человека, который приказал его убить, и убить его.
Через день секретарша Джонатана Тейвела перезвонила и сказала, что ее босс меня примет. Я немного удивился и даже подумал, не отказаться ли, но потом все-таки пошел.
Тейвелу было лет пятьдесят с небольшим, высокий лоб, волосы зачесаны назад.
– Напомните-ка мне, пожалуйста, почему вы решили, что эта картина Тициана находится у меня? – спросил он, засунув большие пальцы рук под полосатые подтяжки.
– Знакомый куратор из музея в Европе дал мне список картин Тициана и коллекционеров, которым, по его мнению, они могут принадлежать.
– Ваш друг ошибается. У меня есть кое-какие произведения искусства, но картин Тициана нет.
Тейвел взглянул на окно во всю стену, которое заливало его кабинет ярким утренним светом, открывая вид на реку Гудзон, статую Свободы, побережье Нью-Джерси.
– В каком музее, вы сказали, работает ваш друг?
Этого я не говорил, но теперь с готовностью ответил:
– В Лувре.
– В самом деле? Как его зовут?
– Жанжамбр. – Вряд ли он будет наводить обо мне справки у куратора Лувра, особенно если имеет дело с крадеными произведениями искусства.
– Что ж, боюсь, ваш друг зря потратил ваше время.
Если так, то я не мог не задаться вопросом, почему Тейвел не пожалел своего времени на встречу со мной. Вслух я сказал, что ничего страшного, время у меня есть.
Тейвел хищно улыбнулся.
– Моя секретарша говорит, что вы историк искусства, пишете о Тициане.
– Об искусстве эпохи Возрождения в целом.
– Понимаю. И для какого издания, как вы сказали?
Опять-таки, я и этого не говорил.
– Для «Академического журнала», – ответил я. – А если не Тициана, то каких художников вы коллекционируете?
– Да разных… немного эпохи Возрождения, немного современности.
– Какие художники Возрождения?
– Рафаэль и Джорджоне. Конечно, только рисунки. Боюсь, картины мне не по средствам.
Я окинул взглядом его большой угловой кабинет с живописным видом из окна. Идя сюда, я немного подготовился и знал, что Тейвел является партнером-основателем инвестиционной фирмы, одной из крупнейших и самых престижных в городе. Вряд ли ему что-то было не по средствам. Солнце заиграло золотом на его запястье.
– Вижу, вам нравятся мои часы. «Вашерон Константин»… серия «Традиционель»… вечный календарь… открытый циферблат, – четко проговаривая каждое слово, он приподнял манжету, чтобы показать свое сокровище. Часы были стилизованы под солнечные, у них было даже четыре миниатюрных солнечных циферблата, и вся внутренняя механика на виду.
– Корпус из розового золота и сапфировое стекло. – Он поднес запястье к моему лицу. – Двести семьдесят шесть деталей. Тридцать шесть камней. Дни недели, календарь на сорок восемь месяцев, включая високосный год, и, конечно, фазы Луны.
– Конечно, – произнес я, чувствуя, что Тейвел пользуется цитрусовым одеколоном.
– Я без них никуда. Непременно обзаведитесь такими.
– Непременно, – сказал я, понимая, что он издевается. – Обменяю на такие свой «Таймекс».
Он рассмеялся. Чересчур громко. Я спросил, могу ли я посмотреть рисунки Рафаэля и Джорджоне, о которых он упоминал.
– Они у меня не в офисе, а в разных домах: на Парк-авеню, в Палм-Бич, в Аспене. Вы ведь не похититель картин, правда?
Еще один слишком громкий смех. Я тоже засмеялся.
– Нет. Просто адъюнкт-профессор истории искусств.
– В каком учебном заведении? Какой-нибудь общественный колледж?
Я не без удовольствия произнес название своего солидного университета, из которого меня скоро могли уволить. Правда, у меня было ощущение, что Тейвел уже навел обо мне справки и знает, где я работаю.
– Рад за вас, – сказал он. – Вы живете в Нью-Йорке?
– В Бауэри.
– В Бауэри? Действительно? Трудно представить, чтобы район Бауэри, где раньше были сплошные трущобы, стал сейчас приятным местом проживания, хотя, возможно, все изменилось. Вам там не страшновато?
Я сказал ему, что теперь это совершенно безопасный район.
– Очень может быть, – небрежно заметил Тейвел. – Хотя никогда нельзя быть уверенным, не так ли? Я имею в виду, все может случиться, где угодно.
Это он что, угрожает?
– Вот почему у меня на дверях засовы, – сказал я.
– А на окнах нет решеток?
– Я на верхнем этаже. Так что, если только Человек-Паук…
– Мой любимый супергерой, – проговорил Тейвел.
– В самом деле? Я бы предположил, что Росомаха.
Тейвел рявкнул смехом, похожим на смех росомахи.
– Вы мне льстите.
Ни единой зацепочки я не получил. Мы поговорили еще несколько минут о современных художниках, которых он коллекционировал – Уорхол, Баския, Кунс – но Тейвелу это, кажется, наскучило.
Возможно, он, в свою очередь, понял, что я не представляю для него серьезной опасности. Он подвел меня к двери своего кабинета и протянул руку.
– На вашем месте я бы все-таки поставил решетки на эти окна в Бауэри. – Он сильно сжал мою руку. – Ведь никогда не знаешь, когда может появиться Человек-паук.
Он снова рассмеялся.
– Да нет. – Я сдавил его руку в ответ. – Я никогда не боялся маленького Питера Паркера.
– А как насчет Росомахи? – Отпустив мою руку, он выпроводил меня за дверь и захлопнул ее перед моим носом.
Дома я отыскал визитную карточку инспектора Кабеналь. Я знал, что она не обрадуется моему звонку, но хотел рассказать ей о Тейвеле – просто упомянуть в разговоре его имя и посмотреть, что из этого выйдет.
К моему удивлению, она ответила на звонок, хотя, как и ожидалось, он ее явно не обрадовал. Я спросил о Джонатане Тейвеле. Это имя ничего для нее не значило.
– Это имя было в списке коллекционеров Смита, среди тех, кого он собирался опросить…
– И вы встречались с этим человеком?
– Да.
Последовала пауза, затем она заговорила, и слова ее звучали как ружейные залпы.
– Мистер Перроне! Если вы будете упорствовать в этих вопросах, у меня не останется иного выхода, как сообщить местным властям, чтобы они вас арестовали. Вы… понимаете?
Я хотел послать ее к черту, но промолчал.
– Алло? Вы меня слышите?
– Да, слышу.
– Все, что расследовал аналитик Смит, больше вас не касается. Его это тоже больше не касается. Его работа здесь закончена. Вы поняли?
– Понял, – сказал я и повесил трубку.
Пытаясь унять злость, я произвел тщательную уборку в своей студии. Неужели Интерпол совсем не интересуется этими нечистоплотными коллекционерами, или все, что связано со Смитом, дискредитировано и отвергнуто?
Все, что расследовал аналитик Смит, больше вас не касается. Его это тоже больше не касается.
Снова и снова я прокручивал эти слова в голове, механически наводя порядок на своем столе, комкая бумаги и засовывая ручки и карандаши в держатель.
Его работа здесь закончена. Ну, естественно, если он мертв.
На мгновение я остановился и уставился невидящим взглядом в окно на соседнее здание, продолжая
