Степанов заметил, как туман, что окружал его, засветился изнутри размытой желтизной, а потом он услыхал звук приближающегося автомобиля, затем рядом с ним скрежетнули тормоза, хлопнула дверца, шофер обежал огромный "мерседес" и отворил заднюю дверцу, из которой медленно вылез пожилой человек в легком черном пальто, седоволосый, без шляпы, в желтых лайковых перчатках.
— Господин Степанов, вчера вы меня искали, а сегодня я вынужден искать вас. Я Джузеппе Баллоне из Палермо, доброй вам ночи…
— Здравствуйте. — Степанов ощутил вдруг, как напряглись мышцы спины и гулко заухало сердце.
И бежать некуда, подумал он, да и куда ты побежишь по этой пустынной улице ночью в незнакомом городе?
— Я задержу вас всего на несколько минут, господин Степанов, — продолжал между тем Дон Баллоне. — Мои помощники допустили ряд просчетов в работе, и мне сейчас приходится вносить коррективы на ходу… Прогуляемся?
— Пожалуйста, — ответил Степанов чужим голосом и сразу же откашлялся, понимая при этом, что Баллоне не обязательно знает его настоящий голос, мало ли отчего может сорваться голос; ну уж ладно, одернул он себя, не играй в героя, голос у тебя сел от страха, даже под коленками трясется.
— Видите ли, все, что говорил адвокат Ферручи, предостерегая вас от поспешных выводов и обращения к коллегам в здешнем Пресс-центре, соответствует истине. Он действительно отрепетировал спектакль, сыгранный для вас нашими статистами, довольно обстоятельно, не без таланта, позволю заметить… Но случилось непредвиденное… Этот самый ассистент оператора, который заряжал камеру на съемках Франчески… я запамятовал его имя…
— Роберто.
— Ну, это одно из его имен… Впрочем, да, именно так он должен был вам представиться… Так вот, Роберто повесился после встречи с вами… Нет, нет, вы здесь ни при чем… В этом вас никто не обвинит, хотя, конечно, есть возможность ошельмовать, все-таки мы здесь имеем определенный вес… Но дело не в этом, господин Степанов… Есть основания считать, что он отправил свою исповедь в Голливуд и там, как ни странно, ему предложили за нее двадцать тысяч долларов… А он уже в морге… Что делать, получилась накладка… Вам-то он дал ерундовые срезки от тех злополучных пятисот метров пленки, но, когда брал их в хранилище нашей студии, ему удалось порыскать по полкам, он нашел нечто другое, значительно более доказательное…
— Зачем вы говорите мне обо всем этом? — снова откашлялся Степанов.
— Затем, что я назову имя человека, заинтересованного в устранении Леопольдо Грацио, а вы повремените начинать против меня бучу в прессе, если все-таки намерены ее учинить. Вернетесь в Россию, пожалуйста, а сейчас подождите…
— Так кому же выгодно было устранить Грацио?
— Ферручи полагает, что в этом был заинтересован мистер Дигон, потому что его "Континентл фуд" была бы разорена, сделай Грацио в Гаривасе то, что он намерен был сделать. Убыток, который причинили бы предприятию мистера Дигона, мы подсчитали: сто сорок миллионов долларов. Согласитесь, это деньги.
— Я могу сослаться на ваши показания?
— Господин Степанов, я отношусь к вам с уважением, как к серьезному противнику, не надо впадать в пропагандистскую трясучку. Если мы заключим джентльменское соглашение, я передам вам несколько страниц из секретной стенограммы совещания людей Дигона и Фрица Труссена с Леопольдо Грацио в Лондоне за пять дней до трагедии, разыгравшейся в номере покойного… У нас есть подходы к его личному секретарю фрау Дорн, только поэтому мы и стали обладателями документа, проливающего свет на все дело…
— Лыско вывели из-за этого?
— Видимо. Но, как вы понимаете, он не был ключевой фигурой. Убрали, чтобы не мешал схватке гигантов.
— Леопольдо Грацио убил Витторио?
— Возможно, — кивнул Дон Баллоне. — Иначе люди Дигона так не взволновались бы после заявления инспектора Шора. Итак, господин Степанов, я внес свое предложение, слово за вами…
Через десять минут после того, как Дон Валлоне церемонно раскланялся со Степановым, он был уже на вилле, принадлежавшей Хасану Ареджи, состоявшему на связи с контактом резидента ЦРУ Джона Хофа.
Дон Валлоне выпил грог, грея пальцы о горячий бокал, и только после этого сказал:
— Можете звонить вашему другу… Думаю, человек, интересующий его, поверил мне.
"Центральное разведывательное управление.
Майклу Вэлшу.
Совершенно секретно.
Операция по дезинформации тех сил, которые вас интересуют, проведена успешно. Дон Валлоне ожидает, что наше обещание содействовать его контракту с "Ойл оф Даллас" будет реализовано не позднее, чем в конце предстоящей недели.
Джон Хоф".
75
25.10.83 (9 часов 01 минута)
Пришли меньше половины журналистов из тех, кого обзвонила Мари.
Она сидела рядом со Степановым в баре Пресс-центра; лицо до того уставшее, с нездоровой желтизной, что Степанову было тяжко на нее смотреть.
Он понимал, что затея ее бесполезна; наивно думать, что здешние асы журналистики во всем поверят ей и ему, во всем с ними согласятся, напечатают в своих газетах и журналах то, что они намерены сейчас рассказать им.
За много лет, проведенных за рубежом, Степанов в какой-то мере изучил механику здешней газетно-журнальной политики.
Он не закрывал глаза на трудности, с которыми ему приходилось сталкиваться дома в журналах, издательствах, на киностудиях. Неверно было бы говорить, что перестраховка и некомпетентность редактуры не задевала его. Годы научили его выдержке, умению биться за свое, объяснять свою позицию и в конце концов печатать, то, что он, как гражданин, считал нужным печатать.
Здесь, на Западе, журналиста никто не ограничивал в резкости выражений, но сама структура печати строилась по жесточайшему образу и подобию футбольной команды; хозяин издания подбирал игроков для себя и под себя; допускались самые полярные точки зрения по форме, однако же в узловых вопросах царствовало тотальное подчинение слову или даже невысказанному мнению тренера, то есть владельца предприятия.
Да, абсолютная свобода, но в тех рамках, которые заранее определены боссом и добровольно приняты игроками; всякое отклонение карается штрафом, а он в отличие от нашего, российского окончателен и обжалованию не подлежит; потеря работы — самое страшное наказание.
Ситуация сейчас была такой, что поддержка — да еще со слов красного литератора и левой журналистки — компании против тех, кто готовил события в Гаривасе, была просто-напросто нереальна, поскольку Вашингтон явно определил свою позицию. Правительства и бизнес Западной Европы отдавали себе отчет в том, что портить отношения с североатлантическим партнером из-за страны, которая не входила в сферы их геополитического интереса, не перспективно и рискованно; нефть Саудовской Аравии и эмиратов надежно контролирует дядя Сэм, союзническая неверность легко карается стремительным ростом цен на бензин, а это крах, ибо практической философией Западной Европы стали скорости в небе и на автомагистралях, вне и без которых невозможен бизнес.
Тем не менее отказать Мари или объяснить, как пойдет дело на пресс-конференции, созванной ею, он считал невозможным, опять-таки проецируя на нее свое отношение к дочери, которую трудно убедить словом; новое поколение чтит свой собственный опыт, если только умные воспитатели не смогли заложить с раннего детства вдумчивое (отнюдь не слепое) отношение к родительскому авторитету.
— Мало людей, — шепнула Мари. — Будем начинать? Или отменим?
— Как знаете…
— Если б знала… Теперь только понимаю, что ничего не понимаю.
— Начинайте, — улыбнулся Степанов. — Нам терять нечего.
Мари поднялась и, судорожно вздохнув, оглядела собравшихся.
— Дорогие друзья, спасибо, что вы нашли возможным принять мое приглашение… Каждый из нас все понимает друг про друга, поэтому я не буду в обиде, если вы не сможете напечатать то, о чем я и наш русский коллега Степанов хотим вам рассказать… Речь пойдет об убийстве Леопольдо Грацио, который решился на то, чтобы проводить свою политику по отношению к Гаривасу, о покушении на инспектора Шора, о личности доктора Цорра, который обвиняет Барри Дигона в империалистической активности, о мафии, ее палермской семье, возглавляемой Доном Баллоне, о его служащем, который некогда "охранял" Грацио, а ныне обнаружен убитым, о загадочной гибели Анжелики фон Варецки, о масонской ложе… Господин Степанов и я — такие же журналисты, как и вы, поэтому мы не готовили текста своего заявления, но мы готовы ответить на все вопросы, и я хотела бы надеяться, что вы проинформируете мир о тревоге, которую мы испытываем, думая о судьбе несчастного Гариваса.
Мари села, сразу же потянулась за водой, губы ее были сухие, потрескавшиеся; Степанов заметил, что вокруг рта за эти дни залегли морщинки, которых раньше не было.
