Скрипя зубами от боли, Бруклин несколько секунд смотрел, как, размахивая фонарями, от доков бегут перепуганные взрывом люди. Потом он добрел до перекрестка, на котором сходились сразу пять улиц, и двинулся на юг. Вряд ли преследователи подумают, что беглец решит вернуться назад к реке. Табличка на столбе сообщала, что он находится на Черч-стрит. Недалеко отсюда юный Бруклин убил родную мать и приемного отца, а затем поджег стоявшую на берегу хибару.
Он миновал церковь, в которой обучался грамоте. В памяти вдруг возник отрывок из часослова:
«Если мы говорим, что не имеем греха, то обманываем себя, и истины нет в нас».
«Это неправда, — подумал Бруклин. — Во мне нет греха».
Опиум — это грех.
Англия — это грех.
Любитель Опиума — это грех.
Мой отец — это грех.
Он брел, шатаясь, и наконец добрался до южного конца Черч-стрит. Здесь его снова ждал перекресток пяти ведущих в разных направлениях улиц. Где-то выводили тревожную мелодию полицейские трещотки — но далеко, судя по всему в районе Ост-Индия-Док-роуд. Бруклин намеревался как можно сильнее запутать преследователей, и этот сложный перекресток вполне отвечал его целям.
Он решил двигаться на запад и заковылял по улице, которую помнил по своему детству, — Броуд-стрит. Вдалеке ветер подхватывал искры бушующего среди руин склада пламени, и Бруклина вновь охватила надежда, что грандиозный пожар, о котором он мечтал, все же произойдет.
Он достиг следующего перекрестка — еще одна возможность сбить с толку преследователей. Здесь Броуд-стрит переходила в другую улицу, и, даже не видя указателя на столбе, Бруклин с легкостью ее определил. Этот уголок Лондона он знал лучше любого другого. Знал лучше, чем Любитель Опиума знает район Оксфорд-стрит.
Ощутив легкий шок от узнавания, Бруклин посмотрел налево и даже в темноте сообразил, что сейчас он ковыляет мимо Нью-Грейвел-лейн. Там, в доме номер 81, среди убогих лавочек, продававших всякую ерунду морякам, находилась таверна «Кингз армз». В ней его отец совершил второй акт своего кровавого преступления. В ней он проломил голову и перерезал горло Джону Уильямсону, его жене и служанке.
Джон Уильямс.
Джон Уильямсон.
Джон Уильямс.
Джон Уильям-сын.
Перед самым своим поступлением добровольцем в армию Бруклин еще раз посетил лавку Марра и таверну «Кингз армз». В обоих местах он прошел внутрь. Постоял на том месте, где в его воображении стоял отец. Где он убивал.
Когда же Бруклин вернулся из Индии (куда его отец, служивший матросом на торговом судне, плавал множество раз), первым делом после двадцатилетнего пребывания вдали от родины он наведался в лавку Марра.
Затем он отправился на Нью-Грейвел-лейн, но, к глубокому своему огорчению, обнаружил, что таверны «Кингз армз» больше не существует. По западной стороне улицы тянулась высоченная мрачная стена, огородившая территорию доков.
«Когда это случилось?» — спросил он прохожего. Но тот испуганно взглянул на Бруклина и заспешил прочь.
Он помчался на Синнамон-стрит и там, обливаясь потом после быстрого бега, с облегчением прислонился к фонарю. Пансион под названием «Грушевое дерево» стоял на прежнем месте. В этом пансионе его отец ночевал после того, как совершил убийство в доме Марра и таверне Уильямсона…
Джон Уильямс.
Джон Уильям-сын.
В первую ночь после возвращения из Индии Бруклину удалось снять ту же комнату, которую тогда снимал отец. Насколько он понимал, спал он на той самой кровати, на которой спал Джон Уильямс.
Сейчас Бруклин ковылял в западном направлении, а высокая стена, выросшая на месте таверны «Кингз армз», угрюмо нависала над ним в темноте. Над головой проносились искры. Жители окрестных домов услышали звук взрыва, и отдельные смельчаки отважились покинуть свои жилища, чтобы отправиться на разведку. При виде летающих искр, грозящих пожарами, они принялись отчаянно их гасить.
Боль в правом колене вынуждала Бруклина морщиться всякий раз, когда он наступал на поврежденную ногу. Но еще большие мучения доставляла рана в груди. Он чувствовал, как под пальто, пиджаком и жилетом по коже течет жидкость, и не думал, что просто вспотел от длительного бега. Похоже было, что пуля все же проникла в тело глубже, чем Бруклин пытался себя убедить.
Он переходил от одного фонаря к другому и читал номера домов по левой стороне улицы: 55, 49, 43, 37. А впереди ждал дом номер 29 по Рэтклифф-хайвей.
Продолжение дневника Эмили Де Квинси
Я уселась рядом с Маргарет и взяла ее старческие руки в свои. В царящем в бакалейной лавке мраке я не увидела, а услышала, как отец ощупью ищет что-то на полках. Вот он негромко вскрикнул от радости, откупорил бутылку и сделал большой глоток.
— Если это у вас вино, я бы с удовольствием тоже отхлебнул. Чтобы согреться, — сказал комиссар Мэйн.
— Это не вино, — ответил отец.
— Тогда что же?
— Лекарство.
— Лекарство?
— Лауданум, — пояснил Беккер.
— Господи, — выдохнул комиссар.
Казалось, воздух в помещении сгустился. Я одновременно услышала и почувствовала донесшийся с востока грохот. Задребезжали стекла.
— Что это было? — вскрикнула Маргарет.
— Взрыв, — коротко ответил Беккер.
Маргарет вскочила со стула и собралась бежать к выходу.
Я встала у нее на пути.
— Нет. Нас не должны увидеть.
— У Райана ничего не вышло, — покачал головой комиссар.
— Это еще неизвестно, — парировал отец. — В доме на Греческой улице остались следы нескольких бочонков с порохом, а взрыв мы услышали только один.
— Достаточно будет и одного взрыва.
Беккер встал у окна и осторожно выглянул наружу.
— В воздухе летают искры. Ветер несет их с востока. Но возможно, этого недостаточно, чтобы вспыхнул пожар на весь город. Думаю, именно на это и рассчитывал Бруклин.
— А много и не нужно, — заметил пессимистично настроенный комиссар. — Такой сильный ветер быстро разнесет пламя.
Словно в подтверждение его слов, на улице завыл ветер. Стоявшая рядом со мной Маргарет тихонько заплакала.
— Де Квинси, думаю, вы ошибаетесь и он здесь не появится, — сказал Мэйн. — В доках сейчас царит суматоха. Бруклину будет не так-то просто улизнуть оттуда.
— Ум лишен способности забывать, — подчеркнул отец. — Бруклин просто помешан на своем прошлом. Быть может, он и сам не подозревает, что хочет сюда прийти. Но я не сомневаюсь: если у него будет такая возможность, он обязательно явится на то место, где прежде находилась лавка Марра.
— Сам не подозревает, что хочет сюда вернуться? — поднял брови комиссар. — О чем это вы?
— Да, мистер Де Квинси снова сбивает вас с толку, — ответил Беккер. — Он уже убеждал меня, что порой люди совершают какие-то поступки, хотя сами не понимают их причины.
— Как, например, я поддался на ваши просьбы и теперь сижу здесь в ожидании неизвестно чего, хотя мог бы организовывать преследование преступника.
В лавке надолго воцарилась тишина. Лишь периодически отец нарушал ее, открывая бутылочку с лауданумом и отхлебывая из нее.
— Мне нужно идти, — объявил комиссар. — Если лорд Палмерстон узнает, что я действовал с вами заодно, вместо того чтобы исполнять свои прямые обязанности, он потребует моей отставки.
— Чрезвычайно важно, чтобы вы остались, — настойчиво сказал отец. — Нам лорд Палмерстон не поверит, но к вам он прислушается.
— Может и не прислушаться. Помните: я ведь должен буду обвинить ни много ни мало начальника его охраны, человека, который вроде бы спас ему вчера жизнь.
— Отец, на улице кто-то есть.
В лавке стало неестественно тихо.
За окном материализовалась человеческая фигура. Высокий мужчина стоял спиной к нам и смотрел на бывший магазинчик Марра.
— Там же стоял и Джон Уильямс сорок три года назад, — простонала Маргарет. — Он следил, как я закрываю дверь и ухожу по поручениям.
Мы все потихоньку придвинулись к окну. Я держала Маргарет за руки, чтобы она случайно не выдала нас резким движением.
Оставаясь спиной к нам, мужчина вышел на середину улицы. Я заметила, что он хромает. Руки он прижимал к груди, как будто был ранен.
— Вы подготовились, Маргарет? — спросил отец.
— У меня была для этого целая жизнь.
Высокий мужчина тем временем склонился вправо — видимо, так легче было переносить боль.
