Но Ченшин ничего не сказал восторженному идиоту Шубе, уже подписавшему себе смертный приговор. Пусть сходит с ума и раздувается, как индюк, от значительности своих преступлений. Таким дураком легче манипулировать. Он уже готов себе шею сломить, лишь бы слух пошел по земле, какой он крутой и никого не боится. Пусть рвется в авторитеты, делает бандитскую карьеру...
Шуба тем временем пытался связаться по рации с командой Барсука, но безуспешно. Горы и увалы, заслонявшие долину ручья, поглощали радиоволны. И тут на связь вышел наблюдатель. Оказывается, к месту убийства подъехала знакомая бригада из четырех милиционеров, а с ними ещё какой-то мужик с полевой сумкой. Со слов наблюдателя выходило, что менты осматривают местность, а мужик им что-то доказывает. Потом он заспорил с бригадой, и кончилось тем, что его повязали, затолкали в машину, и все поехали в сторону города.
Ченшин был в полном восторге. Он понял, что произошла обычная в таких случаях вещь. Милиционеры, которым сообщили об убийстве, а затем показали кровь и другие следы преступления, поступили просто - схватили заявителя как первого и главного подозреваемого. Тем более, что утром он им нагрубил. Вот и отыграются, научат уважать власть и её представителей. Сейчас отвезут в город, запрут в камеру, он завыступает, мол, незаконно схватили, ему какой-нибудь брюхатый старшина азиатско-кавказской национальности отцепит почку и отстегнет легкое, он присмиреет, а через день его вызовут и начнут разбираться, кто он, собственно, такой. И если он тоже гебешник, этим козлам в форме мало не покажется. Во всяком случае, из этого района они исчезнут надолго, если не навсегда. Сегодня, во всяком случае, они уже не должны вернуться. Значит, следует использовать такую возможность и сделать налет на делянку УИК. Только Шубу надо предварительно чуток раззадорить.
Но тут стало не до того. Пискнула рация. Это вышел на связь рябой Барсук и начал убого расписывать, налегая главным образом на междометия, героическую погоню неизвестно за кем, пока Шуба не прервал его злым рыком в микрофон:
- Короче! Ты поймал или не поймал?
- Хренов там ловить! - заорал в ответ Барсук. - В засаду влетели! Нас гранатами закидали. Еле отбились, почти все патроны расстреляли. Приколись в натуре: у Джека все кишки наружу вывалены, Толкуну челюсть напрочь снесло, ещё двое раненых. Мы скоро на дорогу выйдем. Джека надо в больничку, а то прямо тут кони двинет.
- Сейчас машину подгоню, - нехотя отозвался Шуба. Его, как по башке мешком огрели, сразу увял.
Да и Ченшин оторопел от таких новостей. И его снова бросило в озноб. Это все проклятый Вовец. Если из трех геодезистов одного мужика убили эти отморозки, другого увезла милиция, то остается один Меньшиков. И он в одиночку заворотил восьмерых вооруженных долбаков и собаку с волчьей пастью. Это прямо какой-то злой дух на пути Николая Ченшина, не дающий ни проходу, ни продыху.
После недолгого совещания сопровождать в больницу двух раненых откомандировали на БМВ парня с изодранной спиной. Все равно тут от него было мало толку, а рулить с грехом пополам он ещё мог. На спину ему для дезинфекции плеснули водки, и он завыл от жгучей боли в обожженных спиртом ранах. Впрочем, эта варварская процедура вполне укладывалась и в его представления о первой медицинской помощи. Толкуну, запрокинувшему голову, аккуратно влили в раздробленный рот полбутылки водки, а поскольку закусывать он не мог, влили на запивку пивка. Он сразу окосел и перестал чувствовать боль. А вот бойцу с собачьей кличкой Джек, как он ни просил, ничего не дали, дескать, раненым в живот пить настрого запрещено. Это они в кино видели. Хотя внутренние органы у Джека были целехоньки, и ничего бы ему не сделалось. Да кто ж об этом знал? Так и уехал трезвехонький и голодный, скорчась на заднем сиденье.
Пока все возились с ранеными и жрали водку в дурных количествах, снимая стресс, Ченшин отошел в сторонку и связался по своей личной рации с Двужильным, продолжавшим наблюдать за делянкой. И тот сообщил сенсационную новость. Оказывается, проклятый Вовец уже находился там с рюкзаком и арбалетом. Наш пострел, как говорится, и тут поспел. Он забрался в бурелом и затаился там с непонятной целью. А на делянку приходил какой-то мужик с полевой сумкой, поговорил с ментами, и те, все четверо, сели вместе с ним в свою машину и уехали.
- Знаешь что? - ответил Ченшин. - Если этот сукин сын вылезет из бурелома, вали его из винтовки прямо на месте. Сто тысяч за него я тебе железно гарантирую. Глаз с него не спускай, чтоб не ушел часом. Мы скоро подъедем. Все, до связи.
* * *
Вовец и сам не знал, почему пришел сюда. Может, подсказал инстинкт, который заставляет мелких пичужек вить свои гнезда в основании орлиного гнезда. Никакой хищник не посмеет приблизиться, а самому орлу дела нет до мелкоты. Да и куда было идти? А главное, зачем? Следовало переждать опасность, отсидеться, а потом уже тихонько красться за припрятанными изумрудами.
Вовец осторожно освободился от рюкзака, положил его на землю. Укрытие было отличное. Кривобокие сучковатые осины, длинные, раскидистые, и перестоялые березы с гниловатым нутром, разломавшиеся при падении на несколько частей, составляли основу навороченной древесной груды. Еловые и сосновые сучья были с ними густо перемешаны. Вовец вытаскал сосновых и еловых лап из боковин своего убежища и настелил на землю, чтобы не было сыро и холодно снизу. Острым охотничьим ножом принялся срезать торчащие внутрь ветки и сучья. Аккуратно вставлял их в просветы вверху и по бокам, стараясь не производить лишнего шевеления, чтобы не заметил охранник из будки на насыпи.
Вскоре образовалась уютная берлога, достаточно просторная, чтобы внутри можно было удобно лежать и даже сидеть. В щель между осиновыми стволами хорошо просматривалась шахта с работающими людьми, и Вовец время от времени наблюдал за ними, пытаясь определить, попадается им что-нибудь стоящее или в основном идет пустая порода. Между делом - война войной, а обед по распорядку - он привычно заправился холодной говяжьей тушенкой с хлебом, слегка отсыревшим в полиэтиленовом мешке, попил водички из пластикового баллона и предался блаженному безделью. Солнце его не жгло, поскольку лежал в тени, комары не доставали, поскольку намазался соответствующей мазью, только клещи могли испортить настроение. Поэтому приходилось лежать в наглухо затянутой энцефалитке, Предварительно Вовец осмотрел себя, заглядывая за спину с помощью зеркальца. Было темновато, но, вроде, никаких подозрительных букашек на себе не нашел. Энцефалит - болезнь скверная, запросто можно концы отдать или стать инвалидом, в том числе и соображаловкой повредиться.
Провалявшись бездельно целый час, Вовец заскучал и решил поискать какое-то тихое занятие. Его заинтересовало: а нельзя ли проползти под этим древесным нагромождением дальше, посмотреть на делянку с другой точки? Он не боялся слегка пошуметь, поскольку треск компрессора и пальба отбойных молотков не позволили бы часовому что-то расслышать. А вот заметить шевеление он мог. Поэтому Вовец не боялся ломать ветки, но опасался их шевелить, если концы торчали наружу. Он надрезал сучья ножом и надламывал. Обломки распихивал по сторонам. Так поступал с теми, что загораживали путь. Некоторые горизонтально лежащие стволики можно было вытащить на себя на метр-другой и отвести в сторону, зацепить за другие. Спешить было некуда, поэтому Вовец работал тщательно, неторопливо, обстоятельно разбираясь в переплетении ветвей, чтобы одним ударом ножа освободить охапку сучьев или, наоборот, с помощью гибкой березовой вицы стянуть их в тугой длинный веник. Кое-где он, действуя, как рычагом, короткой толстой жердинкой, приподнимал лежащие вершины и подпирал снизу трухлявыми пеньками и обломками, чтобы можно стало проползти. Рюкзак он тащил за собой.
Такой удобной берлоги, которую Вовец нашел в самом начале, больше не попалось, а от неё он утянулся уже метров на двадцать. Возвращаться не хотелось. Тут навороченный бульдозером бурелом заканчивался кучей земли, дальше ползти было некуда. И Вовец решил здесь залечь, может, даже поспать до вечера. А в ночных сумерках отправиться по своим делам. Но предварительно он заново уложил рюкзак, прямо под клапан поместил последнюю пироксилиновую шашку с воткнутым в неё детонатором и огнепроводным шнуром. Теперь её легко было вытащить, только руку сунуть. А зажигалка, чтобы в случае чего подпалить шнур, лежала в нагрудном кармане энцефалитки.
Вовец ещё понаблюдал за делянкой в щель между ободранными бревнами, но там было все то же самое: работяги работали, охранник зевал, повар возился у печки. И Вовец задремал под приглушенный стрекот отбойных молотков. Ему и в голову прийти не могло, что он окажется на острие атаки.
А между тем Шуба вел свою потрепанную банду на штурм строящейся шахты, вдохновляя бойцов отборным матом. Но пьяные орлы и так отлично настроились на схватку. Им и море было по колено, шахта - по пояс, остальное все - по фиг. После унизительного поражения требовалось самоутвердиться, доказать самим себе и всем другим право называться крутыми пацанами.
