— Тебе пора, — шепчет она. — В восемь приходит уборщица.
— О'кей.
Одеваюсь я быстрее, чем она. Чтобы скоротать время, разглядываю фотографии, засунутые за рамку зеркала. Все они изображают мою возлюбленную в различные моменты ее жизни. Вот она на велосипеде; вот, принарядившись, стоит с приятельницами на фоне Эйфелевой башни; вот возлежит на пляже…
Однако мое внимание привлекает последний снимок. Там моя малышка застыла между двумя коллегами перед собственным почтовым отделением. Но на них мне плевать. А вот широкий зад машины, торчащий в левом углу, заслуживает самого пристального внимания. Мало того, что это черный «ДС», — за стеклом я явственно различаю мордочку белой собаки.
Может, у меня галлюцинация? Или в очередной раз счастливый случай барабанит в мою дверь?
Призываю на помощь мадемуазель:
— Скажи мне, цыпленочек, что это за фото?
— Разве не видишь, мой серый волк? Твоя маленькая женушка с двумя идиотами-сослуживцами.
— Это я и сам сообразил, моя красавица. Но что это за тачка торчит из-за угла?
— Не моя, — жеманничает она.
— Чья же?
— Понятия не имею, мой зайчик. Никогда ее раньше не видела.
— Когда сделан снимок?
— Недели три тому назад. Это Клеман снимал. Тот, что справа, с усами. У него фотоаппарат с автоспуском.
— Послушай, украшение моей тусклой жизни, жар моих холодных ночей, — проникновенно произношу я. — Поройся как следует в памяти и скажи: в тот день к тебе на почту не заходили люди, которые меня интересуют? Ну, ты еще сказала, что их фамилия Виней.
Она застыла посреди комнаты, голая, с губкой в руке. Грудь вперед; нахмуренный лоб живо напомнил мне коробку из гофрированного картона.
— А, точно! — вскрикнула она вдруг, будто я ткнул ее иголкой в самую пышную часть тела. — Они пришли вечером, перед самым закрытием. Я как раз вышла, чтобы сфотографироваться, — гляжу, а они выплывают из булочной.
— Дорогая, — воркую я, — будь лапушкой, подари мне это фото. Пусть будет воспоминанием о волшебной ночи, которую мы с тобой провели.
— Это действительно доставит удовольствие моему мальчику? — кокетничает она.
Чувствую, что красотка начинает действовать мне на нервы. До сих пор она была на высоте. Но как только вообразила себя королевой, согрешившей с другом короля, тут же считает необходимым разыгрывать довольную шлюху.
— Доставит, — суше, чем следовало бы, заверяю я ее. — К тому же появится повод вернуть ее в неофициальной обстановке.
— Мой голубой мальчик начинает грубить? — щебечет она с грацией норманской коровы в бреду.
Я с трудом удерживаюсь, чтобы не сказать ей, что ее голубой мальчик заткнет ей глотку, если она и дальше будет принимать его за старого сенатора в отставке. По счастью, я человек воспитанный; к тому же мой организм до сих пор испытывает к ней живейшую благодарность в области пониже живота.
— Загляну чуть попозже — узнать, не пришла ли мне телеграмма, — мурлычу я ей на ушко, дружески шлепаю по заду и улетучиваюсь.
Первым делом захожу в бистро, чтобы выпить сока и чего-нибудь покрепче. Оттуда — прямым ходом в аптеку.
— Что угодно? — спрашивает симпатичный старикан-аптекарь в черной шапочке.
— Порошок аспирина.
— Один?
— Да. И будьте добры, одолжите на минутку вашу лупу.
Физиономия у него изумленно вытягивается. Но, наверное, вид у меня достаточно решительный, поскольку папаша выходит из своего летаргического состояния и, ни слова не говоря, протягивает требуемый инструмент.
Исследую снимок и не без труда устанавливаю номер машины. 446 СФ 69. Итак, «ДС» зарегистрирована в департаменте Роны. Это уже кое-что…
Благодарю старика, плачу за аспирин и, выйдя из аптеки, выбрасываю пакетик в первую же урну. Никогда не мог проглотить эту гадость, не заработав головной боли.
Возвращаюсь на почту — на сей раз в виде клиента. Мадемуазель на трудовом посту, очень благоразумная за своей конторкой, — ни дать ни взять прилежная школьница за партой.
— Ваша телеграмма пришла, — сдержанно произносит она, протягивая мне бланк.
Шеф — старикан лаконичный. «В ночь на восьмое никаких важных грузов не провозилось». Больше ни слова. Мну голубой листок и прошу соединить меня с полицейским управлением Гренобля.
Мне сообщают, что ребятки из прокуратуры прыгали вокруг трупа из Серва всю ночь, но так ничего и не раскопали. На всякий случай разослали его фото по всей округе. Представляю, какая тут сейчас суета.
— Моя маленькая девочка, — шепчу я своей прелестнице, — увы, я вынужден с тобой попрощаться. Надеюсь, мы скоро увидимся.
Услышав эту фатальную фразу, бедняжка аж вспотела.
— Осушите ваши слезы, прекрасная служащая почты, телеграфа и телефона, — утешаю я ее. — Я вернусь.
Последнее пожатие руки — и вот я уже мчусь в Лион.
Шеф автоинспекции, которого я, по счастью, застаю в префектуре, больше всего похож на картинку из учебника, иллюстрирующую вредное влияние алкоголя на печень. Он желт, как канарейка; шевелюра у него напоминает пучок сухой травы, а томный, задумчивый взгляд сквозь толстые очки говорит либо о хроническом недоедании, либо, наоборот, что он слишком плотно позавтракал.
Предлагаю ему интересующий меня вопрос. Он подтягивает люстриновые нарукавнички и погружается в свой регистр, который при первом взгляде я принял за крышу недостроенного дома. Через минуту он извещает меня, что черный «ситроен» модели «ДС», зарегистрированный под номером 446 СФ 69, принадлежит месье Андре Комперу, проживающему в Лионе на улице Филиппа Гонарда, дом двенадцать. Записываю и откланиваюсь.
Месье Андре Компер принимает меня в уютном кабинете. Большое окно создает впечатление, что ты паришь над набережной Сены. Я успел навести справки у соседей. По их словам, Компер — деловой человек, занимается экспортно-импортными операциями, специализируясь в основном на шелке, как и положено добропорядочному лионцу.
Он брюнет, на вид — лет сорока. Высок, хорошо сложен. Улыбчив. Впечатление несколько портят сальный взгляд и синие мешки под глазами.
— В чем дело, господин комиссар? — интересуется месье, ознакомившись с моим удостоверением.
— У вас есть машина, не так ли?
— А, — оживляется он, — у вас есть новости о моей «ДС?
Не знаю, как чувствовали бы себя на моем месте вы, но я, находясь на своем, чувствую себя трижды одураченным.
— Расскажите мне о ней, — прошу я после минуты молчания.
— О ком? — удивляется он.
— О вашей машине. Черном «ситроене» с номером четыреста сорок шесть эс-эф шестьдесят девять.
— А разве ее не нашли?
Я чувствую себя мальчишкой, которого нехорошие дяди ссаживают с уцелевшего во время потопа обломка прямо посреди океана.
— А вы ее что, потеряли?
Мой собеседник изумленно раскрывает пасть, демонстрируя крупноформатные зубы.
— Объяснитесь, наконец, комиссар, — требует он, внезапно обозлившись. — Я полагаю, вы пришли, чтобы сообщить, что моя машина найдена. О ее пропаже я сообщил в комиссариат достаточно давно.
— Не думаю, что ее нашли, — замечаю я, — к тому же понятия не имел, что ее у вас украли.
— Но поскольку…
— Знаю, знаю — вы подали заявление. Но полиция занимается не только кражей автомобилей, есть вещи и поважнее. Я считаю, господин Компер, что ваша несчастная «ДС» участвовала в более чем сомнительных операциях.
— Что вы такое говорите? — взволновался он.
Добропорядочные французы все таковы. Стоит чему угодно вторгнуться в их жизнь с черного хода и нарушить привычный комфорт — и они уже готовы призвать всю Вселенную для охраны собственной неповторимой личности. Пока он не в курсе, этот Компер, — может, нет смысла рассказывать ему мою страшную историю, а?
— При каких обстоятельствах украли вашу машину? — спрашиваю я.
— Как всегда, — пожимает он плечами. — Оставил ее на стоянке, забыв запереть.
— Вам никогда не доводилось встречать женщину, всем цветам предпочитающую синий и носящую перстень с большим синим камнем?
— Вроде нет.
— Она обычно появляется в компании с человеком, похожим на метиса или на араба.
— Я же говорю вам, комиссар, что не знаю ее!
— Этот метис умер, — не теряя спокойствия, продолжаю я.
— Слушайте, комиссар, чего вы от меня хотите? — взрывается Компер. — Я не понимаю.
— Да случилась тут одна скверная история. Впрочем, детали вы прочтете в газетах в ближайшие дни.
Я поднимаюсь и без дальнейших церемоний оставляю его в одиночестве.
Прокол. Такое ощущение, будто чем дальше я продвигаюсь, тем сильнее у меня уходит почва из-под ног. Стоит обнаружить след — тут же выясняется, что он ведет в пропасть. Звоня Комперу, я уже чувствовал себя чемпионом, идущим на рекорд. И вот — результат снова подлежит пересмотру.
