— Я хочу, чтобы Бекки тоже поехала с нами.
Все происходило одновременно. Кухарка принесла воду и чистые бинты для перевязки, и в тот же момент послышался стук в дверь. Джим выглянул из окна и увидел полицейского и фонари подъезжавшего экипажа.
— Пойдем наверх, — сказала Аделаида и взяла миску с водой.
Они с Джимом вышли, а принц остался в гостиной, чтобы предъявить обвинения горничной и принять посла и его жену.
«Бог знает какие подозрения крутятся у них сейчас в головах, — подумал Джим. — Ну, через пару минут они все равно узнают…»
Аделаида опустилась на колени, чтобы промыть рану водой и туго ее перевязать. Джим терпел, почти не замечая боли. Ошарашенные новостями, они перешептывались виновато и тихо, как нашалившие дети.
— Что же теперь будет, Джим? Не могу же я быть никакой дурацкой принцессой…
— Ты уже принцесса, не мели ерунды. Где ты была все это время? Что случилось после того, как ты исчезла? Той ночью, когда мы убегали от миссис Холланд…
— Там, на пристани… где вы с мистером Гарландом дрались с тем громилой…
— Мы убили его. И чуть сами не погибли. Зачем ты убежала?
— Не знаю. Мне стало страшно. О, Джим, я занималась такими ужасными вещами!
— Зачем ты связалась с принцем?
— Он попросил меня. Он меня любит.
— Сам вижу. Но как ты с ним встретилась?
— Я была… я… мне стыдно, я не могу тебе сказать.
— Это единственный шанс поговорить, Аделаида. Через минуту они будут здесь, а потом мы уже никогда не сможем остаться наедине, понимаешь? Ты была на панели, да?
Она кивнула. Она покраснела от горя и боли, и ему хотелось поцеловать ее. Но он поклялся себе, что этого никогда не произойдет. Пока жив принц, он никогда не дотронется даже до ее руки, никогда не подойдет к ней ближе чем на два метра. Есть любовь, и есть честь, но беда, когда они сталкиваются между собой.
— Я считала себя погибшей, Джим. Я не знала, что делаю. Я попрошайничала, воровала, подыхала с голоду… В конце концов я оказалась в этом доме на Шепард-Маркет. Ты понимаешь, что я имею в виду. У этой старухи, миссис Катлетт, было с полдюжины девок. Она была незлая, к нам каждый месяц заходил доктор… Как-то раз зашел какой-то знатный немец с друзьями. Он им там все показывал, как туристам. Среди них был принц. Сразу было видно, что ему не по себе. Ему явно ничего такого не было нужно, но мы нечаянно разговорились и… В общем, тогда он, наверное, и влюбился в меня. Ему недоставало любви, бедняге. Короче, он дал миссис Катлетт кучу денег, забрал меня оттуда и поселил здесь. А потом мы поженились. Он не слушал возражений. Знаешь, я сначала все время ходила в Блумсбери. Просто стояла и смотрела через дорогу на лавку Гарланда, на вывеску…
— Почему же ты не зашла, сумасшедшая? Мы ж нанимали сыщиков, они тебя по всему Лондону искали.
— Я думала, что, наверное, в чем-то виновата. А потом, когда я набралась смелости и пошла туда, там были одни угольки…
— Во время пожара погиб Фред.
— Не может быть! О боже мой… А мисс Локхарт? А Тремблер?
— Мисс Локхарт вышла замуж. Она теперь миссис Голдберг. А старик Тремблер женился на богатой вдове. У него гостиница в Излингтоне.
Наконец она снова заговорила:
— Джим, что же теперь будет? Я не могу поехать туда и быть принцессой, я не могу…
— Он твой муж. Тебе придется. Ты не можешь бросить его в тот момент, когда ты ему нужна. Но я буду там, и Бекки…
— А она поедет? Без нее я не поеду, ни за что!
— Конечно, поедет, — заверил ее Джим, хотя на самом деле не был в этом уверен. — Слышишь? Они уже поднимаются по лестнице. Улыбнись, старушка. В таких ли переделках мы бывали! Помнишь завод животных углей и лабиринты в подвале?
Она через силу улыбнулась, и Джиму хотелось заплакать.
В дверь коротко постучали, и вошел принц. Пожилой мужчина, вошедший следом за ним, застыл в изумлении, увидев взъерошенного молодого человека в порванном пиджаке, сидящую на полу девушку, поправляющую юбки, и миску с красноватой от крови водой. Но он справился с удивлением, щелкнул каблуками и поклонился. Посол был плотным, краснолицым военным с густыми усами, медалями и шрамом на щеке, памяткой старой дуэли. Его массивная, холодная жена сверкала, как новогодняя елка.
Принц закрыл дверь. Вид у него был бледный и растерянный.
— Мы будем говорить по-английски. — Он на мгновение замялся, но справился с волнением и твердо продолжил: — Я бы хотел, чтобы вы познакомились не при таких обстоятельствах. Но теперь уже ничего не поделаешь. Аделаида, это посол, граф Тальгау, и ее светлость графиня.
Джим заметил, что от посла с супругой не укрылась очевидная деталь: их представили ей, а не ее им, это означало, что ее статус выше. Посол удивленно ощетинил усы. Затем наступила очередь Джима.
— Граф Тальгау, это мой доверенный секретарь и советник, мистер Тейлор. Как видите, он был ранен на моей службе сегодня вечером.
На этот раз усы ощетинились одобрительно, посол щелкнул каблуками и кивнул. Джим не мог пожать ему руку, но умудрился уважительно, по-прусски наклонить голову. За всем этим налетом вежливости он видел непрерывно растущее любопытство, готовое вырваться наружу, как пар из чайника.
Принц взял Аделаиду под руку.
— Это моя жена Аделаида и ваша принцесса, — сказал он.
Граф отшатнулся назад, графиня от удивления открыла рот. Тут старик взорвался:
— О господи! Вы женаты! Женаты! Вы что, с ума сошли, сэр? Где ваши мозги? Женитьба принца — теперь кронпринца, боже мой, наследника престола! — не совершается по прихоти влюбленных поэтов и безумных фантазеров! Такие вещи решают дипломаты и политики! О мой Бог! Будущее Рацкавии зависит от союза, который будет заключен через ваш брак… Ach! Mein Gott!
— Что же! В моем браке есть весьма недурной резон, — отпарировал принц; он был бледен, но стойко держался под огнем. — Помимо, конечно, немаловажного резона моей любви к этой леди. Если бы мой брак был заключен по дипломатическим каналам, он стал бы показателем моей политической ориентации, а это было бы фатально. Теперь же я свободен поступать наилучшим образом для блага Рацкавии, не будучи связан никаким союзом, который мог бы расколоть страну.
— Ах! Sancta simplicitas! [1] — простонал граф. — Но семья принцессы… Кто она?
Принц взглянул на Аделаиду и сказал:
— Моя жена — английского происхождения. Насколько я помню, между народами Англии и Рацкавии существует только дружба. Нет никаких препятствий нашему браку.
— Нет препятствий, но есть причины его расторгнуть. Мы немедленно обратимся в Ватикан. Наш архиепископ…
— Никогда! — воскликнул принц, переходя на немецкий. Голос его сделался громким и сердитым. — Какое вы имеете право, граф Тальгау, оспаривать решения принцев? Если бы я спросил вашего совета, то выслушал бы его с уважением, но я не делал этого. Я не спрашивал вашего совета. Сейчас мне нужна ваша верность. Вы были верным другом моей семьи, так не предавайте же меня теперь. Я люблю эту леди, как собственную душу. Ничто, кроме смерти, не разлучит нас, и уж точно не какое-то жалкое решение Ватикана. Вы понимаете меня?
В этот момент Джим впервые увидел в принце что-то королевское. Граф закрыл глаза. Наконец он потер виски и сказал:
— Хорошо, что сделано, то сделано. Но брак, конечно же, будет морганатическим. На вас закончится королевский род Эштенбургов. Король Август Второй…
— Он не может быть морганатическим!
— Почему?
— Потому что он заключен в этой стране. По английским законам не существует морганатического брака. Моя жена имеет статус принцессы.
Посол не опустился на стул только потому, что принц все еще стоял. Но он покачнулся, и тогда заговорила Аделаида.
— Ваше превосходительство, — сказала она своим тоненьким голоском с сильным акцентом кокни. [2] — Я понимаю ваше удивление. Я очень рада встрече с вами; мой муж много рассказывал мне о вас, он восхищается вами и вашими военными подвигами. Я мечтаю больше о них услышать. Не хотите ли вы и графиня сесть? Возможно, мистер Тейлор будет так добр и пошлет за закусками?
«Молодец, старушка!» — подумал Джим, выходя из комнаты с миской кровавой воды и направляясь на кухню. Кухарка и мальчишка-посыльный сгорали от любопытства, и он велел им принести сэндвичей и вина как можно быстрее.
Когда Джим вернулся наверх, они обсуждали вопрос о Бекки, и он решительно вмешался в разговор:
— Я бы хотел предложить, сэр, чтобы вы и ее королевское высочество немедленно отправились к матери Ребекки, фрау Винтер. Очень важно, чтобы она поехала, — я согласен с Аде… с принцессой, — но девушке только шестнадцать лет, и необходимо убедить ее мать в полной, так сказать…
— Die Richtigkeit, — подсказала графиня.
— Да. Благопристойности, — согласился посол. — Совершенно верно.
Они оба еще не пришли в себя от шока. Джим понимал это и сочувствовал, но его рука начала дьявольски ныть, и, когда мальчишка-слуга внес вина, он выпил один за другим три бокала, чтобы заглушить боль. Затем принц встал и отбыл вместе с Аделаидой и графиней к фрау Винтер, оставив Джима наедине с послом.
