном экстазе подбирала подол и начинала парить над землей, – случай, которым должны заниматься экзорцисты, поскольку, как утверждают ученые, это против законов природы, а значит, не обошлось без дьявола.
За узким длинным столом сидели три монсеньора, кардинал-госсекретарь Феличи, председатель Верховного Суда Апостольской Сигнатуры кардинал Агостини, глава папского секретного архива монсеньор делла Кроче, глава Святого Официума кардинал Берлингер, личный секретарь его святейшества монсеньор Паскуале, професс Манцони из Папского университета, глава пресс-службы Ватикана Вилошевич и прелат, в обязанности которого входило ведение протокола. На столе горели две тонкие высокие свечи. Перед ним сидел обвиняемый. Как и во всех служебных помещениях Ватикана, здесь по неизвестным причинам пахло мастикой для натирания полов.
После обращения к Святому Духу, которое предшествует любым действиям Святого Официума, Берлингер высоким неприятным голосом потребовал:
– Назовите ваше имя!
Обвиняемый казался испуганным. Он выпрямился и ответил достаточно громко, но голос его дрожал:
– Меня зовут профессор Вернер Гутманн.
– Вы немец?
– Да. Я профессор коптологии.
Среди одетых в пурпурные рясы чиновников послышался шепот.
– Все, что я делал, меня вынудили совершить! Я действовал не по собственной воле! – воскликнул Гутманн.
Берлингер направил на него указательный палец правой руки и строго заметил:
– Вы будете говорить лишь тогда, когда вас спросят! Что вы искали в секретном архиве Папы?
– Доказательство!
– Доказательство чего?
– Доказательство того, что уже много столетий Церкви известно о существовании Евангелия от Бараббаса.
Такой ответ вызвал тревогу у всех присутствующих. Они задали на стульях, словно грешники на раскаленных решетках, Берлингер тайком бросил взгляд на Феличи, словно хотел сказать: «Ведь я вас предупреждал! Не одни мы знаем о существовании пятого Евангелия!» Затем он задал Гутманну вопрос:
– Значит, вы считаете, что в архиве Папы хранится пятое Евангелие, которое Церковь прячет от всех верующих и держит под замком?
Гутманн пожал плечами.
– Есть такое предположение. Наверняка же известно только одно – в архиве хранится доказательство.
Монсеньор делла Кроче, глава секретного архива, привстал со стула, наклонился через стол, чтобы видеть лицо говорившего, и с нескрываемым интересом сказал:
– У вас был при себе фотоаппарат. Но на пленке не обнаружили ни одного снимка.
– Да, – ответил Гутманн, – тем, кто меня послал, вполне хватило бы фотографии того, что служит доказательством.
– Что именно вы имеете в виду, когда говорите о некоем доказательстве?
– Рельеф, являвшийся некогда частью арки императора Тита. Папа Пий VII распорядился удалить его, как только понял значение изображенной на нем сцены.
Манцони наклонился к Берлингеру и прошептал ему что-то на ухо. Остальные его слов разобрать не могли. Глава Святого Официума продолжил:
– Назовите ваших сообщников! И даже не пытайтесь врать!
– Я сделал все это не по своей воле, – вновь повторил Гутманн. – Они накачали меня наркотиками. Одна женщина звали Хелена – стала инструментом в их руках, сама того не зная. Они пригрозили убить меня, если я хотя бы словом обмолвлюсь о том, кто вынудил меня совершить подобные действии Арестованный вскочил со стула. – Я расскажу вам всю правду, только, прошу вас, защитите меня! Ватикан – единственное место на земле, где один из тех, кто не смог справиться с заданием орфиков, может быть спокоен.
– Вы упомянули об орфиках? – спросил Феличи.
Гутманн энергично закивал головой:
– Орфики, тайный орден, который поставил перед собой главную цель – мировое господство. Одна из промежуточных целей – уничтожение Церкви.
– Спасибо, профессор, спасибо, – остановил Феличи обвиняемого. – Мы обо всем этом осведомлены.
Гутманн вопросительно взглянул на кардинала, но Берлингер опередил госсекретаря:
– Неужели вы могли подумать, что в Ватикане сидят идиоты?
Некоторые из присутствующих самодовольно усмехнулись.
Лишь Манцони оставался серьезным и был бледен как смерть.
– Я уже давно предполагал, – заметил он после долгого молчания, – что Лозински ведет двойную игру! – Затем он обратился к Гутманну: – Вы ведь знали падре Лозински, иезуита из Польши?
– Лозински? – Обвиняемый задумался. – Я не знаю никакого Лозински, а тем более не знаком с иезуитами. Но это ни о чем не говорит. Ведь я оказался среди орфиков совсем недавно!
– Это, – заметил Берлингер, сощурив глаза так, что они стали больше похожи на две узкие щели, – довольно странное утверждение, если учесть, какую важную миссию вам доверили.
– Да, я знаю. Но я оказался лишь жалким заместителем, если можно так выразиться. Человек, который с самого начала
занимался этой проблемой, отвернулся от ордена, а такое поведение рассматривается как измена и карается смертью. Я слышал, что тот несчастный умер в одной из психлечебниц Парижа от сердечного приступа. Но я в это не верю. Я знаю, что орфики – страшные люди. Их предводитель носит имя мифического героя, и они готовы идти по трупам. Наверняка и я уже попал в этот черный список.
Тут вмешался Феличи:
– Как звали этого человека?
– Фоссиус. Он был профессором компаративистики и наткнулся на упоминание о тайне Бараббаса в дневниках Микеланджело.
– Кто еще из членов этого ордена занимается пятым Евангелием?
– Откуда же я могу знать? – не выдержал Гутманн. – У них такой закон – никто не знает о содержании работы остальных. Так они вынуждают своих членов днем и ночью трудиться над их заданиями. Они считают, что это всего лишь здоровая конкуренция, которая способствует прогрессу. При этом каждый должен понимать, что все остальные могут контролировать его. Каждый контролирует каждого! Дьявольская система, которую могли изобрести только дьяволопоклонники!
– Я не могу понять одного, – заметил Феличи. – Если орфики преследуют цель разрушить нашу святую мать Церковь и если они знают содержание пятого Евангелия лучше, чем члены курии, то почему же они до сих пор не воспользовались своими знаниями?
– На этот вопрос я вам с легкостью отвечу, господин кардинал. На то есть довольно веская причина.
Берлингер не вытерпел:
– Говорите же, ради Бога!
– В пергаменте, части которого оказались разбросанными по всему свету, есть только одно место, где евангелист Бараббас упоминает о том, кто он есть на самом деле. И как раз этот фрагмент не попал в руки орфиков.
– Dео gratias! [62] – воскликнул монсеньор делла Кроче еле слышно.
Неподходящее замечание, по мнению главы Святого Официума, которое говорило о том, что глава папского тайного, архива не имел ни малейшего представления о том, что происходило на самом деле. Берлингер негодующе поднял тонки, брови, наградил монсеньора презрительным взглядом и прошипел:
