— Погибла… — прошептал старик, покачнувшись. Нетвердо прошел в комнату и сел, вернее упал, на продавленный диван, причем Лизе отчего-то показалось, что здесь он сиживал не раз и не два, откидывался на спинку так же, как откинулся сейчас…
— Почему? — прошептал тяжело. — Почему она не ушла вовремя? Ведь знала же, что в два часа начнется обстрел!
Теперь Лиза застыла в шоке. Получается, ее тезка знала о налете? Получается, она связана с теми, кто его устроил? Выходит, тут без партизан не обошлось. Но если старик и полицай в курсе, значит, и они тоже — партизаны? Вернее, подпольщики?
Вот уж попала Лиза Ховрина… В самое пекло! И чем дальше, тем становится жарче.
Старик открыл глаза. Лицо его было спокойно. Наверное, ему столько пришлось всего в жизни перенести, что надолго его ничто не может потрясти.
— Лизочка должна была уйти с пляжа в час дня, — сказал он. — Она задержалась. Почему? Из-за вас? Она вас ждала?
— Меня? — пожала плечами Лиза. — Да я ее сегодня впервые в жизни увидела.
По его лицу прошла словно бы тень. Старик словно бы загородился и теперь беседовал с Лизой несколько издалека.
— Ну, может быть, вы условились о встрече письменно… — проговорил он осторожно. — Или через какого-то человека, знакомого… Иначе почему она задержалась и почему отдала вам свою одежду, почему попросила зайти в ломбард?
— Да случайно все вышло, — прижала руки к груди Лиза. — Ей-богу, случайно. Моя одежда… я была раздета…
Эх, врать так врать!
— Моя одежда лежала около грузовика, а он взорвался. Все сгорело — вещи, сумка с документами. Я сама не пойму, как жива осталась. Кинулась в рощицу, а там девушка лежит. Она умирала, ну и сказала мне: возьми все, только отнеси квитанцию и скажи, что меня, мол, убило на берегу. Я оделась — не в купальнике же мне было в город добираться! — и пошла в Мезенск. К вам.
— Почему вы не сказали в ломбарде, что пришли по поручению Лизочки? Почему не сказали, а просто забрали медальон?
— Ах да, медальон? — Лиза только сейчас о нем вспомнила. Он же золотой, его надо вернуть. — Он в саквояже, сейчас достану.
— Стоять! — Полицейский навел на нее винтовку. — Хитрая какая! «Достану…» А там небось пистоль.
— Нету там никакого пистоля, честное слово, — растерянно пробормотала Лиза. — Можете сами посмотреть.
— Не волнуйся, посмотрю!
Полицейский очень ловко, продолжая держать Лизу на прицеле, левой рукой схватил, открыл и перевернул саквояж над большим круглым столом, застеленным кружевной скатертью, пожелтевшей от времени и стирок. Небогатое имущество Лизочки Петропавловской вывалилось на столешницу — зашелестели целлофановые пакеты от подарков Эриха Краузе, сыро, тяжело шмякнулся купальник Лизы Ховриной; выпал медальон.
— И правда нету.
— Угомонись, Петрусь, — приказал старик.
Петрусь? Ого! Лиза вдруг вспомнила песенку, которую частенько пела соседка-украинка:
Как за того Петру́ся
Семь раз била матуся.
Ой, лихо — не Петрусь:
Било личко, черный вус!
В самом деле, небось много девок от него потерпели неприятности, от того Петруся. Больно уж хорош собой! Да черт ли тебе сейчас в его внешности?
— Так почему ничего не сказали? — повторил старик.
— Потому что я не могла… при том офицере.
— Что за офицер?
— Он тоже был на берегу, а потом подвез меня.
Старик вскочил резко, по-молодому. Толкнул Лизу на стул, наклонился. Лицо его стало недобрым:
— Кто он? Как зовут? Давно ли прибыл в Мезенск? Он ваш знакомый? Приятель? Где он живет? Где живете вы? Работаете? Где?
Тон его был таким… Он с такой лютой злобой сыпал вопросами! Лиза сначала оторопела, а потом возмутилась:
— Да что вы так со мной разговариваете? Устроили тут гестапо, понимаете ли!
— Гестапо? — прищурился старик. — Вы были в гестапо? Вас допрашивали? Или вы присутствовали на допросах? В качестве кого? В самом ли деле Лизочка убита на берегу? Она должна была встретиться с вами? Вы предали ее? Она в гестапо?
— Слушайте, да вы просто ненормальный! — с яростью прошипела Лиза. — Не шейте мне дело! Не нравится вам слово «гестапо»? Хорошо, пусть будет НКВД. Вот вам, пожалуйста: вы ведете себя как самый настоящий энкавэдэшник! Что, до прихода немцев допросы в застенках вели?
Старик снова сел на диван, откинулся на спинку. Лицо его смертельно побледнело.
— Батюшка… — обеспокоенно прошептал Петрусь, делая шаг к нему. Но старик раздраженно махнул на дверь, и Петрусь покорно отошел, занял пост около нее, изредка приоткрывая и выглядывая, не идет ли кто.
«Батюшка? Ростовщик его отец? — изумленно подумала Лиза. — Вообще-то в деды годится».
— Допросов не вел, — сказал старик, поворачиваясь к Лизе. Силы, видимо, вернулись к нему, лицо уже не выглядело таким помертвелым. — Но столь многажды был допрашиваем, что невольно усвоил некие манеры. С кем поведешься, знаете ли…
Он тяжело вздохнул. Помолчал.
— Значит, погибла Лизочка… эх… Бедная моя девочка!
В голосе его слышалась такая боль, что у Лизы сжалось сердце. Наверное, он хорошо знал Лизочку Петропавловскую. А может, она его родственница? Он ее дед?
И вдруг ее словно ударило внезапной догадкой. Да ведь Петрусь назвал старика батюшкой не потому, что тот — его собственный батюшка. Он обратился к нему, как на Руси обращаются к священникам! Этот старик… надписи на книгах…
— Вы — дед Лизочки? — так и ахнула Лиза. — Вы — отец Игнатий Петропавловский?
— Чертовщина! — прошипел у порога Петрусь, а старик потрясенно уставился на Лизу.
— Откуда вы знаете? Вам сказала Лизочка? Как же она решилась? — из него снова посыпались вопросы. — Мое имя никто не знает, только двое — Петрусь и Лизочка. Значит, она хотела, чтобы я поверил вам. Но почему не открыла вам пароль? Все было бы проще!
— Она не успела, умерла, — пояснила Лиза. — Да и при чем тут пароль? Поймите, если даже Лизочка и ждала кого-то на берегу, если и должна была с кем-то там встретиться, то вовсе не со мной. Я оказалась около нее случайно, говорю же! А ваше имя я увидела на книгах. Так просто было догадаться!
— Ну хорошо, — устало кивнул отец Игнатий. — В таком случае почему после ломбарда вы пошли сюда? Почему не отправились к себе домой? Почему не ринулись в комендатуру восстанавливать документы? Если среди ваших приятелей офицер интендантских войск, он мог бы помочь вам.
«Ага, — подумала Лиза, — значит, Алекс Вернер — интендант. При такой-то мужественной внешности и весьма любезных манерах — всего-навсего интендант? Какая скука! Вот, оказывается, что означают красные просветы в петлицах и на погонах. Ну, будем знать. Нет, хорошо бы никогда этого не знать!»
— Я… он ничем не мог мне помочь, потому что я познакомилась с ним только сегодня. Мы вместе плыли от островка, ну, знаете, там островок посреди реки, нас там обстрел застал. Потом вместе пытались спастись на берегу…
— Он видел Лизочку?
— Нет, он меня уже потом подобрал, на дороге. Предложил подвезти, а я побоялась отказаться…
— Подобрал! — фыркнул Петрусь. Но веселья в его насмешке не было ни грамма, наоборот, ее можно было испугаться. Что он, что старик смотрели на Лизу без капли доверия, смотрели как-то… оценивающе, как будто высчитывали, сколько минут дать ей еще пожить, прежде чем вынести суровый, но справедливый приговор подпольного суда. Именно этим ее и стращал Баскаков! Без суда и следствия… за сотрудничество с врагом на оккупированной территории…
Вот тут-то Лиза испугалась всерьез. Почти так же, как там, на берегу, под пулями.
— Я пошла сюда, потому что вынуждена была показать Вернеру — ну, этого офицера зовут Алекс Вернер, — торопливо разъяснила она, — мельдкарту Лизочки. И он решил, что я — Лиза Петропавловская. А адрес вы сами вслух сказали в ломбарде, он меня сюда и привез, ничего не спрашивая. Мои документы сгорели при взрыве… То есть у меня их не было… то есть они были не в порядке… И… и квартиры у меня нет, мне отказала квартирная хозяйка, потому что я… у меня кончились деньги, мне нечем платить. И с работы меня выгнали, то есть работы у меня нет. Сюда я зашла, потому что ко мне во дворе пристал этот, с усиками, племянник хозяйки, пан Анатоль. Он решил, что я — Лизочка, и я не стала спорить. Надо же мне было куда-то идти. А потом я хотела сразу же пойти в ломбард и все вам объяснить. Честное слово, я как раз собиралась в ломбард, когда вы тут появились!
Она сама не соображала, что говорит, мысли скакали, губы тряслись. Старый священник покачал головой:
— Медь звенящая и кимвал бряцающий, вот что такое ваши речи. Нет в них смысла. Да и думаю, что в поступках своих вы смысла не видите. У молодых девушек часто бывает очень короткий ум, они не понимают, что мощный враг наш — всего лишь колосс на глиняных ногах, не понимают, что кружит, кружит ветер — и вновь все возвращается на круги своя. Так и жизнь повернется: то, что от нас отторгнуто, будет нашим вновь. И тогда придется покаяться тем, кто запятнал себя предательством и сотрудничеством с врагами. Единственный выход сейчас — искупить свою вину, помогая по мере сил, и даже свыше сил, тому, кто с врагами борется.
