– Конечно. Ее кофе лучше моего, – отозвался Том.
– Нет, не лучше, – возразила Джейн.
Они поднялись к лестнице, где Джейн обычно встречалась с Селестой после того, как они отвозили детей в школу. Она вспомнила, как Селеста спешила к ней навстречу, немного нервничая оттого, что снова опаздывает, не замечая джоггера средних лет, едва не налетевшего на дерево, когда он загляделся на нее.
После похорон Джейн почти не виделась с Селестой.
Самым трудным на похоронах было смотреть на мальчуганов в нарядных белых рубашечках и черных брючках, с зализанными набок белокурыми волосами. Макс написал письмо отцу и положил его сверху на гроб: слово «Папочка» неровными корявыми буквами и две фигурки, похожие на веточки.
Школа старалась поддержать родителей подготовительного класса, которые сомневались, брать ли с собой детей на похороны. Были разосланы письма по электронной почте с полезными ссылками на статьи психологов: «Стоит ли разрешать ребенку посещать похороны?»
Родители, не разрешившие детям пойти, надеялись, что у тех, которым разрешили, будут ночные кошмары и останется хоть какой-то след на всю жизнь и он повлияет, по крайней мере, на результаты контроля иерархической памяти. Родители, разрешившие детям пойти, надеялись, что их дети усвоят ценные уроки в отношении цикличности жизни, помощи друзьям в беде и, возможно, станут более «гибкими», что позволит им стойко перенести подростковый возраст, не поддаться суицидальным настроениям и не сделаться наркоманами.
Джейн разрешила Зигги пойти, потому что он хотел пойти и потому что это были похороны его отца, пусть даже он и не знал об этом. У нее не было бы другого случая разрешить ему посетить похороны отца.
Расскажет ли она ему когда-нибудь правду? Помнишь, как в детстве ты ходил на свои первые похороны? Но он будет пытаться придать всему какой-то смысл. Будет доискиваться до смысла, которого, как поняла наконец Джейн, там не было. Последние пять лет она бесплодно доискивалась до смысла отвратительного пьяного акта измены и не находила его.
Церковь была забита сраженными горем родственниками Перри. Сестра Перри (тетя Зигги, как сказала про себя Джейн, усаживаясь вместе с другими родителями, мало знакомыми с Перри, в задней части церкви) сделала небольшой фильм о Перри, чтобы почтить его память.
Он был настолько профессионально сделан, что казался настоящим художественным фильмом, в котором жизнь Перри представлялась более интересной, богатой и значительной, чем обычная жизнь людей. Там были четкие снимки круглолицего светловолосого младенца, пухлого мальчугана, неожиданно красивого подростка, сногсшибательного жениха, целующего сногсшибательную невесту, гордого новоявленного отца, который держит близнецов на руках. Были видеоклипы, в которых он исполняет рэп с близнецами, задувает свечи, спускается с горы на лыжах вместе с сыновьями, держа их за руки.
Для достижения максимального эмоционального воздействия красивый саундтрек был идеально синхронизирован с видеорядом, и к концу просмотра даже те родители, которые едва знали Перри, открыто рыдали, а один мужчина случайно зааплодировал.
Со дня похорон Джейн все время вспоминала этот фильм. Он казался бесспорным доказательством того, что Перри был хорошим человеком. Хорошим мужем и отцом. Ее воспоминания о нем в гостиничном номере и на балконе школы – жестокость, которую он подчас проявлял в отношении Селесты, – казались необоснованными и маловероятными. Мужчина с двумя малышами на коленях, смеющийся в замедленной съемке над чем-то за кадром, не мог совершать подобные вещи.
Она пыталась уверить себя в том, что ее воспоминания о Перри бессмысленные и мелочные, едва ли не предвзятые. Лучше уж вспоминать этот прелестный фильм.
Джейн не видела, чтобы Селеста плакала на похоронах. У подруги были красные опухшие глаза, но она не плакала. Казалось, она стискивает зубы, словно ожидая, когда минует какая-то ужасная боль. Лишь единственный раз, похоже, Селеста была готова разрыдаться, – это когда у церкви успокаивала высокого красивого мужчину, который едва держался на ногах от горя.
Джейн показалось, она услышала, что Селеста, беря его за руку, говорит: «Ох, Саксон», но, возможно, это ей померещилось.
– А ты собираешься с ней поговорить? – спросил Том, когда они поднялись по лестнице.
– С Селестой? – уточнила Джейн.
Они давно серьезно не разговаривали. У Селесты жила ее мать, помогая с мальчиками. К тому же Джейн знала, что родственники Перри также отнимают у нее много времени. Джейн чувствовала, что они с Селестой так и не смогут поговорить о Перри. С одной стороны, можно было о многом поговорить, а с другой – не о чем. Мадлен сказала, что Селеста переезжает в квартиру на Макмахонс-Пойнт. Большой красивый дом будет выставлен на продажу.
– Не с Селестой. – Том как-то странно посмотрел на нее. – С той журналисткой.
– А-а, – протянула Джейн. – Господи, нет! Не говорила и не собираюсь. Эд посоветовал, когда она позвонит, ответить: «Нет, спасибо» – твердым вежливым тоном и быстро повесить трубку, как мы делаем с телемаркетером. Он сказал, у людей бытует странное представление, что они обязаны разговаривать с журналистами, но это не так. Это же не полиция.
У Джейн не было желания разговаривать с журналисткой. Слишком много секретов. При одной мысли о беседе с полицейским в госпитале у нее перехватывало дыхание. Слава богу, Бонни решила признаться.
– Ты нормально себя чувствуешь? – Том остановился и положил руку ей на плечо. – Я не слишком быстро иду?
– Все в порядке. Немного не в форме.
– Мы вернем тебя в нормальную физическую форму.
Она ткнула его пальцем в грудь:
– Заткнись.
Кем они теперь были? Очень близкими друзьями, почти братом и сестрой? Флиртующей парой, понимающей, что дело дальше не пойдет? Она действительно не знала. Их взаимное притяжение на вечере викторин было как крошечный чудесный цветок, нуждающийся в бережном уходе или, по меньшей мере, в пьяном первом поцелуе у стены на школьной парковке. Но потом случилось все это. Маленький росток был растоптан большим черным сапогом: смерть, и кровь, и сломанные кости, и полиция, и история про отца Зигги, которую она не успела ему рассказать. Казалось, им не вернуться на счастливую стезю. Они потеряли ритм.
На прошлой неделе они вместе провели вечер – смотрели кино, потом поужинали. Все было очень мило и уютно. Они уже давно были хорошими друзьями после всех часов, проведенных ею за работой в «Блю блюз». Но ничего не произошло. Они даже не стали ближе.
Получалось, что Том и Джейн обречены на дружбу. Это немного разочаровывало, но трагедии в этом не было. Друзьями можно быть всю жизнь. Статистика здесь более благоприятная по сравнению с любовными отношениями.
Этим утром она снова получила эсэмэску от кузена подруги, который спрашивал, не хочет ли она, в конце концов, встретиться с ним и чего-нибудь выпить. Она ответила согласием.
Они подошли к садовой скамье с дощечкой, посвященной «Виктору Бергу, который любил прогуливаться по этому мысу». «Любимые нас не покинут, о нет, и будут слать нам молчаливый привет». Это всегда вызывало в Джейн мысли о деде, который родился в один год с Виктором.
– Как поживает Зигги? – спросил Том, когда они уселись на скамью и принялись разворачивать сэндвичи.
– Хорошо, – ответила Джейн. Она смотрела на голубой простор. – Отлично.
Зигги подружился с новым мальчиком из школы, который недавно вернулся в Австралию после двухлетнего пребывания в Сингапуре. Зигги и Лукас сразу стали неразлучны. Родители Лукаса, пара лет сорока с небольшим, пригласили Джейн и Зигги на ужин. У них были планы познакомить Джейн с дядей Лукаса.
Том неожиданно положил ладонь на плечо Джейн:
– О господи!
– Что такое? – удивилась Джейн.
Он всматривался в морской простор, словно что-то увидел.
– Кажется, я получил сообщение. – Том приложил палец к виску. – Да, да! Сообщение от Виктора!
– Виктора?
– Виктора Берга, который любил прогуливаться по этому мысу! – с нетерпением произнес Том. Он ткнул пальцем в дощечку. – Вик, приятель, какое сообщение?
– Господи, ну ты и придурок, – нежно проговорила Джейн.
Том взглянул на Джейн:
– Вик говорит, если я не потороплюсь и не поцелую эту девушку, то, значит, я чертов болван.
– О-о! – вскрикнула Джейн. На нее накатила волна восторга, словно она выиграла приз. Руки покрылись гусиной кожей. Зачем она пыталась успокоить себя маленькой ложью? Господи, конечно, она была разочарована тем, что ничего не происходит. Очень, очень разочарована. – Правда? Так он сказал…
Но Том уже целовал Джейн, одной рукой прикасаясь к ее лицу, а другой убирая сэндвичи с ее коленей и кладя их на скамью рядом с собой. Оказалось, тот маленький росток все же не был раздавлен и первые поцелуи не обязательно требуют темноты и алкоголя, они могут происходить на открытом воздухе, где свежесть и солнечное тепло на лице и все вокруг честное и настоящее. Слава богу, она не жевала резинку, потому что ей пришлось бы незаметно ее проглотить, и тогда она упустила бы тот факт, что Том на вкус именно такой, как она ожидала: коричный сахар, кофе и море.
