Волохов молча кивнул.
— Далее. В мае этого года вы после длительного перерыва встречаетесь с Екатериной Бенедиктовной Анисковец. И после этого начинается полоса странных смертей. Погибает Анисковец. Следом за ней — Елена Романовская. Затем сестра Марфа и медсестра Мырикова. Погибают люди, которые знают вас в лицо и знают о том, что вы как-то связаны с семьей Терехиных. Кроме тех, кто погиб, только одна Наташа могла уверенно указать на вас и сказать, что вы и есть тот самый друг семьи дядя Саша, который приходит к ней в больницу. Наташа похищена. Хочу надеяться, что она еще жива. У вас удивленные глаза, Валерий Васильевич? Вы хотите сказать, что впервые слышите обо всех этих смертях?
— Господи, конечно... Откуда мне было знать? Про Анисковец мне уже говорили, а про остальных я не знал. Кто их убил?
— Интересный вопрос, — хмыкнул Коротков. — Хорошо бы и ответ на него услышать. От вас, — тут же уточнил он.
— От меня? Почему от меня? Вы что, думаете?..
— Именно, Валерий Васильевич. Ваша патологическая страсть к сокрытию собственного имени и места жительства, ваша постоянная ложь о больной жене и маленьких детях, ваши фокусы с квартирой приятеля-дипломата как раз и заставляют нас думать о том, что у вас не все в порядке с законом. Слишком много обмана вокруг вас, чтобы мы могли себе позволить считать вас честным человеком.
— Но я не имею к этим убийствам никакого отношения. С чего вы взяли? Глупость какая-то!
— Не торопитесь с оценками, — спокойно заметила Настя, — я вам еще не все рассказала. Некоторое время назад ваша пациентка Вера Николаевна Жестерова передала вам просьбу ее мужа Олега проконсультировать некую его знакомую. Вы согласие дали, назначили время приема, потом прием отменили и перенесли на другое время, через три дня. За эти три дня Олег Жестеров тоже успел погибнуть. Вы знали, что на консультацию к вам должны были привести Иру?
— Нет. Откуда мне было знать, что муж моей пациентки с ней знаком? Я понятия не имел, о ком идет речь.
— И что произошло бы, если в ваш рабочий кабинет Олег Жестеров привел бы вашу дочь? Как вы себе представляете развитие событий?
— Ну... — Волохов пожал плечами. — Не знаю. Мне трудно представить, что было бы. Наверное, было бы не очень приятно.
— Ира знает, где и кем вы работаете?
— Нет. Для нее я — скромный финансовый работник, бухгалтер на предприятии.
— Ну и каково же ей было бы увидеть скромного бухгалтера в ипостаси доктора наук, светила медицины?
— Послушайте, не читайте мне мораль. Вы пришли, чтобы объяснить мне, что лгать нехорошо? Я это в школе проходил. Я взрослый человек, мне пятьдесят один год, и если я говорю неправду, значит, у меня есть для этого веские причины, и причины эти для меня куда более существенны, чем детская истина про недопустимость вранья.
— А вы не находите, что Олег погиб очень вовремя? Как раз тогда, когда ему и нужно было уйти со сцены, чтобы ваш прелестный маленький обман не раскрылся. Валерий Васильевич, мы тщательно изучили записи в вашем блокноте и не нашли в них ничего, что свидетельствовало бы об острой необходимости переносить визит Олега и его протеже. Но вы консультацию все-таки перенесли. Выиграли тем самым целых трое суток. За эти трое суток Олега не стало. Попробуйте что-нибудь возразить на это.
— Но ваши сотрудники проверяли мое алиби! Юрий Викторович, вы же сами...
— Совершенно верно, — снова вступил Коротков. — Более того, мы проверяли ваше алиби на момент всех убийств, о которых вам только что рассказали. И пришли к выводу, что лично вы этих преступлений не совершали.
— Ну вот видите, — облегченно вздохнул Волохов. — Тогда что же вы мне тут...
— Сейчас объясню, — перехватила инициативу Настя. — Если лично вы не участвуете в совершении преступления, это не означает, что у вас не может быть помощников.
— Да о чем вы говорите?! Какие помощники? — возмутился Волохов. — Я никого не убивал и не имею к этим смертям никакого отношения. Ровно никакого. Перестаньте выдумывать.
— Ладно, перестану. Закончим фантазировать и перейдем к грубым реалиям. Валерий Васильевич, ваши трогательные мужские признания о женщинах, которых вы любили и которые рожали от вас детей, никак эти смерти не объясняют и не оправдывают. Не стоят ваши амурные похождения этой горы трупов, понимаете?
— Боже мой, но я пытаюсь внушить вам то же самое вот уже битый час! Конечно, не стоят. Поэтому у вас нет никаких оснований меня подозревать в этих убийствах. Что мне скрывать? Я — человек свободный, и огласка моих, как вы изволили выразиться, амурных похождений не причинит мне ни малейшего вреда. Так что и говорить не о чем.
— Есть о чем говорить, очень даже есть. Потому что существует что-то такое, ради чего положили эту гору трупов. И положили ее вокруг вас, Валерий Васильевич. Может быть, это сделали вы сами вместе с кем-то, кто помогал вам. Может быть, вы действительно этого не делали и не имеете к убийствам никакого отношения. Но то, что убийства имеют отношение к вам, сомнению не подлежит. Вы — человек здравый и не чуждый аналитическому мышлению, раз уж защитили две диссертации, и вы не можете со мной не согласиться. Так скажите же мне, что это за тайна, которую так старательно охраняют эти трупы? Зачем убили всех этих людей? Если я узнаю, почему они погибли, я узнаю, кто их убил. А вы это сделали или не вы это уже вопрос третий. Ответ на него я как-нибудь найду.
— Я вас не понимаю, — высокомерно произнес Волохов. — У меня нет тайн, ради сохранения которых мне нужно было бы убивать людей.
— Вам, может быть, и не нужно, — согласилась Настя. — Но кому-то нужно. Вы не можете оспаривать очевидное. Валерий Васильевич, у нас с вами только два пути, по которым мы можем пойти. Путь первый: вы все отрицаете, и тогда мы начинаем очень сильно подозревать вас в организации пяти убийств. У нас есть показания свидетелей, которые видели, как вы приходили к Анисковец в мае этого года. И в ее квартире обнаружены ваши следы. У нас показания сестры Марфы о том, что вы бывали в доме инвалидов. У нас есть свидетельства того, что вы специально выбирали время посещений больницы, чтобы как можно меньше персонала знало вас в лицо. И убита единственная медсестра, которая хорошо вас помнит. Все остальные сестры и врачи знают о вас только понаслышке, по рассказам самой Мыриковой. Показания младших детей в счет не идут, Оля интеллектуально недостаточна, Павлик еще слишком мал. А Наташа, которая тоже хорошо вас знает, благополучно и очень вовремя исчезает. Как видите, оснований подозревать вас и даже обвинять более чем достаточно. Путь второй: если вы хотите, чтобы мы не считали вас убийцей, расскажите нам все, что знаете. Третьего-то пути нет, поймите это.
— К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Я не знаю, о какой тайне вы говорите. По-моему, она является плодом вашего воображения.
Настя собралась уже было ответить, когда послышался звонок в дверь.
— Это ваш сосед? — спросил Коротков.
— Вряд ли, — ответил Волохов, — у него есть ключ. Это кто-то посторонний.
Юра сорвался с места и неслышно приоткрыл дверь в коридор. Раздались торопливые шаги Ирины, щелкнул замок. Коротков осторожно выскользнул в коридор, стараясь, чтобы его не было видно от входной двери. Настя молча разглядывала Волохова, пытаясь воспользоваться неожиданно предоставившейся передышкой и изменить стратегию разговора, потому что тот план, который она выработала, сидя в машине с Коротковым, видимых успехов не принес. Волохов ничего не боится, во всяком случае, ничего из того, что она ему припасла. Вероятно, он и в самом деле не причастен к убийствам. Но должен же он чего-то бояться! Не может он не знать, во имя чего убиты пять человек. Нужно только найти правильный ключ, чтобы заставить его сказать.
Дверь распахнулась, в комнату ворвался Коротков и, не говоря ни слова, протянул Насте какой-то листок. Это была фототелеграмма. Поздравление Павлику Терехину от его старшей сестры Наташи.
— Взгляните, Валерий Васильевич, — она протянула телеграмму Волохову. — Это почерк вашей дочери?
Он испуганно взглянул на телеграмму, будто боясь к ней прикоснуться.
— Что это?
— Не бойтесь, это не кусается, — усмехнулась Настя. — Возьмите и прочтите.
Волохов осторожно взял телеграмму и быстро пробежал глазами ровные мелкие строчки.
— Да, это ее рука. Слава Богу, ей не стало хуже.
— Из чего такой вывод?
— Строчки ровные, буквы четкие. Это означает, что она не принимает сильнодействующие лекарства. Когда у нее боли, ей дают такие препараты, которые по своему действию сродни наркотическим. Тогда у нее нарушилась бы координация и она не смогла бы написать так ровно и четко. И текст свидетельствует о том, что у нее ясное сознание. Погодите, но почему?
— Что — почему? — насторожилась Настя.
