Санкт-Петербург, 1789 год
«Коли тот человек этим пролазом воспользовался, воспользуюсь и я. Стало быть, именно этой дорогой Жюль и пытался тайно уйти. Ну да, все ясно, чего они береглись… кровища еще не вся в землю ушла. Как это я угадал… Прирезали Жюля здесь, далеко нести не стали. Перекинули через забор – дураки, мол, русские не допетрят, что на самом деле приключилось. Ан нет, один такой сыскался, допетрил. А что толку-то? Ну что мне в этой угаданной догадке? А то, что… Ну что? Да то, что Жюль узнал нечто очень опасное. Может статься, он нам нес не токмо брульоны Сегюровы, а кое-что другое. О чем? О ком? Не о том ли черном, аки ворон или черт, про коего говорил Ванятка? В чем его опасность? Только лишь для нас она, для России, для матушки-императрицы или для самого Сегюра тоже? Может статься… Но тогда и его упредить надо. А как? Не заявишься же к господину послу короля французского запросто, как я к Алексею Алексееичу вваливаюсь, не ляпнешь: так, мол, и так, ваше сиятельство… А как же быть? Вдруг и ему грозит смертельная опасность? А то записку подкинуть безымянную? Или все же Алексея Алексеевича подговорить? Может, с кем из министров побеседует, чтоб остерегли посланника? Да как бы не навредить, дипломатия – дело тонкое, пальчиками надо, самыми кончиками, на цыпочках надо, а не всей пятерней или топая обеими ногами… Лучше пойду я. Что хотел – увидал. Что надо – узнал. Чу! Идет кто-то!
Эх, листвы мало, не спрятаться… ну, Бог не выдаст, свинья не съест, пронеси, Господи, прижмусь к землице потесней. А земля уже тепла, по деревням небось картошку вовсю сажают, да и тутошние огородники тоже… Скоро Агафьюшка ворчать начнет, что у нас огород не копан, а когда ж мне… Так, вроде шаги мимо прошуршали. Можно голову поднять. Вижу его! Человек или птица черная промелькнула? Вон он, к дому посольскому идет. Ну куда ты, куда, Петр Григорьев? Зачем за ним крадешься? Вот обернется он – куда кинешься? Где спасения искать станешь? В каждом шаге его – опасность. Так вот, крадучись, но стремительно, Лихо-Горе ходит.
Не обернулся. Стал под окошком. Свистнул. Может, это ухажер к девке горничной посольской припожаловал, а я невесть чего мню по своему обыкновению? Ан нет, не девка в окошко высунулась, а сам господин посланник. Да мрачен каков! Словно смерть свою увидал…»
Диего даже не взглянул на Алёну, да и она мгновенно отвела глаза, но много ли времени нужно, чтобы понять: попалась! Она попалась, Диего ее настиг.
Как, каким образом? В случайности она не верила. Диего ее вычислил, выследил, и не так уж трудно догадаться, как. И угораздило же ее во всем Париже попасться на зубок именно полицейскому-тангеро! Может быть, он один-единственный из всех парижских полисье[69] танцует танго, и вот ведь… вот ведь…
Карлос, видите ли! Карлос! Ну прямо как Гардель! Как Ди Сарли! Как Лафуенте! Как Акунья! Как Родригес! Хотя нет, тот Родригес, который «Кумпарситу» написал, он не Карлос, а Матос[70]. А агент Малгастадор не Карлос, а Диего!
Она снова посмотрела в непроницаемые глаза Жоэля и пожала плечами:
– Ну, Карлос так Карлос.
Возможно, Жоэль, который, конечно, тоже был в игре, ожидал, что она воскликнет: «Да какой же это Карлос, это полицейский агент Малгастадор!» Но ожидал он этого напрасно.
И не дождетесь, как сказала в свое время матушка-императрица Екатерина Великая… Между прочим, благодаря ее покровительству целые тучи французов нашли в России приют во время и после их кровавой революции. И вот какой черной неблагодарностью они теперь платят потомкам великой императрицы!
С другой стороны, Диего (Карлос, нужное подчеркнуть) – не француз, а испанец, то есть испытывать благодарность к Екатерине Великой он не обязан. Тем паче что и Алёна Дмитриева (Елена Ярушкина, нужное подчеркнуть) – не потомок бывшей Софии-Августы-Фредерики, принцессы Цербстской… Ну и что, все равно свинство! Преследовать ее, испортить последнюю парижскую милонгу! Главное, за что? Она ни в чем не виновата, кроме того, что оказалась в неподходящее время в неподходящем месте. Ну, еще имела несчастье страдать топографической тупостью.
Конечно, может быть, если бы Алёна вот так все подробно объяснила, рассказала, попыталась оправдаться, может быть, этот Диего-Карлос или Карлос-Диего поверил бы ей.
Может быть, да. А может быть, и нет! Ну так вот не будет Алёна Дмитриева ни перед кем оправдываться в том, в чем она не виновата. Не дождетесь!
Она улыбнулась Жоэлю и сказала:
– Извините, мне нужно в туалет.
Его глаза насмешливо сузились. Не исключено, что он подумал, что у русской преступницы от страха расстроился желудок. А не плевать ли ей на то, что там о ней думает какой-то «дядюшка Римус»?! Только не бросай меня в терновый куст, понял?!
Агент Как-его-там Малгастадор тем временем сунул куртку на вешалку и подошел к столу диджея. Алёна сразу заметила, что он не в бутсах, шнурованных до колен, а в танцевальных туфлях – черных, с замшевыми серыми вставками. Аргентинские!
Значит, он приехал сюда на автомобиле. Переобулся, конечно, еще на Фобур дю Тампль, в «Ретро Дансинге», где надеялся сцапать Алёну Дмитриеву, как наивную курочку. Вот, наверное, удивился, не обнаружив ее там! И ринулся сюда. Как догадался? Ну, это просто. Поговорил с тамошними завсегдатаями, не в курсе ли, они, мол, собиралась ли прийти такая вот разэтакая русская красотка, ну и, наверное, Себастьян сказал, что она могла пойти в «Le 18». Тогда, конечно, Малгастадор отправил сюда на разведку Жоэля, а когда Алёна появилась, тот начал с ней танцевать, чтобы задержать до приезда главного ловчего пса. Ловчего и гончего… А танго оказалось лучшей приманкой для Алёны Дмитриевой, это точно!
Да, вероятно, там, в «Retro Dancing», Малгастадор все о ней выспросил… Однако что он мог узнать? Что ее зовут Елена, Елена? Ну, мало ли на свете Елен! Что она приехала в Париж к своей подруге? Ну, мало ли на свете подруг! Что она из Нижнего Новгорода? Ну, мало ли… Мало. Вот уж точно – мало… Так, кольцо вокруг Алёны смыкается. И еще сильнее оно смыкается потому, что Алёна имела неосторожность сказать: мол, улетает домой через два дня. Стоп… Кажется, есть-таки шанс…
Но, чтобы им воспользоваться, надо не ждать два дня, а сейчас, прямо сейчас выскользнуть из лап агента Малгастадора, который, конечно, считает себя круче волжского откоса… Хотя нет, о волжском откосе он не имеет представления, считает себя круче горы Муласен, или какая там самая высокая гора в Испании? Ну и зря, зря, зря о себе возомнил!!!
Ишь, улыбается, делает вид, что русская дама его ничуть не интересует, даже не смотрит в ее сторону!
Ну и дурак. Дурак!
Алёна с независимым видом прошла мимо вешалки, даже не взглянув на нее. Пусть все видят, что она не собирается одеваться и бежать отсюда. И этот чувственный шпик Жоэль, и сам Диего Малгастадор, у которого явно глаза на затылке, могли убедиться, что с вешалки она ничего не взяла.
Но стоило Алёне зайти за барьер, который отделял зал от мини-раздевалки и лестницы в туалет, как она поравнялась со стулом, где лежали ее шубка и сумка. А внизу стояли сапоги. Чем ниже она спускалась по ступенькам, тем надежней прикрывал ее барьер. Из зала не было видно, что она успела схватить свои вещи и пошла вниз.
Повезло! И второй раз повезло – туалет оказался пуст. Алёна мигом переобулась, спрятала в сумку бесценные аргентинские туфельки (она ведь была Дева, а значит, человек практичный. И не собиралась без крайней необходимости расставаться со своим любимым имуществом), надела шубку, перекинула сумку через плечо и вскочила на стул, который так и стоял под окнам. Открыла створку и приступила к процессу вылезания.
Это был именно процесс, причем ужасно мучительный. Окно оказалось совершенно дурацкое, меньше всего рассчитанное на то, что через него будет спасаться бегством дама ростом 172 сэмэ, весом 65 кэгэ, одетая в платье с юбкой-разлетайкой, в сетчатых колготках, высоких сапогах и короткой шубке с капюшоном!
Ага, можно поступить проще…
Алёна сняла шубку, высунула ее из окошка на край тротуара, положила рядом сумку, тихо молясь, чтобы тут не возник какой-нибудь клошар, который сцапает ее вещи так же проворно, как его собрат с улицы Эдуарда VIII – выброшенную Алёной газету «Голос Москвы».
Какая-то мысль пронзила Алёну при воспоминании о клошаре, о его чумазой клешне, о скомканной газете… Но мысль эта вспыхнула – и исчезла так же мгновенно, как исчезает шальная пуля, просвистев мимо и не успев никого поразить.
Ну и ладно, может, вспомнится потом, а сейчас все неважно, кроме собственного спасения!
Без шубы пошло лучше. Алёна подтянулась, втащила себя в окно, просунулась вперед, навалилась своим умопомрачительным бюстом на тротуар, протиснулась, с облегчением ощутив, что вылезла-таки. Кряхтя, поднялась с колен, наклонилась, чтобы посмотреть, порвались ли колготки… слава богу, целы!
