— Или? — пробормотал он.
— Или за тебя возьмусь уже не я. Пойми, я тут не ради собственного удовольствия. Нос подрезать… если ты будешь молчать, как в июне, то тебе подрежут не только нос, но и многое другое.
Уже через несколько минут трясущийся Сенников согласился изложить мне все, что знал о таинственном пациенте, убившем доктора Звягина.
— Он поступил к нам двадцать седьмого мая, — торопливо говорил Сенников, — я в самом деле не видел его лица… но я все-таки пластический хирург, могу кое-что сказать и через маску, которую ему надел доктор Звягин. Судя по всему, у этого человека были сильно повреждены кожные покровы лица… я сужу по тем медикаментозным средствам, которые применял доктор Звягин.
— Конечно, — сказала я, — человек, которого мы подозреваем, при побеге из колонии строгого режима (Сенников содрогнулся) повредил не только лицо, но и руку.
— Руки, вы хотите сказать? — поправил тот. — У этого человека постоянно были забинтованы обе кисти.
— Конечно, — кивнула я, — это чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Странно, если бы он лежал в перчатках. Это вызвало бы подозрения. А в бинтах — ничего, нормально, никаких подозрений. Но ты продолжай, Боря. Ты еще не понимаешь, что спасаешь себе жизнь этим рассказом. (Я хотела прибавить еще несколько трескучих предостережений, но, взглянув на пепельно-бледное лицо врача, подумала, что и так произвела на него впечатление.) Ты говорил о том, что ты можешь определить черты лица даже и сквозь медицинскую маску.
— Да. У него были высокие скулы и уши… большие такие уши. Сильно прижатые к голове, как… как у боксеров. Небольшой нос. Крупный череп галльского типа, мощные надбровные дуги, выпуклый лоб… да, лоб.
— Например, вот такой лоб, — сказала я, протягивая ему еще одну фотографию, на которой был изображен Коломенцев В.В., Ковш, — такой, каким он был в девяносто шестом.
Сенников внимательно посмотрел на фото. Его губы подергивались.
— Да, похоже… — наконец сказал он. — Хотя внешность неяркая, может быть погрешность…
— Дальше!
— Он пробыл в восьмой палате около недели, прежде чем доктор Звягин не вызвал меня, чтобы ассистировать. «Это мой близкий человек, — сказал он, — и потому я прошу вас во время операции не смотреть на лицо оперируемого. Вы просто будете подавать мне инструменты… в общем, как обычно». Я, конечно, несколько удивился такому требованию, но не придал особого значения. Во время операции я тем не менее несколько раз взглянул на него. Мельком. Доктор уже приступил к оперированию носового фрагмента, так что… ничего ясно разглядеть… вы ни разу не видели лица на кресле пластического хирурга?.. Вот если бы видели, то поняли, что они все — безликие.
— Не будем ударяться в лирику. Ты ухаживал за ним после операции, не так ли?
— Да, около недели. За это время он не сказал ни слова. Я вообще думал, что он — немой. Прежде чем не…
— Ну! — крикнула я, приступая к нему. — Говори!
В иной ситуации Сенников никогда бы мне ничего не сказал. Но тут, в операционной, я подловила его на состоянии максимальной незащищенности. Еще бы!.. Он настраивался на возню с капризной бабой, подрезание носика, косметические штрихи скальпеля, а тут такое!.. Доктор пошевелил губами и выдохнул под моим яростным взглядом (я сжала его запястье до крови, но он, кажется, и не почувствовал боли):
— Я услышал, как он говорит. Там, перед зеркалом, в предоперационном покое. Двенадцатого.
— В тот день, когда был убит Звягин…
— И я слышал все это. Точнее — самое окончание их разговора. Они говорили… они говорили — об эстетике.
— Об эстетике? — переспросила я.
— Да. И еще упоминали вот этого вашего… Сереброва… и еще они упоминали имена…
— Кого?
— Адмирала Кутузова и генерала Нельсона.
— Что? Ка-ко-го Кутузова?
— Михаила Илларионовича, — растерянно ответил Сенников.
— Кутузова? Нельсона? А, ну да. Они оба были одноглазыми, как и Игорь Викентьевич, — кивнула я. — Об эстетике, значит. И кончился этот разговор об эстетике… ударом в глаз и побегом пациента. А почему же вы не помешали? Испугались?
— А вы бы на моем месте?.. — выговорил Сенников дрожащими губами.
— Ну, — проговорила я, — я-то не мужчина, мне простительно. Впрочем, вы, кажется, тоже. И после того, как убийца выскочил в окно, вы… ну, дополняйте!
— Я увидел кучку окровавленных бинтов, тех, с его рук… и… и — вот, — пробормотал доктор Боря. — А когда приехала милиция, я испугался… клиент-то ведь был левым, в документах не числился, я подумал, что меня могут уволить, и…
— И, чтобы скрыть факт должностного злоупотребления, вы скрыли обстоятельства смерти вашего шефа.
— Н-не только поэтому. Я… я боялся. Мне звонили и говорили, чтобы я молчал.
— Кто?
— Звягин. То есть — его сын. Он говорил, что они сами во всем разберутся. Что не надо пускать в дело ментов, что они сами найдут убийцу и поквитаются с ним.
— До сих пор ищут, — пробурчала я, — впрочем, я думаю, что есть резон пойти и спросить обо всем у самого господина Звягина-младшего.
— Н-не надо, — замотал головой Сенников, — если он узнает, что я… если он узнает, то… он меня убьет. Не говорите ему… не говорите ему, а я отдам вам…
— Что?
Сенников сглотнул, покосился на неподвижное тело своей ассистентки и, торопливо сглатывая слова, заговорил:
— Там, в предоперационке, я нашел не только тело Игоря Викентьевича и окровавленные бинты. Я нашел… нашел…
— Ну говори, не мямли! — прошипела я, поднося вытянутый указательный палец к его лицу. — Ну!!
— Она валялась возле открытого окна. Наверно, убийца потерял ее, когда вылезал на улицу. Он потерял, а я подобрал и никому не показывал. Это была… фотография.
— Фотография?
— Да. Он держал ее при себе. Я думаю, что это фотография человека, чью внешность скопировал Игорь Викентьевич при операции.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что я слышал, что еще до операции Звягин бурчал насчет того… дескать, не мог придумать лица получше, взял за основу какого-то мужлана… поэстетичнее надо бы.
— Та-ак… — пробормотала я. — Двенадцатого… а сколько заживает лицо после такой операции? Чтобы не осталось следов?..
— Чтобы совершенно — два-три месяца, — последовал ответ.
Я вскочила с кушетки:
— У тебя есть эта фотография?
— Да… она у меня в сейфе.
— Дома?
— Да нет, здесь. У каждого из персонала есть свой личный сейф с индивидуальным кодом… да.
— Ты отдашь мне эту фотографию! — решительно сказала я. — Идем! Только переложи свою ассистентку на кушетку, чтобы она не валялась на полу. А я надену ее халат и стерилизующую лицевую повязку. Пошли!
Мы вышли из операционной и оказались в том самом предоперационном покое, в котором чуть более трех месяцев назад был найден труп доктора Звягина. Я подошла к зеркалу, большому, от пола до потолка. В этом зеркале прыгали последние блики заходящего солнца, багрово-красные, дотлевающие. В зеркале я увидела свое отражение: лицо, скрытое лицевой повязкой, напряженно сощуренные глаза… Быть может, тогда, в жарком июне, убийца тоже настороженно вглядывался в свое новое, еще не поджившее лицо.
— Вот здесь он лежал… — пробормотал Сенников, указывая на фрагмент паркета. — Игорь Викентьевич.
— Понятно, — сказала я, вытягивая на себя ручку массивной больничной двери, выводящей в коридор. Тут, в коридоре, я незамедлительно увидела Звягина-младшего и Камиллу. Они вальяжно развалились в креслах в зеленом уголке. Камилла наматывала на палец лиану. В тот момент, когда к ним приблизился бледный Сенников, она дернула лиану так, что оторвался не один отросток, а весь побег.
Я подтолкнула Сенникова в спину: дескать, спрашивай, что им было от тебя нужно. А сама остановилась, скрытая толстой бочкообразной пальмой.
— Не надо… э-э… портить растения, — тускло сказал доктор Боря.
— Да-а ладно, — отозвалась та. — Мой покойный муж имеет большой пай в этой клинике, а я его единственная наследница. А тут какая-то поганая лиана…
«Ишь сволочь, — подумала я, стоя за пальмой, — не успел умереть Серебров, не успел исчезнуть его действительно законный наследник Илюшка, а эта жаба уже все к своим ручонкам прибирает…»
— Мы приехали к вам с Алексеем, начальником моей охраны… впрочем, вы с ним уже знакомы… — надменно продолжала Камилла, — чтобы отдохнуть после тяжелых потрясений, которые выпали на нашу… гм… долю.
«На вашу долю, тварь!.. — злобно думала я. — Долю!! Видно, большая у тебя доля в этой клинике, если ты себя так нагло ведешь! Эх, Илюха, Илюха!»
— Простите, — проговорил доктор Сенников, — вы говорите, вы — вдова Ивана Алексеевича Сереброва?
— Ну да. Еще четыре дня назад была жена. Причем, — в голосе Камиллы послышался сарказм, — верная жена. Есть у меня такой пункт в брачном контракте, по которому я получаю состояние мужа только в том случае, если не буду уличена в измене. Ну вот… не уличена. А теперь и уличать некому.
