Он многозначительно покачал головой, предоставив ей самой догадываться об остальном, а сам бросил сумку с инструментами на пассажирское сиденье.
— Мне надо ехать. Вернусь после полудня.
Тесс не хотелось его отпускать. Рядом с ним ей почему-то становилось спокойнее.
— Я могу хоть чем-то ему помочь?
— Ваш друг в хороших руках. Моя жена — опытная сиделка. Конечно, это не американский госпиталь, но нам здесь приходится иметь дело с самыми разнообразными случаями. Даже на таком маленьком острове людям бывает нужен врач.
Помолчав, он проницательно взглянул на нее и спросил:
— Вы с ним говорили?
Тесс удивилась этому вопросу.
— Говорила?
— Хорошо было бы, если бы вы с ним поговорили. Поддержали бы его, ободрили, — почти по-отечески посоветовал он и тут же усмехнулся, покачал головой. — Вы, должно быть, думаете, это какое-то деревенское знахарство. Уверяю вас, это не так. Многие известные медики считают, что человек в коме сохраняет способность слышать. Просто он не может вам ответить… пока.
В его глазах светилась надежда и сочувствие.
— Говорите с ним… и молитесь.
Тесс неловко хихикнула и отвела глаза.
— Я не очень-то умею.
Мавромарос уверенно настаивал на своем.
— По-своему, может быть, не сознавая, вы уже молитесь. Вы молите за него, когда просто желаете ему выздоровления. За него многие молятся.
Доктор кивнул на маленькую церквушку невдалеке. Тесс видела, как несколько местных жителей здороваются друг с другом у входа. Одни выходили, другие направлялись в церковь.
— На этом острове почти всех море кормит. Последний шторм застал в море четыре рыбацкие лодки. Их семьи молились Богу и святому архангелу Михаилу, покровителю моряков, о благополучном возвращении — и молитвы их не остались без ответа. Все вернулись невредимыми. Теперь там звучат новые молитвы, благодарственные. И молитвы об исцелении вашего друга.
— Они молятся за него?
— Мы все молимся, — кивнул доктор.
— Но вы его совсем не знаете.
— Это неважно. Море принесло его нам, и наш долг — выходить его, чтобы он мог жить дальше. — Он сел в машину. — Мне в самом деле пора.
Махнув рукой и попрощавшись с ней взглядом, он переехал большую мутную лужу и скрылся за поворотом.
Минуту Тесс стояла, глядя ему вслед. Потом повернулась, чтобы вернуться в дом, но передумала. Она не могла припомнить, когда в последний раз заходила в церковь, часовню, в любой молитвенный дом, если не считать работы, да еще короткого эпизода в сгоревшей церкви на Манхэттене.
Шлепая по мелким лужам, она перешла вымощенный мелкой галькой двор, толкнула дверь и вошла. Часовенка была полна наполовину: люди сидели, погрузившись в молитву, на выглаженных временем скамьях. Тесс остановилась у двери и осмотрелась. Обстановка была простая, белые стены покрыты фресками восемнадцатого века и освещены мерцанием множества свечей. Идя вдоль стен, она увидела в одной из ниш серебряные иконы святого Гавриила и святого Михаила, украшенные драгоценными камнями. От бликов свечей и приглушенных голосов молящихся Тесс охватило странное чувство. Ей захотелось молиться. От этой мысли ей стало неловко, и Тесс отогнала ее, убежденная, что для нее молитва была бы лицемерием.
Она уже хотела уйти, когда заметила двух женщин, приносивших ей накануне еду и одежду. Рядом с ними были мужчины. Женщины при виде Тесс встрепенулись и бросились к ней, не скрывая радости. Они без конца повторяли одну фразу: «Докса то Тео», а Тесс, не понимая слов, кивала и улыбалась в ответ, растроганная их чистосердечной заботой. Она догадывалась, что мужчины — их мужья-рыбаки, тоже испытавшие на себе ярость бури. Они тепло приветствовали незнакомку. Одна из женщин указала на рощицу горящих свечей в нише у входа в церковь и сказала что-то. Тесс не сразу, но догадалась, что она хочет сказать: обе женщины поставили свечки за Рейли.
Тесс поблагодарила их и снова оглядела церковь, сидящих прихожан, дружно молившихся под мерцающими огоньками свечей. Она еще минуту тихо постояла там, затем вышла и вернулась в дом.
Она все утро просидела над Рейли. С трудом начав, она обнаружила, что все-таки может говорить с ним. Она старалась не вспоминать о последних событиях, а о его жизни знала слишком мало, поэтому стала рассказывать ему о себе: вспоминала приключения на раскопках, свои успехи и глупости, смешные случаи с Ким — все, что приходило в голову.
Около полудня в комнату вошла Елени и пригласила Тесс спуститься вниз пообедать. Это было как нельзя более кстати, потому что Тесс, исчерпав воспоминания, начала опасно приближаться к тому, что им с Рейли пришлось пережить вместе, а ей по-прежнему не хотелось задевать больные места, пока он был без сознания.
Мавромарос вернулся от больного, и Тесс сказала, что думала насчет переезда на Родос и предпочла бы оставить Рейли здесь, если они не слишком обременят доктора и его жену. Им ее решение, кажется, польстило, и она с облегчением услышала убедительные заверения, что они с Рейли могут остаться, пока его состояние не улучшится.
Остаток дня и следующее утро Тесс провела с Рейли, а после ланча почувствовала, что ей нужно подышать свежим воздухом. Заметив, что ветер стихает, она решила прогуляться немного подальше.
Дождь к этому времени совсем перестал. В небе над островом еще висели темнобрюхие тучи, но это не помешало Тесс любоваться городком. Совсем нетронутый современностью, он хранил очарование старинной простоты. Узкие переулки и живописные домики успокаивали ее, а улыбки незнакомых прохожих утешали. Мавромарос рассказывал, что после Второй мировой войны Сими пережил трудные времена, когда большая часть жителей покинула остров, разбитый бомбежками стран Оси и союзников, которые по очереди оккупировали его. К счастью, в последние годы судьба острова переменилась к лучшему. Поддавшись его очарованию, сюда переселялись афинцы и иностранцы, и остров снова расцветал.
Тесс поднялась по каменным ступеням улицы Кали Страта мимо старого музея и вышла к руинам замка, выстроенного в начале пятнадцатого века рыцарями-иоаннитами на останках еще более древней крепости только для того, чтобы на время войны превратиться в нацистский склад боеприпасов и взлететь на воздух. Тесс блуждала по древним руинам. Постояла над могильной плитой, увековечившей память Филибера де Найяка, великого магистра французских рыцарей. «Опять рыцари, даже здесь, в этом затерянном уголке мира», — размышляла она, возвращаясь мыслями к тамплиерам и разглядывая широкий вид на гавань и покрытое барашками открытое море. Она видела, как ласточки кружатся в роще у старой ветряной мельницы, видела одинокий траулер, рискнувший выйти в море из сонной бухты. Вид голубых просторов, окружавших остров, пробудил в ней тревожное чувство. Заглушив в себе тревогу, она решила, что должна повидать тот пляж, где нашли их с Рейли.
На главной площади она поймала машину, направлявшуюся к монастырю в Панормитисе, за деревушкой Маратонда. Короткая, тряская поездка — и она вышла на краю деревни. Пробираясь между домами, она наткнулась на рыбаков, которые нашли их на берегу. Оба обрадовались ей и уговорили выпить с ними чашечку кофе в маленькой местной таверне. Тесс с удовольствием приняла приглашение.
Несмотря на разделявший их языковой барьер, завязался разговор, и Тесс умудрилась понять, что на берегу находят все новые следы крушения. Рыбаки привели ее к деревенской свалке и показали груду деревянных и пластиковых обломков, собранных в бухте. Тесс будто снова пережила шторм и крушение и загрустила, вспомнив моряков «Савароны», чьи тела так и не нашлись.
Она поблагодарила своих спасителей и вышла на пустынный, продуваемый ветром пляж.
Бриз нес свежий запах взбаламученного моря, а лучи солнца наконец пробились сквозь тучи, и Тесс снова повеселела. Она медленно шла вдоль линии прилива. Ноги вязли в песке, а в сознании теснились картины того судьбоносного дня. На дальнем краю бухты, когда крыши селения давно скрылись из вида, она увидела черные скалистые уступы. Взобравшись наверх, Тесс отыскала ровную площадку и уселась, глядя на море. Вдалеке из воды торчала острая скала, вокруг нее белели буруны. Еще одна опасность, миновавшая их с Рейли. Услышав крики чаек, Тесс подняла глаза и проследила, как две птицы, весело кружа, спускаются к дохлой рыбине.
Только тогда она заметила, что по щекам катятся слезы. Она не всхлипывала, не плакала, просто глаза неизвестно отчего наполнились слезами. Потом, так же внезапно, как подступили, слезы высохли, а Тесс поняла, что дрожит, но не от холода. Что-то более важное поднималось из глубины души. Чтобы стряхнуть это чувство, Тесс встала и пошла дальше, карабкаясь по скалам или отыскивая тропинки, вившиеся по берегу.
