Профессор все-таки его застукал. Право, нехорошо читать чужие бумаги.
— Простите, ради Бога, не утерпел. Уж очень точно все сказано!
— Ничего, ничего… Это все равно для публикации предназначено.
— Знаете, я после КПСС зарекся в какие-либо партии вляпываться. А вот в эту бы вступил. На чье имя заявление писать?
— Пишите на мое, — усмехнулся профессор. — А вы, собственно, кто?
— Бывший хирург, бывший следователь и бывший подследственный.
— Лихой у вас титул. А если поподробнее?
Поподробнее вышло до утра, пока за окном не потянулись заснеженные московские перроны.
— Нда-а… История. Тысяча и одна ночь… Хотите в медицину вернуться?
— Это невозможно. Слишком большой перерыв…
— Возможно. Пройдете переподготовку на моих курсах и будете работать. Я как раз филиал на Преображенке открываю. Ну что?
Еремеев почувствовал себя Артамонычем, которому он сам однажды приоткрыл дверь в новую жизнь. Приоткрыл… И чем она для него обернулась?
— Но у меня нет документов. И к тому же я наверняка во всероссийском розыске…
— Это тоже поправимо. Пока человек жив — все поправимо.
— Ну, если вас не смущают мои обстоятельства, я, конечно же, согласен.
— Тогда следуйте за мной.
…. Всякий раз отводя от причала яхту, Еремеев обхватывает Татьяну сзади и делает вид, что прикрывается ею. Дельфу не нравится эта возня и он глухо ворчит. Но это стало их ритуалом…
— Потерпевшая, у вас есть претензии к похитителю?
— Есть, — отвечает Татьяна. — Он все время забывает, что у него язва и нарушает диету. Наиль, перестань сыпать красный перец в салат!
Наиль выбирается из салона в кокпит и щурится от полуденного июньского солнца. После годичного заточения в бункере у него резко сдало зрение, и сам профессор Федоров обещал сделать ему операцию. Еремеев пока ходит в ассистентах, но с открытием филиала Глазного центра на Преображенке, возможно, возглавит одну из хирургических бригад.
Все возвращается на круги своя… Он задумывается об этом странном законе бытия все чаще и чаще. Иногда он кажется себе мудрым змием: ведь вот же распознал он в Иннокентии Петровиче опасного человека, выдал этот «новый русский» Татьяну с головой, сотрудником МВД оказался, так что пришлось еще всемогущему профессору и подругу его выручать… Иногда он мнит себя премудрым пескарем, который нашел себе тихое убежище под крылом могучего покровителя.
Лена… Вот, кто не опустил крыльев. Еремеев глазам своим не поверил, когда она принесла ему какую-то безвестную газету для строителей со своей статьей: «Куда исчезают люди?» Статья была написана в виде интервью с ним, Еремеевым, как бывшим узником адова подземелья. Все, что рассказывал он ей в Хотькове, пытаясь объяснить исчезновение Тимофеева, все это было изложено в виде трех газетных столбцов. Никакого широкого резонанса статья не имела — читатели давно уже привыкли к подобным страшилкам. Но профессор Федоров обещал размножить статью на ксероксе и раздать думским депутатам. Совершенно неожиданно строительная многотиражка попалась на глаза бывшему полковнику милиции Юрию Дубягину, некогда знаменитому охотнику на людоеда Джумагалиева, а ныне главе частного розыскного бюро «Родеро». Он приехал к Лене на журфак, и та свела полковника с Еремеевым. На предложение перейти на работу в «Родеро», где были собраны лучшие розыскники доперестроечного МУРа, Еремеев ответил категорическим отказом. Но рассказал Дубягину все, что знал о фирме «Эвтанатос». Через месяц Лена сообщила Олегу Орестовичу о первых результатах се совместной деятельности с «Родеро». Люди полковника Дубягина запеленговали и накрыли пиратскую радиостанцию, приманивавшую «сырье» для Гербария обещаниями красивого и легкого ухода из жизни. Микроавтобус с радиопередатчиком курсировал по кольцевой автодороге. Там, у съезда на Щелковское шоссе, его и перехватили в засаде…
Навел «охотник на людоедов» справки и о Гербарии с Радиком. Оба обосновались в Вене с австрийскими паспортами. Дубягин обещал подключить к их делу Интерпол. Но никому пока не известно, выполнил ли он свое обещание…
Все возвращается на круги своя, кроме того, что навсегда сходит с этого круга…
Карину похоронили в Гродно. Еремеев летал туда в Рождество, как только ему вернули его документы и закрыли уголовное дело за отсутствием состава преступления. Сергей Сергеевич Бевз был очень любезен с ним и на редкость предупредителен, как, наверное, и со всеми, у кого за спиной стояли такие же влиятельные шефы, что и у него.
На хотьковском кладбище Еремеев положил на символическую могилу мраморную плиту с именами Николая Васильевича Тимофеева и Павла Артамоновича Пупышева. В салоне «Санта Марины» он повесил их общую фотографию, где весь экипаж вместе с Дельфом был снят в конце перехода на память о самых лучших днях жизни, осененных белым парусом.
Ведь было все это, было, и снова вернулось на круги своя. Яхта резала гладь водохранилища под генуэзским стакселем и гротом. Еремеев сидел на руле, Наиль работал на лебедках, подтягивая шкоты, Дельф грелся на излюбленном месте — под мачтой. Ветер ворошил шерсть на крутом загривке.
— Смотри, что я нашла! — Татьяна высунулась из носового люка. В руке у нее поблескивало пасхальное яйцо работы Фаберже. Леонкавалло спрятал его во флорину носового рундука. Он не успел вручить находку шефу.
— Откуда это?
— Это яйцо Кащея Бессмертного, — без тени улыбки сообщил Еремеев. — Выбрось его за борт!
— Ты что?! — возмутилась Татьяна. — Такую красоту… Вот только кто-то крестики обломал.
Яйцо решили оставить как переходящий приз за лучшую яичницу, приготовленную на борту яхты. В этот день его получил Наиль, состряпавший башкирскую яичницу с медом.
Еремеев вдруг вспомнил, что так и не связал брата питерской спасительницы с геологом-самоцветчиком. Кажется, это был последний, не отданный им, долг…
1994–1995 г.г.
Переделкино
«Проходчик», «проходчица» — на языке оперативников лицо, перевозящее наркотики через границу.
Одномастная камера с «глазком» в двери для предварительного заключения.
Стодолларовая купюра.
ПМГ — передвижная милицейская группа, патруль на машине.
Фискач — от ФСК — жаргонное название сотрудника Федеральной службы контрразведки.
Леонкавалло — итальянский композитор.
«Вервольф» — «Оборотень» — название немецких диверсантов в конце второй мировой войны.
Шварцмаркт — черный рынок.
Аркбутан — декоративный арочный мостик (арх.).
Корветтен-капитан — звание в германских ВМС, соответствует капитану 3-го ранга.
Дюкер — труба, изолирующая какие-либо коммуникации, проложенные под водой.
Начинается новая жизнь (лат.).
Первичное офицерское звание в вооруженных силах Германии.
Не стреляйте, у меня важное сообщение! (нем.).
Ты кто? (нем.).
Хорошо, иди вперед! (нем.).
Универсальный кузов-фургон на автомобилях специального назначения.
Армейский пистолет системы Макарова.
Sic — так (лат.).
Сколько?
«Сабонис» — бутылка вина большой емкости. По имени литовского баскетболиста.
Это реальное и, к сожалению, безымянное надгробие находится в правой (от входа) части Ваганьковского кладбища. Но похоронена там не Сонька, а актриса московского театра, бросившаяся в Москва-реку вместе с ребенком, после того, как родители не разрешили ей связать судьбу с итальянским певцом из Милана. Потрясенный гибелью ее и сына, итальянец поставил над ее мраморным надгробием, выполненным миланским мастером Астоппи, три железные пальмы. После революции сооружение обветшало. Две пальмы сломали, плиту с именем актрисы утащили. В тридцатые годы в уголовном мире Москвы возникло поверье, что под железной пальмой похоронена Сонька Золотая Ручка, зарезанная ревнивым любовником. (Прим. автора.)
