В половине одиннадцатого ночи мы вышли из квартиры Сикорова, сели в автобус (я усиленно закрывала лицо шарфом) и приехали в центр, где во дворе одного из старых домов бьл подвальчик, в котором мне предстояло временно жить. Нона встретила меня любезно (я ей, кажется, немного понравилась), заверила Сикорова, что со мной все будет хорошо, и он ушел, обещав прийти утром. Нона покормила меня ужином, перевязала руку чистым бинтом, обещала утром принести необходимые мне вещи и ушла, оставив меня одну. Я чувствовала себя совершенно разбитой, поэтому легла спать, но заснуть не смогла. Я ворочалась на продавленном неудобном диване, думая, сколько человек ночевало здесь до меня. Судя по обилию тараканов, таких побывало тут много. Я боялась, что в подвале водятся крысы или мыши. И, безуспешно призывая к себе сон, думала о личности моего спасителя.
Евгений Сикоров был блондином высокого роста, гораздо выше моего мужа. Я пыталась представить, каков человек Евгений Сикоров. Это было вполне естественно — разобраться. От него зависела моя жизнь. Когда нет ни опасностей, ни проблем, вполне нормально не замечать кого-то, не знать в лицо. Но все изменяется, как только понимаешь — этот неизвестный тебе человек держит в своих руках твою жизнь.
И ты начинаешь впитывать мельчайшие подробности, не замечаемые раньше.
Наша первая встреча длилась не больше десяти минут. Но обратиться именно к нему мне подсказало какое-то чутье. Стоило ли ему доверять? В любую минуту он просто мог позвонить в милицию. Или, узнав каким-то образом телефон мой или сестры, позвонить Юле. Или просто выставить меня за дверь, сняв с себя все заботы. Сказав: «Ничего не могу сделать». Но этот человек сразу же бросился спасать мою жизнь. Кроме него, помощи было ждать неоткуда. Явиться к Юле или домой я не могла — убили бы сразу. Наверняка меня ждали именно там, я не сомневалась в этом ни секунды. Пойти в милицию? Меня бы убили еще быстрее. Друзей у меня не было, никто не согласился бы спрятать меня на время. Никто, кроме Евгения Сикорова, он был моей единственной надеждой и спасением, именно от него зависела теперь моя жизнь.
Наружность его была вполне заурядной — ничего особо приметного не было в посадке головы или во взгляде серых бесцветных глаз, ни в грубой линии подбородка, резко переходящей в шею. Пожалуй, самым удивительным и несообразным во всей его внешности были глаза. Говорят, глаза — зеркало души. Судя по ним, души у Сикорова не было. Но ведь это не так! У каждого человека есть некоторое подобие души, нечто вроде… Только глаза его были пусты, и казалось, что, если представить его лицо с закрытыми веками, на нем отразилось бы гораздо более осмысленности. Это становилось понятным после длительного общения с ним. Волосы у него были совсем светлые, коротко подстриженные — в общем, обыкновенные. Подбородок, словно обрубленный, резко переходил в шею, что придавало лицу некоторую смазанность черт, под которой следовало заподозрить бесхарактерность и пустоту. Но только на первый взгляд. Позже становилось ясным, что под туповатым выражением лица скрывается сильная воля и твердый характер, запрятанные так глубоко, как только возможно, что уже само по себе являлось интересной особенностью. Изредка проявляемая резкость, словно стальной блеск в глазах, давала основания полагать, что Сикоров — человек, способный на все. Внешность его удивительно портили губы — асимметричные, непропорциональные, большая верхняя губа и отсутствие нижней. Несколько морщин на лбу. Голос уверенного в себе человека. Впрочем, я никогда не находила в себе способности к дотошному анализу. Если мне и удавалось что-то понять, в большинстве случаев я пользовалась озарением свыше, интуицией, а не логикой. Я никогда не умела по внешности определить характер человека. Мне всегда очень хотелось правильно оценивать людей, но я не могла.
Я пыталась вызвать Сикорова на откровенный разговор о себе. Хотела понять, зачем он бросился мне на помощь. Сикоров много и охотно говорил о своем прошлом, о своей жизни, но ни слова обо мне. Из разговоров с ним я узнала, что родился он здесь. Семья была неблагополучной: отец пил сильно, мать — чуть меньше, но до запоев; в его доме были постоянные драки и склоки. Когда ему было девять лет, мать бросила их с отцом и ушла к другому мужчине — больше он ее никогда не видел. Отец окончательно спился и превратил квартиру в притон. Образумился только однажды — когда вмешалась милиция и решила забрать ребенка в детский дом. Сына он отстоял. Со своим отцом Сикоров жил очень дружно.
После окончания школы поступил в университет, на физический факультет. Особых талантов или способностей в нем не было, но благодаря усидчивости и терпению он закончил учебу на «отлично», с красным дипломом. После университета работал в каком-то НИИ, потом перешел в ту школу, где работает до сих пор. Два года назад умер его отец. Вторая жена отца никаких претензий на имущество или квартиру не предъявляла, потому что сразу же вышла замуж за одного из своих старых любовников. Сикоров жил в квартире один и ни разу не был женат.
Целыми днями (с утра до вечера) я торчала у телевизора, слушая подробности моего исчезновения.
Юлька, решила сообщить всему миру о том, что я пыталась докопаться до истины. Это становилось опасным и одновременно упрощало положение. Стал ли мир (общественное мнение) сомневаться в виновности Андрея? Миру было на это плевать. Плевать было всем, кроме одного человека. Кроме меня. Дни, когда я оставалась наедине с собой, полные мучительных сомнений и раздумий, пошли мне на пользу.
Долго размышляя обо всем происшедшем, я пришла к выводу, что поступаю правильно. Другого выхода у меня все равно не было. А вернее, этого возможного, другого выхода не допустила бы моя сестра.
Сикорову и Нонке я ничего не собиралась говорить о моем расследовании. Для них я просто залечивала руку и выжидала, пока не прояснится все. События следовали одно за другим — и меня стали считать мертвой. Это было очень кстати. Во-первых, я могла действовать в любом направлении, и за этими поисками и расспросами никто не заподозрил бы Татьяны Каюновой. Каюнова была мертва. Во-вторых, я могла пользоваться гостеприимством Ноны неопределенное время (мертвые не возвращаются). Итак, мне выгодно было считаться мертвой. Сикоров понимал: единственное, что еще оставалось мне делать, — только прятаться. На переднем сиденье обнаружили следы моей крови. Все складывалось великолепно. Все шло к завершению, и я чувствовала, что разгадка где-то здесь, рядом. Если Филядин не был убийцей, зачем он пытался меня убить? Только из-за того, что он рассказал?
Лежа на диване, глядя в потолок, я восстанавливала миллионы и миллиарды раз во всех подробностях картины убийства. Скорее всего убийца ждал мальчишку где-то поблизости от галереи Андрея — ждал, чтобы помешать ему войти внутрь. Показания матери Морозова: ребенок на кого-то жаловался, но его слова были оставлены без внимания, значит, он решил рассказать все тому, кому доверял. Андрею. Ребенок шел рассказать правду о человеке, которого знал Андрей! И убийца знал, что именно в то утро Дима собирается все рассказать. Поэтому дождался Диму возле галереи и помешал ему войти внутрь. Заставил пойти с ним в подвал. Почему ребенок, оставив всю свою решимость, беспрекословно пошел следом за ним? А мальчик был нелегкий, с характером и задатками настоящего маленького бандита. Значит, этот человек подавлял. Подавлял так, что мальчик привык ему подчиняться беспрекословно.
Следовательно, убийца имел над ним неограниченную власть. Нужно ли добавлять, что мальчик прекрасно знал этого человека. Знал об этом человеке все! Но Филядин не был знаком с Димой. Это главное противоречие. А ведь, кроме этого, все сходится. Только у Филядина была причина ненавидеть Андрея. И Филядину нельзя было допустить, чтобы Андрей кое-что о нем узнал. Кроме личной мести, еще боязнь разоблачения? Но Филядин не был (или все-таки был?) знаком с Димой Морозовым. Как же это узнать?
Покончив с Димой, убийца звонит в галерею по телефону-автомату рядом с воротами дома — там был только один телефон на весь квартал. И вызывает Андрея на место преступления. Он хорошо знает, что Андрей пойдет. Убийце важно, чтобы Каюнов побывал там, оставив следы своего пребывания — отпечатки пальцев. Тут удача улыбается — Андрей (словно по заказу) теряет блокнот, в котором записано о встрече с Димой и о том, что следует разобраться (потому что он знал — с Димой происходит что-то неладное). Каюнов милицию не вызывает. Для него вполне естественно действовать тайком. Понимает ли он, что его сразу же арестуют? Или просто находится в таком шоке, что не может ничего понять? Тем не менее он выскакивает на улицу, чтобы опознать труп. Зная характер моего ненормального и подлого мужа, можно заподозрить, что он не стал звонить в милицию, потому что решил покарать убийцу сам. И еще потому, что открытые действия просто противоречат его характеру. Интересное наблюдение: убийца звонит из автомата рядом с домом, но не существует ни одного свидетеля, сообщившего, что видел какого-то мужчину в указанное следствием время, звонившего из автомата на улице. Или подобных свидетелей не стали искать? Показания Андрея (про звонок в галерею) были широко освещены везде, но не откликнулся ни один человек! Хотя, может, кто-то и откликнулся, только мне этого не сообщили. В деле подобных бумаг не было. Я видела дело в кабинете у Ивицына. А может, убийца обладал заурядной внешностью и просто не привлек к себе внимания? Очень может быть…
