Но это ничего не давало. Никакой связи с Набоковым, никакой связи с ЦРУ. Только старый пистолет, лежавший на столе покойника, храня в себе свои секреты и светясь лишь слабым лучиком надежды на их раскрытие, и прежде всего, тайны уникальной красной девятки на его рукоятке[41].
Жаль, что я не могу выпить. Жаль, что не могу закурить. Жаль, что не могу воспользоваться услугами проститутки. Жаль, что у меня нет виллы на берегу моря.
В действительности ничего этого ему было не нужно.
Жаль, что у меня нет ответа на вопрос.
Боб подумал, что, возможно, ответ таится где-нибудь в трудах сэра Фрэнсиса Гальтона, кузена Дарвина, эрудита Викторианской эпохи.
Он набрал в «Гугл» имя Фрэнсиса Гальтона. На экране монитора появилась страница Википедии.
Приверженец евгеники. Еще одно незнакомое слово.
Хм, похоже, Гальтон считал, что умные люди должны размножаться, а глупые – нет.
Отпечатки пальцев. Так. Выявил уникальность отпечатков пальцев, классифицировал их и стал основоположником дактилоскопии, а следовательно, отцом судмедэкспертизы.
Наследственность. Страстно верил в могущество генов и в то, что таланты присущи исключительно представителям «высшего» класса, к которому принадлежал он сам.
Синестезия[42]. Первым в мире диагностировал это состояние.
И еще одно незнакомое слово. Боб набрал его в «Гугл».
Воспоминания секретного агента Хью Мичум
С экрана на меня смотрело лицо Алика. Все то же мрачное выражение, все та же ярость и вызов в сочетании со страхом и отчаянием. Мне стало не по себе.
Я подошел к телевизору и попробовал переключить каналы. Всюду был Алик, и звучал голос какого-то безумного комментатора, сообщавшего подробности его пустой, бессмысленной жизни. Служба в морской пехоте, Россия, женитьба на красивой русской девушке, возвращение на родину, плохие отзывы по месту работы, две маленькие дочери, вспыльчивость и склонность к насилию. Демонстрировалась кинозапись очень плохого качества, на которой он раздавал листовки в поддержку режима Кастро в Новом Орлеане. В самом деле, чего он хотел этим добиться?
Затем на экране появилась его жена, несущая к автомобилю двух младенцев среди роя репортеров и телеоператоров. Помню, меня поразила ее красота. Она выглядела смущенной и беззащитной. Я мысленно выразил надежду, что у нее есть кто-нибудь, кто позаботится о ней. Впоследствии мне стало известно, что ей действительно помогла Рут Пэйн. Благодарение Богу, на свете есть хорошие люди, а не одни лишь злодеи вроде Алика и Хью.
Мне потребовалось некоторое время для того, чтобы протрезветь и оценить свое положение. По поводу Алика, пусть его и задержали полицейские, я не испытывал особых опасений. Что он мог рассказать им? Из репортажей я понял, что он еще ничего не успел сказать о русских агентах, руководивших его действиями. Пока ему предъявили обвинение только в убийстве полицейского Типпита. У этого преступления имелось множество свидетелей, жаждавших посадить Алика на электрический стул. Он, по всей вероятности, наслаждался вниманием к его персоне и планировал растянуть это удовольствие на годы. То, что это рано или поздно кончится смертью, не имело для него большого значения – главное, сейчас он купался в лучах славы, о чем так мечтал.
Каждый раз, когда место действия репортажа перемещалось в Вашингтон и на экране возникали картины всеобщего горя, приезда домой Линдона Джонсона, возвращения одинокой Джеки в Белый дом, я переключал каналы, а вскоре и вовсе выключил телевизор. Я знал, что это только начало и что нам еще долго придется выслушивать членов семьи, друзей, знакомых… Это было слишком. Слишком даже для такого крутого парня, как Хью.
Когда экран телевизора погас, я остался наедине со своими страхами в отношении Джимми Костелло. Взглянув на часы, прокрался по коридору к его номеру, осторожно постучал в дверь, но ответа не было. По пути задержался также у двери Лона и услышал время от времени прерывавшееся мерное дыхание.
Вернувшись в свой номер, попытался обдумать сложившуюся ситуацию. Предположим, они схватили Джимми и нашли винтовку. Предположим, они предложили ему сделку: он рассказывает все, и ему сохраняют жизнь. Хотя это и противоречит его принципам, ему может не понравиться перспектива гибели в одиночку, и тогда он заговорит.
Возможно, вооруженные автоматами полицейские уже готовились к штурму наших номеров, разгоряченные жаждой возмездия. Я пожалел, что не взял с собой свой.45. В подобных обстоятельствах это идеальное оружие, хотя и неопровержимое свидетельство вины – и в то же самое время надежное средство для сведения счетов с жизнью с его пулями весом 230 гран. Но в этом случае заваренную мною кашу пришлось бы расхлебывать Пегги с мальчиками и бедному Лону. Я знал, что ни за что не допущу этого. Кроме того, если бы меня схватили, я должен взять всю вину на себя, избавив Управление от всяких подозрений. А также заявить, что втянул в преступление Лона против его воли, и что пошел на него из политических соображений; сознаться во всем, спокойно выслушать приговор и принять смерть с достоинством, сохранив честное имя.
Делать было нечего. Я позвонил в офис отеля и спросил, открыт ли еще бар. Он оказался закрыт. На вопрос, нельзя ли заказать бутылку в номер, мне ответили, что уже слишком поздно. Оставалось сидеть и ждать. Я представил, как раздается стук в дверь, в номер врываются вооруженные полицейские, мистер Даллес разочарован, Корд еще больше. Я слышал, как говорю: «Но, Корд, он же трахал вашу жену», а Корд отвечает: «Он был президентом Соединенных Штатов, ты, дурак!»
В этот момент действительно раздался стук в дверь – легкий, но настойчивый.
О боже, подумал я, почувствовав, что наступил кульминационный момент дня. От того, что меня ожидало за дверью, зависела моя жизнь. Я взглянул на часы. Было около 5 часов утра.
За дверью я увидел виновато улыбающегося Джимми Костелло, который держал в руках какой-то предмет, завернутый в пиджак.
– Извините за опоздание, мистер Мичум. Надеюсь, вы не очень беспокоились.
– Я всего лишь пережил три сердечных приступа, выпил бутылку «бурбона» и пытался заказать еще одну.
– Мне очень жаль.
– Да брось ты, это не твоя вина, а моя. Руководитель должен все точно просчитывать, а я этого не сделал. Благодарение Богу за то, что он послал мне этого ирландского негодяя Джимми Костелло… Но тебе, очевидно, есть что рассказать.
– Ничего героического я не совершил. Просто сидел двенадцать часов и ждал, когда стемнеет, чтобы выбраться на улицу.
– Расскажи.
– Обязательно. Только можно я сначала зайду к себе и возьму свою бутылку?
– Конечно. Босс может рассчитывать на стаканчик?
– Разумеется, мистер Мичум.
Он положил сверток на кровать, пиджак развернулся, и я с облегчением увидел разобранную винтовку, компоненты которой торчали из кармашков на полоске ткани. Джимми вернулся через минуту, развязал галстук, налил по полбокала и начал свой рассказ:
– Вы уходите. Я разбираю винтовку, рассовываю ее части по кармашкам и выхожу секунд через тридцать после вас. И тут вспоминаю про это чертово окно. Думаю, может быть, старик не придаст значения тому, что окно открыто, и не вспомнит, что он его закрывал. Но он еврей, а они умны и всегда обращают внимание на детали, особенно те, кто занимается торговлей одеждой, и поэтому я решил вернуться. Вскрываю замок, бегу через внешний офис во внутренний и закрываю окно. Таким образом, выйдя в коридор, я отстаю от вас минуты на полторы. Подхожу к лифту, и вдруг дверцы кабины открываются, и из нее выпархивают две пташки. Они щебечут по поводу президента, а еще по поводу того, что невозможно выйти из здания из-за этого проклятого копа. Неужели он думает, что президента застрелил какой-нибудь торговец галантереей? Они так увлечены разговором, что просто не замечают меня, и я решаю, что все в порядке. Но когда я нажимаю кнопку лифта, дверцы кабины не открываются. Наверное, думаю я, был еще один вызов, смотрю на индикатор над дверцами и вижу, что обе кабины стоят на первом этаже. Похоже, полицейские отключили их на время обследования здания. Я иду к лестнице и слышу шум на нижних этажах. Неизвестно, то ли это поднимаются полицейские, то ли спускаются служащие, но в любом случае ничего хорошего для меня. Я снимаю ботинки и в носках поднимаюсь по лестничному пролету. Части винтовки болтаются в кармашках, сердце колотится в груди.
Джимми сделал глоток «бурбона», я последовал его примеру.
– Оказываюсь на чердаке. К счастью, там имеется дверь, ведущая на крышу. С помощью инструментов вскрываю замок в течение секунды, выбираюсь на крышу и закрываю замок. Осматриваюсь. Крыша пуста, если не считать будки машинного отделения лифта метрах в десяти от двери. Направляюсь к ней и смотрю вверх, опасаясь, не видно ли меня с вертолетов или низко летящих самолетов. Но небо тоже пусто. Мгновенно вскрываю замок будки и проникаю внутрь. Почти все пространство занимают подъемные механизмы. Нахожу свободное место позади них, в дальнем конце будки, где, по непонятной прихоти проектировщика, в стене имеется небольшая ниша неизвестного назначения. К счастью, Джимми крепкий парень, и ему удается протиснуться в нее. Теперь от двери меня не видно, даже если посветить фонарем. Чтобы меня обнаружить, нужно обойти механизмы, найти нишу и направить луч прямо в нее. Устраиваюсь как можно удобнее, аккуратно укладываю пальто с винтовкой и набираюсь терпения, чтобы, дождавшись ночи, выбраться оттуда. Через несколько часов до моего слуха доносятся какие-то звуки. Потом открывается дверь, загорается свет, и в будку просовываются двое детективов и техник-смотритель. Техник-смотритель говорит: «Здесь никого не было с июля, когда в последний раз проводился технический осмотр. К тому же вы ведь уже поймали злодея». Один из детективов отвечает: «Мы должны проверить все, приятель». Они направляют лучи фонарей на механизмы. Никто из них не хочет пачкаться, и они уходят. Проходит еще двенадцать часов.
